В итоге он поспал совсем немного. Теперь же Вольф, несмотря на недосып, был полон сил, пил уже третью чашку кофе, и ему бешено хотелось поцеловать Лизу, но что-то останавливало. Всё-таки они летят не по самому приятному поводу. В жизни, как и в прозе, должна наличествовать органика. Или не должна? Лиза сразу обозначила, что в первый день знакомить его с родителями не собирается. Вольф недавно получил зарплату и потому был в состоянии оплатить скромный номер в гостинице. Пока на четыре дня. Что будет потом, они не ведали. Лиза, до это мрачно молчавшая, отказывавшаяся от кофе и от еды, подняла на него глаза: – Спасибо, что полетел со мной. Если мне не удастся уделять тебе много внимания, не обижайся. Ладно? Вольф благодарно кивнул. Он сам очень хвалил себя, что поддерживает Лизу. Самолёт долго ехал по полосе, потом остановился, побурчал немного двигателем и начал набирать скорость, чтоб тяжело, но уверенно оторваться от земли. Лиза выбрала место у окна и теперь, как зачарованная, рассматривала быстро удаляющуюся землю с линиями шоссе, полями, маленькими деревеньками, с сиротством февральских равнин, накопивших в себе молчание и усталость. Когда они поднялись достаточно высоко и летели сквозь серое облачное марево, чтобы в итоге выскочить к ясному небу, Лиза повернулась к своему спутнику: – Что-то ты бледный. Плохо переносишь самолёт? – Редко летаю. Не знаю, как переношу. Вроде нормально себя чувствую. Может быть, у меня кожа такая от природы? Просто ты раньше не замечала. – Намекаешь на аристократическую бледность? – Она положила ладонь ему на колено. Вольф хотел улыбнуться, но сдержался. Не распознал, Лиза шутит или насмехается. Стюардессы, извиняясь перед теми, кто неосторожно вытянул ноги в проход, покатили тележку с напитками. Серые чайники соседствовали с бутылками с водой и пакетами с соком. – Мама, – голос Лизы чуть дрогнул, – когда мы с братом росли, часто подводила нас к окну – а у нас окна выходят на Волгу – и говорила, что нет ничего лучше этого вида, где взгляд упирается в горизонт и мир виден безмерно далеко. Я давно этого не вспоминала, а сейчас вспомнила. Как мне жить без неё? – Не хорони её прежде времени. Много случаев, когда люди излечиваются. И она вылечится. – Думаешь? – Лиза наблюдала, как бойко стюардессы раздают стаканы и наборы с завтраком. Вольф с энтузиазмом закивал. – Как прилетим, сначала поедем в гостиницу, поселим тебя. А потом уже я отправлюсь домой. Думаю, сегодня вечером вряд ли нам удастся увидеться. – Не возражаешь, если встречусь с одним своим другом по «Фейсбуку»? – Чем занимается? – Молодой писатель. – У меня вообще-то папа писатель. – Что? – Вольф чуть не подскочил в кресле. – А почему не говорила? – Мы маловато знакомы для того, чтобы ты уже всё обо мне выведал. – Она насторожилась. И в разговоре с Артёмом, и сейчас он чересчур рьяно интересовался писательством. Он так любит литературу? Или сам что-то пописывает? Почему тогда прямо не скажет об этом? Вдруг он гений? Скрытый гений? – У него такая же фамилия, как у тебя? – А какая? Вольф смутился. – Я такого не знаю. Если тебя это задевает, прости. Я обязательно его прочту. Есть в Сети? – Не интересовалась. Книг его дома навалом. – Я, кстати, вчера видел твоего дядю Артёма. – Да ты что? Почему утаил? – Ты собиралась вчера. Не хотел отвлекать звонками. А утром у тебя был такой грустный и растерянный вид. Ты бы расстроилась. – Почему расстроилась? Вольф пересказал, при каких обстоятельствах ему вчера встретился Лизин дядя. Она несколько раз охала во время его рассказа. – Я ему звонила днём вчера. Сообщила, что мы улетаем. Мне показалось, он огорчился. Всё это тяжело для него. Эти эсэмэски. Неужели из-за этого ему плохо стало? – Он поделился со мной, что ему позвонил тот полицейский, что обещал помочь. Я так понял, они сегодня встречаются в Москве. – Он сегодня уезжает из Питера? – Да… – Вольф сейчас и сам удивлялся, почему раньше не обсудил всё это с любимой. Вчерашнее его писательство поглотило его так, как никогда прежде. И ничего другого не сохранилось от вчерашнего дня, кроме того, как он писал всерьёз, взахлёб, и контуры романа уже намечались, уже всё яснее виделось, для чего подойдёт тот или иной его набросок. – Это к лучшему. Надеюсь, у него хватит здравомыслия пойти к врачу. Интересно, что для него выяснил этот полицейский? Позавчера мы много чего навыдумывали, особенно я. Но вдруг что-то и окажется правдой? Я почти уверена, что ключ к разгадке в этом ЦМТ. Уверена, что моего дядю убили какие- то гады, чтобы повлиять на дедушку. – Может быть, мама твоя что-то помнит? – В таком состоянии её не стоит об этом расспрашивать. – Но ведь она тоже получает эти эсэмэски? Лиза поморщилась. – Чёрт, какие же твари! Дядя обязательно попросит полицейского помочь определить отправителя. Я не сомневаюсь. – Ты говорила, твой друг-хакер считает, что определить отправителя почти невозможно. – Да, это так. Но неужели у полиции не найдётся никаких технологий? Тележка наконец поравнялась с их рядом. Немного уставшее лицо стюардессы просияло дежурной улыбкой. – Сэндвич с курицей или с рыбой? * * * Пётр Викентьевич Елисеев вышел из дома ни свет ни заря. Провериться, нет ли хвоста, он посчитал первой необходимостью. Он никогда не простит себе, если вдруг из-за его неосмотрительности с Ваней что-то случится. Надо ехать на метро и сделать несколько нелогичных пересадок. Тогда топтун, если он существует, точно выдаст себя. Жене он вчера не стал врать, сказал, что ему необходимо завтра увидеться с сыном. Она только кивнула и перекрестила его. Она давным-давно не заводила разговоров о том, что ему следует беречь себя. Когда Иван объявил много лет назад, что хочет служить в милиции и никто не повлияет на его выбор, восприняла это стоически. Уже на забитой народом платформе его удивило, как быстро к нему вернулись все старые навыки. Или не уходили никуда? Пока он ни в ком из пассажиров не заподозрил соглядатая. То, что придумал Крючков, несмотря на неслыханную дерзость и риск, могло сработать; и Ивану перестанет угрожать гибель. Если всё сработает, Родионову придётся спасать свою шкуру и активы. Ивана он оставит в покое. Слепая месть не для него. Он целесообразен во всём. Крючков нашёл нескольких оппозиционных писак, готовых пойти на это дело ради сенсационного репортажа. В наши времена этого достаточно для гигантского шума, скандала, многочасовых обсуждений. Предполагалось, Иван поделится с журналистами, что это дело давно в разработке, а сейчас на их глазах выявлена провокация со стороны МВД в отношении молодых людей. Сам же он чудом остался жив после покушения, организованного «оборотнями в погонах». Родионов не отвертится. Без его санкции подобные действия невозможны. Плюс эти мерзкие опера, если их возьмут с поличным, генерала точно прикрывать не станут. План Крючкова выглядел толковым. Но это только на бумаге. А что произойдёт в реальности в этой проклятой библиотеке? Он действительно был потрясён, когда старое дело об убийстве подростка Вениамина Шалимова вернулось через столько лет и таким неожиданным образом. Все эти годы он гнал от себя эти воспоминания, но не всегда с этим справлялся, продолжал размышлять, искал доказательства, пересмотрел все фильмы, снятые по сценариям Николая Марченко, того самого свидетеля, что поменял показания, пытался изучать его личность, понять, чем его запугали. Бывало, ему удавалось выкинуть всё это из головы, и он годами не мучил себя судьбой убиенного подростка, но после выхода в отставку всё вернулось на круги своя, и он уже не убеждал себя, что всё это далёкое прошлое не имеет к нему, нынешнему пенсионеру, никакого отношения. Когда Иван начал службу, Пётр Викентьевич справедливо опасался, что, если о его изысканиях узнает Родионов, отыграется на сыне. Посему следовало действовать с особой осторожностью. Единственное, что за эти годы предпринял существенного, – это втёрся в доверие к ветерану ЦМТ, бывшему главному инженеру Борису Хлебникову. Тот любил приехать в парк Сокольники сразиться с кем-нибудь в шахматы. Пётр Викентьевич тоже поигрывал. Подружиться с бывшим служителем бывшей гордости СССР не составило большого труда. Бориса Григорьевича никто бы не заподозрил в том, что он молчун и малообщительный человек. Конечно, вчера Елисеев обманул Крючкова, уверив в том, что Хлебников готов поделиться тайнами. Пётр Викентьевич никогда не позволил бы себе при первых встречах спросить старика напрямую о том, что его больше всего интересовало. Но, много и часто разговаривая с ним на разные темы, провоцируя его на рассказы о былых временах, постепенно убедился, что в жизни ЦМТ той поры для главного инженера не существовало секретов. Похоже, мимо него вообще ничего не проходило. Но бесспорным казалось и то, что выученный советской властью Хлебников никогда просто так не выдаст сведений, которые выдать не хочет. Один раз Елисеев-старший сумел его прилично напоить, рассчитывая, что он потеряет бдительность, но так и не вытянул ничего для себя ценного. Предполагал ли он, что это его знакомство когда-нибудь пригодится его сыну? Нет. Но теперь оно ему, похоже, придётся как нельзя кстати. Родионова надо загонять в угол со всех возможных сторон. Хлебникова следует заставить открыть то, что им необходимо. Вчера Ваня через свою бывшую девушку выяснил у него имя свидетеля. Значит, он, несмотря на покушение и весь этот ужас, роет, значит, он разобрался в том, что важно, а что нет, если вытащил из прошлого свою безумную и бессмысленную любовь, Лилю, сотрудницу архива, и заставил помогать себе. Следовательно, он не отбросил просьбу помочь Артёму Шалимову, и для этого ему понадобились архивы. Сегодня ему придётся очень быстро всё объяснить сыну, ведь им никак нельзя засиживаться в том кафе, где раньше была такая дивная оладушная, прекрасное место для встреч с агентами. Он вышел на «Александровском саду», не торопясь, внимательно присматриваясь к окружающим, перешёл на «Библиотеку Ленина» и поехал в сторону «Парка культуры». Там он снова сделал пересадку, теперь уже на Кольцевую, на «Киевской» вернулся на Филёвскую линию. По всему выходило, что хвоста нет. На всякий случай он ещё раз проверился, выйдя на «Арбатской». Никто за ним не шёл. «Может, у них теперь другие методы? – спросил он сам себя. И сам же ответил: – Вряд ли». Над бульваром сгрудились голые ветвистые деревья. * * * Иван спал совсем мало, но это никак не сказывалось на его состоянии. Он пил кофе в лобби отеля и ждал момента, когда подойдёт срок двигаться в сторону бывшей оладушной, которую он в детстве так часто посещал с отцом. Недавней ночью, как только Лиля затихла, он понял, что не в состоянии больше бездействовать. Соображения безопасности заставляли продумывать каждый шаг самым тщательным образом и не горячиться. Но… Что завтра скажет отец? Он не стал бы рисковать и вызывать Ивана на встречу, если бы не считал это единственным выходом. Но почему отец? Он давно на пенсии. Как его втянули во всё это? Крючков? Они вместе служили в Киевском районе Москвы, но отец об этом никогда не распространялся. Если о каком-то факте долго не упоминать, сложится ощущение, что его вовсе не существовало. Или не Крючков?