– Ему пригодится вся его отвага, когда он сюда вернется! – сказал я, чувствуя себя намного храбрее после осмотра дома. – Не кричи так, когда ты на лестнице, – прошептал Раффлс. – Между нами и улицей всего одна дверь и… Раффлс замер передо мной, и на то была причина! Оглушительный стук повторился дважды в пустом доме. И вдобавок к ужасу момента Раффлс мгновенно задул свечу. Я слышал только биение своего сердца. Никто из нас не дышал. Мы почти добрались до середины лестницы и мгновение стояли тихо, словно мыши, затем Раффлс тяжело вздохнул, и я отчетливо услышал, как кто-то закрыл калитку. – Всего лишь почтальон, Банни! Он приходит и уходит время от времени, хотя полковник наверняка сказал о своем отъезде в почтовом отделении. Надеюсь, что когда он вернется, задаст им жару. Признаюсь, я даже вздрогнул. – Лишь вздрогнул! – я ахнул. – Я должен выпить, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни. – Мой дорогой Банни, алкоголь не входит в мой отдых. – Тогда прощай, я не вынесу таких потрясений! Да ты только потрогай мой лоб, послушай мое сердце! Крузо за все время нашел только след, но он никогда не слышал двойного стука в свою дверь! – Лучше жить в постоянной тревоге, – процитировал Раффлс, – чем жить в этом кошмарном месте. Должен признаться, мы получаем и то и другое, Банни. У нас здесь только чай. – И где ты его кипятишь? Не боишься, что увидят дым? – В столовой есть газовая плита. – Но, ради всех богов, Раффлс, – воскликнул я, – должен же быть в этом доме винный погреб! – Мой дорогой Банни, – сказал Раффлс, – я уже говорил тебе, что я здесь не ради профессионального интереса. Я пришел сюда ради отдыха. Жильцы не потеряют ни пенни, разве что за израсходованную воду и свет, но я решил оставить достаточно денег, чтобы восполнить и эти расходы. – Тогда, – сказал я, – поскольку ты столь почтенный Брут, мы можем взять бутылку из погреба и заменить ее на другую, когда уйдем. Раффлс мягко хлопнул меня по спине, и я знал, что мой довод пришелся ему по вкусу. Часто случалось, что я был настроен убедить его, и у меня это получалось. Но никогда еще столь легкая маленькая победа не приносила мне такой радости. Да, винный погреб оказался совсем небольшим, в действительности всего лишь буфет под кухонной лестницей, с просто смешным замком. Когда мы открыли дверцу, то обнаружили, что он ломился от винных бутылок. Я увидел виски, полку зельтингера, еще одну полку с бордо. Больше всего меня привлекла верхняя полка, на которой красовались немногочисленные бутылки с изысканными и причудливыми пробками, украшенными золотыми листьями. Раффлс протянул руку вверх. Он стал осматривать этикетки, а я подсвечивал, держа шляпу со свечой. – Мумм восемьдесят четвертого года! – прошептал он. – Ж. Э. Мумм, да еще и восемьдесят четвертый! Я не коллекционер вин, Банни, как тебе хорошо известно, но я надеюсь, что ты оценишь хорошее вино так же, как и я. Мне кажется, что эта бутылка по-настоящему стоит того, чтобы ее выпить, а не прятать ее, как скупердяй, она предназначена для наслаждения! Пойдем, Банни, ты поведешь. А с этой малышкой стоит обращаться бережно. Если с ней что-то случится, это разобьет мне сердце! Мы отпраздновали мою первую ночь в меблированном доме, и я спал, даже не верится, просто как младенец, а вот последующие ночи не отличались глубоким сном. Было странно слышать, как рано утром приходит молочник, а через час за ним почтальон пробирается через всю улицу, и так в мой сон вторгались один за другим все новые нарушители. Я спустился вниз достаточно рано и выглянул в окно гостиной, следя глазами за тем, как подметают все ступеньки на улице, кроме наших. Но Раффлс, очевидно, проснулся раньше меня. В доме как будто стало намного свежее, чем ночью, словно комнаты проветрили. И от газовой плиты исходил запах, который пробуждал аппетит. Как бы я хотел, чтобы у меня была с собой ручка, чтобы отдать должное той неделе, которую я провел взаперти в Кэмпден-Хилле! Наверняка запиши я все свои мысли в то время, вас бы позабавило подобное чтение, но тогда мне совершенно не хотелось смеяться над ситуацией. Не то чтобы я совсем не смеялся, я часто подавлял смех, когда мы с Раффлсом находились в одной комнате. Но половину времени мы не видели друг друга. Мне не нужно говорить вам, чьей это было виной. Он был молчалив и просто до смешного серьезен в соблюдении отдыха. Кинглэйка он читал час днем и час ночью, при свете висячей лампы, лежа наверху на занятой им лучшей кровати. В гостиной было достаточно дневного света, и там я сидел, погрузившись в книги по криминологии, пока меня не пробивала дрожь до самых пальцев ног. Часто я стремился сделать что-то безумно отчаянное, поднять Раффлса и разбудить всю улицу. Однажды у меня получилось, он прибежал в гостиную, услышав одну ноту, которую я взял на пианино, приглушая звук педалью. Его пренебрежение мной казалось бессмысленным в то время. Сейчас я понимаю, что он делал все, чтобы нас не раскрыли, и его молчание было оправданным, как и его одиночные выходы из дома, которые так раздражали меня. Он был намного более ловок, чем я, особенно хорошо у него получалось незаметно выходить из дома и заходить в дом, но, даже если бы я был так же ловок и осторожен, как он, моя компания бы удвоила риск того, что нас обнаружат. Я признаю теперь, что он не избегал меня, а лишь соблюдал осторожность. Но в то время я воспринял его отношение ко мне не так хорошо и даже запланировал небольшое возмездие. С его густой бородой и потрепанностью его единственного костюма, который он привез с собой в дом, у Раффлса теперь было преимущество постоянной маскировки. Это было одним из его оправданий за то, что он оставлял меня дома, и я решил доказать ему, что он зря беспокоится. Поэтому однажды утром, когда я проснулся и обнаружил, что он вновь куда-то ушел, я приступил к выполнению плана, который уже созрел у меня в голове. Полковник Крачли был женатым мужчиной, признаков наличия детей в доме не наблюдалось, но вот довольно много женских вещей все же было, и жена его явно следила за модой. Ее платья заполняли всю гардеробную и ее комнату, в которой стояли большие плоские картонные коробки с разными предметами женского гардероба. Она была высокой, а я не слишком. Как и Раффлс, я не брился в Кэмпден-Хилле. Тем утром, однако, я гладко выбрился, используя очень хорошую бритву, которой пользовался полковник и которую он оставил в моей комнате. Затем я проинспектировал гардероб и картонные коробки и остановил свой выбор на нескольких вещах. У меня светлые волосы и в то время они были довольно длинными. С помощью щипцов миссис Крачли и сетки для волос я смог обзавестись почти нескромной челкой. Большая черная шляпа с пером для зимнего сезона завершила мой наряд, превратив его в неподходящий для этого времени года, как и утепленная юбка для катания на коньках, и боа с перьями. Конечно, леди забрала все свои летние платья с собой в Швейцарию. Этот факт был усугублен тем, что у нас за многие годы выдался на редкость теплый сентябрь, так что я был даже рад услышать шаги Раффлса, добавляя слой пудры на мое разгоряченное лицо. Я слушал, как мой друг идет по коридору, но когда он вошел в кабинет, я решил воспользоваться моментом, чтобы добавить последние штрихи своему образу. Я преследовал сразу две цели: напугать его – а тогда я был уверен, что он заслужил этого, – и показать ему, что я тоже могу спокойно выходить на улицу, и меня никто не узнает. Однако признаюсь, перчатки, которые я надел в спешке, оказалась парой полковника, но тогда я даже не обратил на это внимание и тише обычного стал спускаться вниз. Электрический свет освещал комнату, как обычно в дневное время, и под ним стоял человек самого внушительного телосложения, которое я когда-либо видел за всю свою преступную жизнь. Представьте себе худощавого, но чрезвычайно жилистого человека старше среднего возраста с истощенным и коричневатым лицом, как у любого неприятного человека, но необычайно хладнокровной манерой держаться и проницательной осторожностью, соперничающей с осторожностью Раффлса. Это был… это мог быть лишь тот самый бывший военный и тюремщик – полковник! Он был готов к встрече со мной, револьвер уже был в его руке, как я мог видеть, он взял его в одном из запертых ящиков, к которым Раффлс отказался подбирать ключ. Ящик был открыт, и связка ключей висела в замке. Зловещая улыбка смяла лицо полковника, будто пергаментную бумагу, так что один глаз оказался прищурен, а другой был подперт моноклем, который до моего появления висел на шее. – Небеса, здесь женщина! – воскликнул воин. – И где же мужчина, отвечай мне, бесстыдная девица! Я не мог произнести ни слова. Но в своем ужасе и изумлении я понимал, что никто, кроме меня, не виноват в том, что я оказался в подобной ситуации. – Ну-ну, девица, – воскликнул старый ветеран, – я не собираюсь стрелять в тебя! Ты расскажешь мне все о том, что здесь происходит, и тебе это принесет больше пользы, чем если ты продолжишь молчать. Хорошо, я опущу револьвер… Будь я проклят, если эта нахальная девка не натянула на себя вещи моей жены! Да, я действительно натянул вещи его жены и сам поставил себя в такую ситуацию, но его внезапное открытие, как ни странно, не настроило его против меня. Напротив, я заметил смешинку в его глазах, которая была отчетливо видна даже сквозь стекло очков. Он молча убрал револьвер, исполняя свое джентльменское обещание. – Мне повезло, что я заглянул внутрь, – продолжил он. – Я пришел только из-за отсутствия писем, но, если бы я этого не сделал, вы бы еще неделю жили в моем доме. Небеса, да я сразу же увидел незнакомый почерк, как только переступил порог! Теперь поступи разумно и скажи мне, где сейчас находится твой дружок. У меня не было никаких дружков. Я был один со своей бедой. Не было ни единой живой души, которая могла бы прийти мне на помощь (тем более в доме). Так я и сказал, заикаясь, и мой тон не выдал меня. Но старик на мои слова лишь потряс тяжелой головой. – Довольно благородно с твоей стороны не выдавать своего приятеля, – сказал он. – Но я не из морских пехотинцев, дорогая моя, так что не надейся, что я поверю тебе. Хорошо, если не хочешь говорить, будь по-твоему, тогда нам нужно вызвать тех, кто заставят тебя заговорить. В мгновение ока я понял его замысел. Телефонный справочник был открыт на одном из столов. Он, должно быть, заглянул в него, когда услышал мои шаги на лестнице. И сейчас он кинул взгляд на него вновь, и это дало мне возможность действовать. В редком для меня озарении я бросился на телефон в углу и швырнул его на пол изо всех сил. И сам был отправлен в полет до противоположного угла в тот же самый момент. Но телефон оказался довольно деликатной усовершенствованной модели, и я льстил себе, что смог по крайней мере на день вывести его из строя. Не то чтобы полковник взял на себя труд убедиться в этом. Он стал смотреть на меня странным взглядом, изучая в электрическом свете, его правая рука вновь оказалась в кармане, куда он убрал свой револьвер. И я… я мало отдавал себе отчет в том, что делаю… Я взял в руки первое средство самообороны – им оказалась пустая бутылка, оставшаяся от празднования моего приезда сюда. – Будь я проклят, если ты не мужчина! – воскликнул полковник, направляя дуло на меня. – Молодой волк в овечьей шкуре. Конечно же, выпил мое вино! Положи эту бутылку сейчас же, или я просверлю туннель в твоей голове. Как я и думал! Клянусь Небесами, ты заплатишь за это! Даже не думай вытворить еще что-то, или я выстрелю в тебя! Моя последняя бутылка восемьдесят четвертого года… ах ты мерзавец… наглое животное! Он бросил меня на стул в углу и стоял надо мной, сжимая пустую бутылку в одной руке, а в другой револьвер. Его багровое лицо исказилось от убийственной ярости. Он пытался сказать что-то еще, но его тощее горло раздувалось и сокращалось, будто от судорог. Я даже не понимал, смеется ли он от моего вида или же дрожит от злости, предвкушая пролить мою кровь за последнюю бутылку своего лучшего шампанского. Теперь его глаза не были скрыты и им не нужны были очки, увеличивающие их. Расширенные и полные ярости глаза наблюдали за мной, а лицо его приобрело вид маски. Я не мог отвести взгляд от его ужасных глаз. Я не мог понять, почему его глаза так выпучились. Я и не пытался. Не осознавая, что происходит вокруг меня, я лишь ждал… пока не увидел лицо Раффлса, мелькнувшее над плечом несчастного полковника. Раффлс без звука прокрался внутрь в самый громкий момент и ждал возможности подкрасться к полковнику со спины. Когда мое собственное внимание было полностью поглощено убийственным видом моего оппонента, Раффлс схватил руку полковника, в которой был револьвер и завел за спину, отчего его глаза выпучились, как я описывал выше. Но военный не сдавался и сражался с ним, и едва ли я успел сообразить, что происходит, как он ударил моего друга, находящегося сзади, бутылкой, которую все еще держал в руке, отчего она тут же рассыпалась на осколки о голень Раффлса. Тогда я бросился на помощь и через несколько минут наш полковник уже сидел в кресле связанный и с кляпом во рту. Но это не была одна из наших бескровных побед. Раффлс был серьезно ранен, стекло разрезало его плоть до самой кости, его нога при каждом шаге кровоточила, и жестокие глаза связанного человека смотрели на блестящую дорожку крови с мрачным удовлетворением. Я подумал, что никогда еще не радовался при виде связанного человека. Но всякая человечность, похоже, вышла из Раффлса с кровью. Он разорвал скатерть, сорвал шторные шнуры, затем принес чехлы для мебели из гостиной и еще больше укрепил каждый узел. Ноги несчастного человека были привязаны к ножкам стула, руки к подлокотникам, его бедра и спина словно были приклеены к кожаной поверхности. Из-за кляпа его щеки натянулись, середина кляпа была скрыта за его усами… а сам кляп удерживали на месте болезненно завязанные узлы на затылке. Это было зрелище, которое я не мог долго созерцать, как до этого я оказался физически неспособным вынести свирепый и непримиримый взгляд. Но Раффлс лишь рассмеялся над моей брезгливостью и накрыл полковника чехлом. Я покинул комнату, не в силах больше видеть нашего пленника. Это был Раффлс в его худшее время, я никогда ни после этого, ни прежде не видел его настолько безумным от боли, гнева и отчаянья… Он стал похож на любого другого преступника. Но, даже тогда он не нанес пленнику жестокого удара, с его губ не слетела бесчестная насмешка, и он не попытался нанести противнику и десятой доли той боли, которую сам терпел в тот момент. Это правда, что он был чудовищно неправ в данной ситуации, а его жертва законопослушна и права во всем. Тем не менее, размышляя над первоначальной ситуацией и учитывая это непредвиденное развитие, я не представлял менее болезненного исхода. Раффлс даже проявил человечность, спасая нас обоих. И если бы его варварство закончилось на этом, я бы не считал его действия обострением незначительного правонарушения. Но при свете в ванной комнате, в которой было окно, но не было занавески, я увидел, насколько серьезно он ранен и как ему больно. – Из-за этого я буду как минимум месяц хромать, – сказал он, – и если полковник останется жив, то рана, которую он нанес, может быть идентифицирована с раной, которую я получил. Действительно, он говорил под влиянием чудовищной боли. Но чтобы усомниться в том, что полковник останется жив! – Конечно, он выживет, – сказал я. – Иначе никак нельзя. – Он упоминал, что ожидает слуг или жену? Если да, то мы должны действовать быстро. – Нет, Раффлс, боюсь, он никого не ждет. Он сказал мне, что если бы он не приехал сюда за корреспонденцией, мы могли бы жить еще неделю. Так некстати все. Раффлс улыбнулся, завязывая на ноге лоскут обыкновенной простыни. Кровь остановилась. – Я не согласен, Банни, – сказал он. – Это как раз очень даже кстати. – Что именно? То, что полковник должен умереть? – Почему бы и нет? Раффлс уставился на меня, и его глаза были полны безжалостного и зловещего света, от которого у любого бы застыла кровь в жилах. – Если это выбор между его жизнью и нашей свободой, ты имеешь право на свое решение, а я на свое, и я уже принял его, прежде чем связать его, – сказал Раффлс. – Будет жалко, если после всех моих стараний ты останешься здесь и освободишь его, прежде чем он испустит дух. Возможно, тебе стоит подумать над этим еще, а я пока отмою кровь с одежды и высушу ее у плиты. Это займет не менее часа, что даст мне время дочитать последний том Кинглэйка. Однако задолго до того, как он был готов, я уже ждал его в зале. Я сменил одежду, но внутри меня бушевала буря эмоций. Один или два раза я заглядывал в столовую, где Раффлс сидел перед плитой, стараясь, чтобы он не услышал меня. Он тоже уже был готов уйти отсюда, его левая штанина полностью высохла, но он все еще был погружен в красный томик. В кабинет я больше не заходил, но Раффлс побывал там, чтобы поставить все книги назад на те места, откуда их взял, и тем самым поступил так, как и хотел, создав видимость, что в доме не было посторонних. Напоследок я услышал, как он снял мебельный чехол с полковника, затем он подождал минуту и вышел со мной из дома через парадную дверь, будто этот проклятый дом и в самом деле принадлежал ему. – Нас увидят, – прошептал я, следуя за ним. – Раффлс, Раффлс, на углу полицейский! – Я его хорошо знаю, – ответил Раффлс, но все же повернул в другую сторону. – Он обратился ко мне в понедельник, и я сказал ему, что служу солдатом в полку Крачли и что мне поручили приходить сюда раз в несколько дней, чтобы проверить дом и отправить полковнику все важные письма. Видишь ли, я всегда имел при себе одно или два письма, перенаправленных на адрес в Швейцарии, и когда я показал их полицейскому, он сразу же поверил мне. Я решил проследить за ним после этого, наблюдая от почтового ящика. Я промолчал. Меня многое раздражало в его гениальных уловках, о которых он никогда не предупреждал заранее. И я знал, почему он молчал о своих последних подвигах. Он не доверял мне достаточно, чтобы выпустить из дома, и ради этого систематически преувеличивал опасности собственных прогулок снаружи. Поэтому когда к этим обидам он добавил покровительственный комплимент моей маскировке, я лишь промолчал. – Какая польза от того, что ты бы пошел со мной? Я последовал за ним через оживленную улицу Ноттинг-Хилл. – Я мог бы разделить твою участь, вместе утонули бы или выплыли, – угрюмо ответил я. – Да? Я собираюсь поплыть в сторону провинции, побриться по пути, купить новый комплект одежды, в том числе новый спортивный комплект для крикета (который я действительно хочу), и вернуться, хромая, назад в Олбани со своим старым растяжением ноги. Я скажу, что играл в загородный крикет весь последний месяц под псевдонимом. Скажу, что меня пригласили за город, – разве не достойная причина? Это мой маршрут, Банни, но я действительно не понимаю, почему ты должен идти со мной. – Мы можем поехать вместе! – проворчал я. – Как пожелаешь, мой дорогой друг, – ответил Раффлс. – Я даже в какой-то мере боюсь твоей компании при провале. Не буду описывать наш провинциальный тур. Я решил не сопровождать Раффлса в небольших вылазках, которые он предпринимал несколько раз во время нашего путешествия. То, что случилось в Лондоне, было слишком большим грузом на моей душе. Закрывая глаза, я видел перед собой нашего галантного полковника на стуле каждый час, и днем и ночью; иногда в этих видениях его неукротимый взгляд встречался с моим, а иногда я видел лишь его очертания под чехлом. Эта картина омрачала мой день и стала причиной бессонных ночей. Я был с нашей жертвой, словно разделяя с ним агонию. Мои мысли оставляли его только ради видений той виселицы, о которой Раффлс упомянул одновременно и в шутку и всерьез. Нет, я не мог легко решиться на столь ужасную смерть, но решился на нее, когда больше не смог выносить мук ожидания и вины. Приняв решение в одну из бессонных ночей, я появился рано утром перед Раффлсом с намерением рассказать ему о том, что хочу спасти жизнь полковника. Его комната в гостинице, где мы находились, была завалена новой одеждой и предметами его багажа, со всеми этими вещами он походил на жениха. Я поднял закрытую на замок спортивную сумку для крикета, и тут же заметил, что она намного тяжелее, чем любая другая. В это время Раффлс спал как младенец, вновь гладковыбритый. И когда я потряс его, он проснулся с улыбкой на губах. – Собрался признаться, а, Банни? Ну подожди немного, местная полиция не скажет тебе спасибо за то, что ты разбудил их в столь ранний час. И я купил одну газету, которую ты должен увидеть. Она должно быть где-то на полу. Взгляни на колонку экстренных сообщений, Банни. Через несколько секунд я уже читал небольшую статью без какого-либо энтузиазма: ВОЗМУТИТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ В УЭСТ-ЭНДЕ Полковник Крачли Р. И. стал жертвой подлого произвола в своей резиденции на Питер-Стрит, Кэмпден-Хилл. Неожиданно вернувшись в дом, который семья оставила на время отпуска за границей, он обнаружил двух бандитов, которые применили силу и насильно связали выдающегося джентльмена. Благодаря полиции Кенсингтона полковника смогли обнаружить и вовремя оказать помощь, он был связан и сильно истощен. – Благодаря полиции Кенсингтона, – заметил Раффлс, когда я прочитал последние слова вслух в полном ужасе от прочитанного. – Они даже не отреагировали сразу же, когда получили мое письмо. – Твое письмо? – Я отправил им одну строчку, пока мы ждали наш поезд в Юстоне. Должно быть, они получили свою наводку еще той ночью, но ничего не предпринимали до вчерашнего утра. И после всего они присвоили себе все заслуги и продолжают считать меня бесчестным мерзавцем, так же как и ты, Банни! Я посмотрел на кудрявую голову на подушке, на его улыбающееся красивое лицо. И только тогда я понял. – Все это время ты и не думал убивать его! – Медленное убийство? Я думал, ты знаешь меня куда лучше, Банни. Худшее, что я уготовил ему – это несколько часов вынужденного отдыха в его же санатории. – Тебе следовало сказать мне об этом, Раффлс!