Игорь Волхов лежал без сознания. Капитан осунулся, побледнел, из посиневших губ вырвался короткий стон. Сквозь прожжённую в свитере дыру выглядывал крестик, намертво припаянный к груди. Ксения рыдала, Нина потерянно уставилась в одну точку. Стас и Глеб оправились первыми, подняли девушек, помогли выйти на улицу. Когда пожарные приехали к зданию полиции, их помощь уже не требовалась, а вот медикам пришлось поработать в поте лица, перетаскивая мертвецов. На этот раз никакой статьи не было опубликовано. Никто не написал о том, что произошло пасмурным осенним утром, не рассказал о дальнейшей судьбе участников событий. Но этого и не требовалось — слухи разлетелись по городу уже к обеду, а в последующие дни обрастали новыми подробностями, выдуманными, и не очень. Игоря Волхова взяли под стражу. Бывший капитан молчал на допросе, и на суде, без ропота принимая любое решение. Его держали в смирительной рубашке на протяжении всего времени, пока не поместили в одиночную камеру. В голове была такая муть, что он не запомнил даже срок, на который его приговорили, но это было пожизненное заключение. Он днями лежал на скрипучей сырой койке, пялясь в потолок. Воспоминания кровавого утра просыпались один за другим, заставляя переживать их раз за разом. Это стало его собственным возмездием, насланным не Жнецом и даже не Лихом, а им самим. В груди продолжал гореть подаренный Илларионом крестик, не позволяя забыться ни на миг, даже во сне напоминая о произошедшем. Никто не мог избавить Волхова от мучений. Слишком тяжелой оказалась ноша — карать других за грехи. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОКАЯНИЕ Иисус услышал их и сказал: «Не здоровым нужен врач, а больным. Я пришёл призвать к покаянию не праведников, а грешников». Евангелие от Марка, глава 2, стих 17. Глава первая. Смерть Игоря Волхова Год. Прошёл всего год с момента заключения, но каждый день тянулся так долго, что он казался десятилетием. День за днём проходили в тесноте холодных стен под скудное освещение старой лампы, кашель соседей за стенами и ругань надсмотрщиков, доносившиеся отовсюду, чтобы заключённые слышали каждый шорох и не могли расслабиться, даже заснув. Время стало ненужным, тягостным бременем, да и сама жизнь потеряла свой смысл в этом холодном Аду. Тоска и одиночество съедали изнутри, а надежда… Надежда не могла существовать в таких условиях. Только не здесь. Остальные сидельцы могли ждать окончания срока, поддерживать в себе силы, зная, что всё когда-нибудь закончится, и они снова окажутся на свободе. После 25 лет отсидки некоторым можно выйти по УДО. Но не ему. Игорю по по закону предстояло здесь сгнить, до конца своих дней наблюдая за серым небом через решётку. Быть может, потом станет полегче? Ведь он не сразу оказался в одиночной камере. Хотя… вспоминая свои первые дни в тюрьме, Игорь сомневался, что когда-нибудь выберется отсюда. Сначала его посадили в камеру с другими пожизником, старым и почти потерявшим человеческий облик зэком. Ни имя, ни погоняло узнать не удалось, потому что зэк молчал. Казалось, он даже не двигался всё то недолгое время, которое делил с Волховым камеру. Он взглянул на нового соседа лишь раз, но этого хватило, чтобы запомнить безучастные, едва живые глаза на морщинистом лице с позеленевшей, ссохшейся кожей. Этому человеку явно оставалось немного, чтобы получить свободу. На том свете. «Неужели меня ждёт такая же участь?..» Но скоро эта проблема отошла на второй план. Уже через несколько дней Волхов столкнулся с одним надсмотрщиком — тому показалось, что он замышляет что-то, и в ход пошли избиения. В попытке закрыться, Игорь едва задел урода, но этого оказалось достаточно, чтобы посчитать за нападение, и отправить в одиночку, в качестве наказания. Всё было слишком грубо сыграно, а потому Волхов сразу понял, что его переселение кто-то заказал. Что ж, врагов на воле не счесть, так что гадать особо не хотелось. Предыдущая камера по сравнению с одиночкой показалась номером в неплохом отеле. Обшарпанные выщербленные стены, покрытые трещинами и вздувшейся от сырости штукатуркой. Сквозь щели под одежду пробивался злой сквозняк, с верхнего угла камеры спускались ржавые разводы, оставленные после многочисленных дождей, вода от которых скопилась в лужицы на неровном бетонном полу. Ветер постоянно задувал в грязное окно с тяжёлыми решётками, за которым открывался скудный вид на серое небо. Казалось, даже солнце отказывалось заглядывать в эту богом забытую дыру. Старый матрас и ключее одеяло не спасали ни от сквозняка, ни сырости, но Игорь первое время лежал, свернувшись калачиком на койке — залечивал ушибы. Боль физическая смешалась с душевной. Недавно заживший шрам от впаянного в грудь креста до сих пор вызывал нежеланные воспоминания. Перед глазами проплывали лица некогда близких людей, картины родных мест, которые теперь он вряд ли когда-то увидит. И сцены убийств, совершённых его собственными руками. Крики, мольбы, звуки выстрелов и запах крови, стекающей по полу. Раздутые покрасневшие глаза Потапенко, чья жизнь была в его власти… Жалобный писк пробудил его из дремоты воспоминаний. Игорь, вздрогнув от холода, повернулся и увидел маленького мыша, осторожно выглядывающего из-под кровати. Зверёк принюхался, пошевелил усиками и подбежал к подносу с нетронутой едой, чтобы с удовольствием вгрызться в слипшуюся пресную кашу. Почему-то появление мыша отрезвило. Игорь взглянул на свое исхудавшее ослабевшее тело, будто оно и не его вовсе… А затем встал, босыми ногами ступив на пол, подхватил поднос, вдруг оказавшийся неожиданно тяжёлым, и поднял его. Мышь забеспокоился, замер, уставился на него глазами-бусинками в ожидании своей судьбы. — Не волнуйся… Игорь отломил кусочек от зачерствевшего хлеба, протянул его зверьку, а сам с жадностью принялся поглощать кашу, утоляя проснувшийся голод. Нет, он не превратится в живую мумию, не станет призраком самого себя. Ещё будет шанс побороться с судьбой, ещё представится возможность выбраться из грёбаной тюрьмы. Но нужно быть готовым к этому — сохранить ясность разума и крепость тела. Не сегодня, не завтра, может даже этого никогда не произойдет, но если наступит момент, он будет готов. ━─━────༺༻────━─━ Снаружи, по закрытому решёткой стеклу, колотил злой ливень, будто пытаясь прорваться внутрь. Влага скопилась в дальнем углу камеры, набухла толстым пузырём и упала, разбившись о дно алюминиевой кружки. — Пешка «Е4» на «Е5». Новый пузырь рос несколько секунд в полной тишине, пока не набрался достаточного объёма, чтобы оторваться от потолка. «Хмм… тогда я пешкой «Д6» на «Е5» Из-под кровати выбежал мышь. Зверёк шустро добежал до кружки, лапками вскарабкался к верху, зацепился, свисая половиной своего тельца внутрь. — Тогда я ферзём… Вдруг ещё одна капля плюхнулась прямо на его макушку, тельце перевесило, и он рухнул на дно кружки, испуганно запищав, забарахтался, пытаясь выбраться из ловушки, но новая капля ударила по носу, отчего почти удавшаяся попытка прервалась неудачей. — Ну, что ж ты творишь, дурак? Игорь Волхов недовольно вздохнул, поднялся со скрипучей койки, босыми ногами ступил на холодный пол и шустро подбежал на спасение страдальца. — Иди сюда. Весь мокрый! Ещё простудишься у меня… давай-ка, под рубаху. Он засунул зверька подмышку, где потеплее, а сам поспешил вернуться на койку. Маленький питомец завертелся, щекотя кожу, пока не успокоился. — Итак, на чём мы остановились? «Не помню, вспоминай сам». — Ну, ты… ладно, погоди. На потрескавшемся грязном потолке, словно на экране проектора, отобразилась в воображении шахматная доска с расставленными фигурами. — Ну, можно продолжать. «Эй, погоди! У меня ладья стояла на «Ц8»!» — Да, точно. Извини. Теперь всё. Мой ход: ферзь «Е3» на «Е5». «Конь «Ц7» на «Д5»!» — Слон «Д3»… Камеру сотрясли гремучие удары металлической дубинки по железным створкам. Шахматная доска в воображении тоже отозвалась вибрацией, разбросав фигуры куда ни попадя. — Чёрт! Ещё немного бы, и я тебя уделал. «Но, но! Попрошу! Там всё не так однозначно!». Дверь распахнулась, внутрь вошёл надзиратель. Судя по кислой мине, у него было плохое настроение. Оглядев помещение будто в первый раз, он поморщился, а затем снова ударил по створке. — Вставай, вызывают тебя. — Куда? — Не вопросы задавай, а приказ выполняй! Живо! Волхов повиновался. Сунул ноги в стоптанные шлепанцы, подошёл к выходу, уперевшись руками о ближайшую стену. Мыша пришлось вытащить из уютного рукава, на что зверёк отозвался недовольным писком, после чего заметил чужака и скрылся из виду. — Давай, шевелись!