* * * Сперва Сергей Туманов зашёл в деканат, ксива его мгновенно заставила сотрудников исполниться благожелательности. «Гибель студентки – жуткое ЧП, теперь им не избежать неприятностей. Они боятся, – подметил Сергей. – Ничего утаивать не осмелятся». Заместитель декана, дама с тяжёлыми серьгами и высокой причёской, обстоятельно ответила на все вопросы. Назвала аудиторию, где занимается бывшая Викина группа, сказала, через сколько у них наступит перерыв и когда занятия кончатся совсем. «Как быть?» – гадал Сергей. Представишься полицейским – они замкнутся. Разыгрывать спектакль – времени нет. Единственный вариант – побыть добрым обаятельным следователем. Пожалуй, стоит оставить их всех в аудитории. И начать разговор, типа, они очень надеются, что их помощь поможет в расследовании. По их реакции он поймёт, где есть трещина, кто не хочет говорить правду. С кем есть смысл побеседовать отдельно. Как он и ожидал, его появление все восприняли по-разному. Кто-то потупил глаза, кто-то с любопытством его разглядывал, кто-то занервничал, кто-то расстроился. Не так уж много ему отпущено минут, чтобы разобраться, на ком стоит сконцентрироваться. В академии предмет «Психология преступника» нравился ему больше всего, особенно раздел, изучавший выражение лиц. Опытные следаки, работавшие долгие годы на «земле», смеялись над этим, полагая бреднями и чушью «всякую психологию», но Туманов им не поддавался. Сейчас он приметил высокую черноволосую девушку. Её поведение отличалось от поведения всех остальных. Она впивалась глазами в Сергея, чего-то ждала от него, но при этом выглядела сердитой. Он написал на доске свой телефон и попросил сообщать, если они вспомнят о Вике что-то важное. Обычно никто не звонил после таких просьб. Но он обязан был оправдать своё вторжение… У группы оставалась ещё одна пара. Сергей решил дождаться девушку и пообщаться с ней после окончания занятий плотнее, может быть, даже чуть неформально. За полтора оставшихся часа он успеет перекусить в столовой. Выстояв очередь, он взял себе суп, второе и компот. Когда приступил к трапезе, отметил, что блюда на вид невзрачные, но вполне съедобные. За соседним столом трое студентов заканчивали обедать. «Странно, что здесь пары не параллельны. Или у этих на сегодня кончился уже учебный день?» Туманов поневоле прислушивался к их разговорам. Два парня и одна девушка обсуждали тему некой Вероники Трезубцевой. – Ты знаешь, что я тут узнал? – Говоривший парень жадно пил компот. – Вероника Трезубцева больше писать не будет. Догадайтесь почему? Молчание. – Никогда не поверите. Вика Крючкова, которая у нас училась и по которой сейчас траур, и есть Трезубцева. – Откуда знаешь? – поразилась деваха с пирсингом на губе. – Да у меня один кент зажигает с чикой, что в одной тусе с покойницей была. Это только после смерти Вики выяснилось. Она скрывала. Вика, в смысле. – А к тебе-то это как прилетело? – спросил третий из этой группы. – Ну как… Она кенту проговорилась, а кент по пьяни передо мной хвастанул… – Ладно. Пошли отсюда. Курить охота. – Деваха с пирсингом полезла в рюкзак и достала сигареты. Туманов, до этого не слыхавший о Трезубцевой, нашел её в Интернете, познакомился с её опусами. Если услышанное правда, есть над чем поломать голову. Постепенно у него выстраивалась стратегия грядущей беседы с черноволосой. * * * Артём Шалимов с наслаждением, свойственным обычно никому не нужной свободе, бродил в тот вечер по городу в ранний февральский вечер, когда темнота сбивает с толку и не даёт определить, сколько на самом деле времени. Бродил без цели, надеясь, что жизнь подарит ему приключения. Сидел в разных заведениях, где заказывал только сок, изучал людей, поражался, как они бессмысленны в поисках веселья, но в то же время страстно желал присоединиться к ним. Потом ему надоели бары, и он просто погрузился в город, выбирая перспективы, углы, повороты, переулки, которые выглядели заманчивее. Ветер, до этого несколько вальяжный, сердито усиливался, дул в лицо, обжигал, но Артёма это не вынуждало прекратить прогулку. Напротив, это заставляло всё внутри ликовать, особенно когда он видел, как прохожие наклоняют головы, поднимают воротники, кутаются в шарфы, а он идёт прямо, наперекор чему-то хоть и выдуманному им, но всё же требующему воли в противостоянии. Безотчётно он снова вышел на Невский, хотя полагал, что всё время отдаляется от центра. Самая безразличная к людям улица в Северной столице, самая эгоистичная! Ему стало остро жалко себя. Удовольствие от прогулки, бодрость от холода, душевный подъём отвалились от него, как штукатурка отваливается от старой стены. Он совсем один и всегда был один. Между ним и миром неизменно стояла его боязнь сделать что-то не так. А почему не так? В чём это «не так»? Надо было постоянно соблюдать некие правила, чтобы причислять себя к достойным членам общества. А само общество достойно? Не так уж неправы друзья Майи, что бунтуют. Все прочитанные им книги сейчас предлагали ему своих героев для сравнения, но никто не подходил. Красивый, сказочный, прихотливый даже для здешней архитектуры дом Зингера, ныне Санкт-Петербургский дом книги, почему-то заставил его остановиться. Он ещё не закрылся, в больших окнах виднелись книжные стеллажи, задумчивые неторопливые посетители. «Молчите, проклятые книги». Вспомнился Блок. Некоторое время он колебался. Потом всё же открыл тяжёлую дверь. Особое книжное тепло вперемежку с запахом одежды. Народ передвигался между стеллажами, перелистывал тома, ставил их обратно и вынимал другие. Эта картина чуть успокоила его. Всегда успокаивало, когда рядом занимаются делом. Жалость к себе притупилась. Он побродил по залам, всматриваясь в корешки, поражаясь тому, как много всего на полках, и особенно тому, что тома, за которыми в его детство и юность гонялись и готовы были отдавать любые деньги, теперь выглядели никому не нужными и печальными. Сам покупать ничего не стал. «Сперва дочитаю “Брисбен”», – успокоил он себя, направляясь к выходу. О Майе он всеми силами старался не вспоминать. Люди преодолевали парадное безразличие города. Одни – нарядные, весёлые – искали в нём приключения, другие шли грустные, подавленные, уставшие от постоянных неудач, третьи затаились в его домах, подворотнях, дворах, ждали добычу, только не ведали какую. Его окликнули две девицы. Вернее, окликнула, конечно, одна. Но было их две. Периферийным зрением он это отметил. Он не ожидал такого и никак не отреагировал. Даже головы к ним не повернул. Они мгновенно потеряли к нему интерес. Одна из них прикурила и дала зажигалку другой. Он прошёл несколько метров, потом что-то с ним произошло, и он вернулся. Девицы оглядели его как абсолютно незнакомого: чего, дескать, надо? – Может, пива со мной попьёте? – сам себя не узнавая, бодро произнёс Артём. Смутное желание совершить нечто запретное, пойти против себя, против здравого смысла, опроститься, встать в один ряд с жизнью, которая страшит. Вот что двигало им! Вовсе не похоть… Девицы, как по команде, глупо и натянуто ему улыбнулись. И согласились. Кто бы мог подумать? Одна из них представилась Аней, вторая – Светой. Они заявили, что лучшее пиво подают на Рубинштейна, и им следует непременно двигаться туда. Артём не имел ничего против. По дороге Аня и Света умело вызнали у него, откуда он приехал и где остановился. Они были так милы, будто всю жизнь ждали встречи с ним. Шалимов вёл себя простодушно, отвечал на все вопросы. Не мог по-другому. Он, разумеется, слышал и о клофелинщицах, и о разводчицах, но сейчас его не волновало, кто его случайные попутчицы. Его влекло что-то, чему он не сопротивлялся. Если клофелинщицы, так тому и быть. Разводчицы? Ну и хорошо. Пусть разведут его. Что случится, то и случится. Когда они спустились по ступенькам в бар, несколько пар пьяных глаз присосались к ним, как комариные жала. * * * Кабинет Елисеева походил на штаб командования какой-нибудь сложнейшей военной операцией. На столе были разбросаны карандаши, бумаги. То Туманов, то Шульман принимались ходить туда- сюда. Только Елисеев сидел. За день многое поменялось. Предположения и разрозненные факты начали складываться во что-то цельное. Начальной точкой в построениях Елисеева стал повреждённый замок. Кому и зачем понадобилось проникать в квартиру Рахметовых? Тому, кто хотел что-то из неё забрать в отсутствие хозяев? Или тому, кому, кровь из носа, велели что-то туда доставить? Скорее всего, второе. По всей видимости, Багров с его напарником решили не пасти бесконечно Рахметовых, а просто подбросить им огромную партию наркоты, чтобы взять с поличным. Выгода прямая! Или от начальства получат похвалу и новые звания, или сдерут с попавшихся хорошие отступные. Почему так много? Видать, они там не без греха. Приторговывают сами дурью только так. Вот и решили легализовать побольше разом. Потом изымут, а дальше запишут как изъятое раз в пять меньше. Остальное в свой оборот. Не исключено, им нужно было таким образом подмять адыгейцев под себя и потом крышевать. Обнаглели донельзя. Как пить дать, они завербовали кого-то из соседей, и это он впустил их в подъезд. Почему это потребовалось так спешно? Они боялись, что Рахметовы быстро разберутся с подставой и избавятся от товара, к которому не имели никакого отношения. Шульман проверил, что просил Елисеев: братья купили билеты на самолёт за пару часов до вылета. Значит, вылетели срочно и нарушили планы Багрова и Соловьёва. Их ждали позже. И собирались сразу накрыть. Откуда знали дату их прилёта? Соседу они вполне могли сказать перед отъездом, на сколько уезжают. Можно предположить, что наймит оперов случайно (или следил?) обнаружил, что Рахметовы вернулись раньше срока, и забил тревогу. И понеслось… Логично? До этого места вполне. Но никто не ожидал, что в квартире окажется труп Вики. Тут главная загвоздка. Это никак не укладывается ни в какие рассуждения и версии. Вот и опера, по всему выходит, прибалдели. Не сообщить об этом они не могли, тем более что лицо Вики проходило во всех ориентировках по городу. Но их игру это ломало. Да, разбираться с тем, как труп Вики попал в эту ванну, не их дело, но они опасались, что их трюк с подставой, если следаки упрутся, раскроется. Пришлось наспех придумать версию с Алихановым и также наспех проинструктировать его. Отсюда его рассказ о молодых торчках выглядел столь неубедительно, а при проверке и вовсе превратился в пшик. Елисеев не питал иллюзий: всё это пока не даёт им ничего существенного в расследовании убийства. Кое-что сегодня, правда, забрезжило у Туманова… То, что он разузнал в РГГУ странным образом, заставляло вспомнить намёки заместителя министра Родионова. Трёп, случайно услышанный Сергеем в студенческой столовой, сильно смахивал на правду. Такое трудно выдумать. Занятно, что Вероника Трезубцева, она же Вика Крючкова, пользовалась популярностью именно у молодёжи, мечтающей о переменах. И Родионов твердил о какой-то молодёжной ячейке, чуть ли не террористической. Случайность? Смущало то, что на сайте «Молодёжки» ничего не сообщалось о смерти их ключевого автора. Но возможно, они не хотят напарываться на скандал и повышенное внимание. Сейчас с ними разберутся быстро, если потребуется. А газету эту провластной никак не назовёшь. – А ты читал «Бесов»? – вдруг спросил Елисеев Туманова. – Да, товарищ полковник. – И я читал. – Шульман зашмыгал носом, потом достал платок, но не высморкался, а просто чуть потёр им нос. – Я вот нет. Не привелось. Мне нужно с вами обсудить одну вещь, которая показалось мне такой нелепой, что я постарался сразу забыть о ней. Но теперь понимаю: она – неспроста. Далее Елисеев передал им слова Родионова о протестной ячейке, с которой Вика якобы была связана, и о намёках, что неплохо было бы освежить сюжетик «Бесов». – Насколько помню, – Туманов задумался на секунду, – там нигилисты убили своего товарища. В «Бесах». Так, кажется. Или не нигилисты, а просто бунтари, вольнодумцы какие-то. – Сдаётся, заместитель министра намекает, что Вику-Веронику могли прикончить её друзья, юные революционеры, – подал голос Дава. – Хотя это похоже на бред. Зачем ему намекать? Прямо не мог сказать? – И откуда ему это известно? – Елисеев ничуть не стыдился того, что подчинённые осведомлённее его по части литературы. – Он уже вычислил преступника? К чему голову морочит? Думает, перед ним совсем лохи? Я как-то отказываюсь это принимать. Тем более он отказался давать хоть какие-то конкретные сведения. Может, их и нет? Что думаете? Туманов и Шульман солидарно пожали плечами. Дава только заметил, что, если бы преступник был известен, раструбили бы об этом на весь свет. Елисеев полез в шкаф, достал коньяк, молча налил в три рюмки.