Небольшой приступ – Меня раздражает, что никому до этого нет дела. Фэй и Берти вышли по тропинке из деревни, перешли через старый каменный мост и вошли в лес по дорожке, заросшей смертоносным пасленом, увенчанным пурпурными и желтыми цветами. Фэй подумывала поискать Крэддока в одиночку, но ей не очень хотелось оставаться одной, если она вдруг снова наткнется на жутких пугал. И она не собиралась обращаться к отцу после их последнего разговора. Фэй обнаружила, что Берти был свободен и не очень-то весел после того, как провел весь день, сжигая мертвых птиц в жаровне, и она позвала его с собой. Дважды упрашивать не пришлось. Берти шел с тростью позади нее, сохраняя медленный, но уверенный темп на своих неровных ногах. Сжав кулаки, Фэй остановилась на лесной поляне, усеянной лиловыми фиалками, и подождала, пока он ее догонит. – Кучка вороньего народа хочет достать Крэддока живым или мертвым, и никто не видел его с прошлой ночи. Если кто-то пропадает, предполагается, что люди заявляют в полицию или пишут в газеты, но ничего не происходит. – Крэддок не пропал, – начал Берти, немного запыхавшись. – Он сам по себе. Приходит и уходит, когда вздумается, держится особняком, и у него нет времени на друзей. Он жалкий старый ублюдок. Вот почему никого это не волнует, но… – Берти остановился рядом с Фэй и чуть крепче сжал свою трость. – Вчера вечером ты сказала кое-что, что заставило меня изменить свое мнение. Может быть, он такой же, как Польша и Франция. Может, заступись мы за них раньше, нам не пришлось бы участвовать в этой проклятой войне. И поэтому я решил, что нам стоит помочь мистеру Крэддоку, что бы я ни думал об этом старом ворчливом придурке и его нраве, простите мой французский. Фэй взволнованно посмотрела на друга. – Что… что не так? – Берти неловко переступил с ноги на ногу. – Ты… ты меня слушал? – От улыбки у Фэй на щеках появились ямочки. – Ты послушал меня и изменил свое мнение? Берти кивнул, его щеки залились краской. – Берти Баттерворт, да за такое девушка может в тебя влюбиться, – заявила Фэй, и бедный Берти не знал, куда смотреть. Какое-то время они шли молча. Фэй не могла припомнить, была ли у Берти одна нога слишком короткой или слишком длинной, но в любом случае это помешало ему пойти в армию, когда он достаточно подрос. Вместо этого он сразу же записался в ряды добровольцев отряда местной обороны, и, хотя в своде правил говорилось, что он слишком молод, его все равно приняли. Они знали, что все, чего ему недоставало в физической форме, он с лихвой компенсировал решимостью. Всю жизнь люди твердили Берти, что есть вещи, которые он не может делать, и всю свою жизнь он доказывал, что они ошибаются. Фэй казалось странным, что такой парень, столь решительно настроенный сражаться на войне против ужасающей мощи нацистского наступления, не мог набраться смелости и попросить милую девушку, такую как Милли Бакстер, пойти с ним на свидание. Фэй давно решила, что парни – странные особи и лучше оставить их в покое. – Мы не замечаем пения птиц, пока оно не исчезнет, – заключила она. – Ты бы слышала, как шумят эти крикливые мерзавцы у меня дома на рассвете, – фыркнул Берти, а потом снова покраснел. – Чертов гам. Тебе нужно… нужно… ну, знаешь… приходи как-нибудь утром, – пробормотал он напоследок, но Фэй его не услышала, поскольку сверху воздух прорезало рычание моторов. Они подняли головы и увидели, что над лесом строем летят три истребителя. – «Харрикейны»[19]. – Глаза Берти загорелись от восторга. – Могу определить по форме крыльев. В газете была статья о том, как распознавать самолеты по их силуэтам. Я приколол ее себе на стену. – Все это кажется таким нереальным, да? Люди стреляют друг в друга из пушек, танков и самолетов над Ла-Маншем. Ты правда думаешь, что они придут сюда? – Да, – сказал Берти, его взгляд следил за самолетом, пока тот огибал облака. Над головой защебетала птица. Сольная болтовня малиновки. Затем последовал перекликающийся гомон воробьев. – Они вернулись. – Фэй схватила Берти за руку. – Послушай. Птицы вернулись. Деревья наполнились щебетанием, чириканьем и писком, будто птицы никогда и не исчезали. – Разве это не прекрасно, – сказал Берти, песня вызвала у него улыбку. – Есть еще кое-что. Послушай. – Фэй склонила голову набок, ее друг сделал то же самое. – Слышишь? – Э-э… ага, малиновка, я полагаю, и… – Воробьи. Все они поют одну и ту же песню. Берти покачал головой, прислушиваясь. – Звучит как писк и… – Нет, слушай внимательно, – настаивала Фэй и шепотом подпевала. – Под водой или над сушей, помоги видеть и слышать лучше. Некогда потерянное найдется тут же. Под водой или над сушей. – Это детская считалочка? – Нет. Это то, что они поют. Берти поморщился. – Я… я этого не слышу. Теперь Фэй запела громче: – Под водой или над сушей, помоги видеть и слышать лучше. Некогда потерянное найдется тут же. Под водой или над сушей. Воробьи запели в ответ, а затем с трепетом, от которого у Фэй сильнее заколотилось сердце, слетели со своих веточек и ринулись в небо над линией деревьев. Все они кружились в одном направлении, обратно по тропе, примерно в пятидесяти футах, образуя облако крыльев, затем уселись на другое дерево и снова запели: – Под водой или над сушей, помоги видеть и слышать лучше. Некогда потерянное найдется тут же. Под водой или над сушей. – Черт возьми, – пробормотала Фэй, затем дернула Берти за руку и последовала за воробьями тем же путем, которым они пришли. – Мы идем не туда. – Фэй, я ничего не слышу. Ты уверена? Но для нее все оказалось ясно как божий день. Воробьи пели заклинание, потом перелетали к другому дереву, ждали, пока Фэй догонит их, затем повторяли то же самое снова. – Ты должен это услышать… ну же, Берти, сейчас, ты, конечно же слышишь? – Я… ну, я слышу чириканье птиц, так что… Воробьи снова запели и перепорхнули на другое дерево дальше по тропинке. – Смотри, – просияла Фэй. – Посмотри на них. Обычно птицы так себя не ведут, да? Это ненормально, это почти… – Почти что? Фэй заметила легкое замешательство на лице Берти. Либо он не понял, либо действительно не слышал и не видел того, что происходило прямо перед ним. Она вспомнила слова отца о том, что люди меньше уважали ее маму из-за того, как она видела этот мир. «Она следовала за птицами» – так говорил папа. Это рассмешило Фэй, и она поймала на себе озадаченный взгляд Берти. – Почти… – Она не знала, что сказать. Такие слова, как «магия», могли заставить Берти подумать, что она тоже витает в облаках. Воробьи снова взлетели, и Фэй заметила, что деревья поредели. Птицы уводили их на опушку леса. – Здесь, – выдохнула она, и они остановились. За полем хмеля виднелось скопление построек, и все воробьи устроились отдохнуть на вершине самого большого амбара. По периметру бродил фазан, словно тюремный охранник, совершающий обход. – Это ферма Гарри Ньютона, – пробормотал Берти. – Ты думаешь, Крэддок там? – Да. – Потому что кучка птиц подняла шум и приземлилась на его крышу? – Есть только один способ выяснить это, – решительно ответила Фэй. Они пробежали по полю хмеля Гарри Ньютона. Фэй со скрипом отворила двери самого большого амбара. Воробьи вернулись к своей обычной песне и улетели. – Привет? – позвала Фэй. – Гарри? Кто-нибудь? – В поле стоит трактор, – заметил Берти, ковыляя за ней. – Вероятно, Гарри там. Мы не должны быть здесь, Фэй. Строго говоря, это незаконное проникновение, и я знаю, что у Гарри есть старый мушкетон. Мы месяцами будем выковыривать осколки пуль из своих задниц. – Что это? – Она проскользнула в полумрак амбара туда, где что-то валялось в грязи и соломе. Фэй подняла находку. – Чей-то старый ботинок… – начала она, но тут весь мир перевернулся. Крэддок боролся, пока пугала держали его в воздухе. Он яростно лягался, и ботинок слетел, приземлившись на грязь и солому. – Фэй? С тобой все в порядке? Ты выглядела так, словно у тебя случился небольшой приступ, – сказал Берти, когда она, вздрогнув, вернулась в реальный мир и лихорадочно осмотрелась. Ботинок валялся на земле там, где она его уронила. Что, черт возьми, только что произошло? Она попыталась вспомнить, не касалась ли паслена, пока шла сюда. От этого можно почувствовать недомогание, но Фэй была уверена, что и близко к нему не подходила. – Я в порядке, – сказала она Берти. – Просто немного… закружилась голова. Вот и все. Фэй пересекла амбар, чтобы поправить перевернутый тюк сена. Их опрокинулась целая стопка. Она ухватилась за угол и… Толпа бросила Крэддока в кучу тюков сена, опрокинув их. Пугала окружили его. Вершили самосуд. Они принесли обугленное тело своего собрата. Тыквоголовый указал пальцем на Крэддока: «Виновен!» Фэй отпрянула от тюка. Видение сопровождалось мускусным ароматом страха Крэддока, смешанным с запахом жженой соломы. Она наступила на мешковину, почерневшую от копоти. Наклонившись и перевернув ее, она увидела радостное лицо пугала, улыбающееся ей в ответ. – Фэй… – Берти стоял возле двери амбара. Он открыл ее, и юная Фэй Брайт смогла рассмотреть поле. Посреди кукурузы одиноко стояло пугало. – Это пугало, Берти. Слава господу, неживое. – На нем пальто Крэддока, – заметил он. По коже Фэй пробежал холодок. Они прошли по полю кукурузы высотой по пояс к тому месту, где на грубой крестовине висело пугало. Перед ним на земле валялся мертвый заяц. Помимо пальто Крэддока на нем был один его ботинок, а голова была сделана из его черного браконьерского мешка. Фэй протянула руку, чтобы коснуться ткани.