Такой же белый лист бумаги внутри. И в нем вклейка: – На мой взгляд, это похоже на четыре полицейские фуражки. – Да, – сказал Карелла. – Думаешь, он полицейский? – спросил Мисколо. – Нет, не думаю. – Так почему он шлет нам картинки всего этого полицейского дерьма? Рации, жетоны, наручники? Полицейские фуражки? – он покачал головой. – Мне не по душе чья-то идея присылать нам картинки полицейских принадлежностей. Это просто жуть. Мисколо не был красивым мужчиной: массивный нос, кустистые брови и, кроме того, прослойка жира на шее создавала впечатление, что голова покоится прямо на плечах. Но обычно лицо его было живым, и в темных глазах плясали искорки, особо заметные, когда он отчаянно вставал на защиту совершенно отвратительного кофе, сваренного им лично у себя в конторке. Сейчас всего этого не наблюдалось, и он безутешно рассматривал лист бумаги в руке у Кареллы. Полицейский участок был священным местом для людей вроде Мисколо и Кареллы. Что бы ни происходило где-то там на улицах, оно могло попасть в здание участка только в наручниках. Хотя однажды – они оба хорошо помнили об этом – женщина с "пушкой" и бутылкой нитроглицерина держала в заложниках эту самую комнату так много часов, что можно было сбиться со счета. Но, не смотря ни на что, подавляющее большинство считали участок замком, как британский шахтер – свою обветшалую сырую хижину. Мисколо был необычайно взволнован тем, что кто-то пользовался полицейским снаряжением для совершения всего, что он, черт побери, задумал совершить. У него было такое чувство, будто бы он забрел в грязный туалет метро и обнаружил на одной из раковин полотенце с монограммой своей жены. Он знал, что было, так сказать, объявлено в других четырех письмах, если слово "объявлено" здесь корректно. Все письма бок о бок висели на доске объявлений в комнате детективов в том порядке, в каком они были получены: Восемь черных лошадей. Пять раций. Три пары наручников. Шесть полицейских жетонов. А теперь еще и это. Четыре полицейские фуражки. Если отбросить лошадей, то казалось, будто кто-то по кусочкам собрал полицейского. – Они все имеют отношение к полицейским, понимаешь? – сказал Мисколо. – Кроме лошадей. – Полицейские ездят верхом в этом городе, – возразил ему Карелла. – У значков на тех фуражках нет номеров, видишь? Вероятно, он откуда-то вырезал картинку и сделал ксерокопию. – А на картинке с жетонами, тем не менее, номер имеется. – Предполагаешь, что это – настоящий жетон? – Не знаю. – Потому что отксерить в наши дни можно практически всё, – сказал Мисколо. – Кладешь что-нибудь на стекло, накрываешь крышкой, нажимаешь кнопочку и получаешь отличное изображение своего предмета. – Да, – сказал Карелла. – А если он – настоящий… откуда его взяли? – поинтересовался Мисколо. – Может, мне следует это выяснить, – сказал Карелла. – Беда в том… – Да, я знаю. Ты почувствуешь себя тупаком. – Я в том смысле, что мы получаем эти тупые письма… – Знаю… – Я звоню в отдел кадров, интересуясь, не терял ли какой-нибудь коп жетон с номером семьдесят девять… – Ты почувствуешь себя тупаком. – Да, именно так мы себя и будем чувствовать, – согласился Карелла. – Не нравится мне это парень, ох, и не нравится же он мне, – сказал Мисколо и посмотрел на картинку с четырьмя фуражками. – И все же, что он пытается нам сообщить? – Я не знаю, – сказал Карелла и тяжело вздохнул. – Хочешь чашечку кофе? – спросил Мисколо. – Спасибо, но не сейчас, – сказал Карелла. – Как знаешь, – Мисколо пожал плечами и покинул комнату детективов. Дождь молотил по окнам. Карелле подумалось, что надо бы позвонить в отдел кадров и проверить жетон с номером семьдесят девять. Он взглянул на форму, вставленную в печатную машинку. Когда-то нужно было пользоваться калькой, чтобы получить две, три или даже четыре копии. А сейчас просто спускаешься в холл и просишь Мисколо отксерить для тебя несколько копий. Именно так Глухой, а это должен быть Глухой, получил ксерокопии картинок, впоследствии отправленных в участок. Форма в заполненном виде вместе с ошибками, исправлениями и прочим выглядела так: Вот и все, что он наработал. Он собирался закинуть дело Элизабет Тёрнер в "Открытые дела". Открытое. Эвфемизм для "зашедшего в тупик". Дело, ожидающее чуда. Открытое. Спустя много лет, благодаря невероятной улыбке фортуны, они, возможно, арестуют человека, оставляющего очередной труп женщины еще в одном парке, который сознается в первом убийстве, а может быть, и в дюжине других, более ранних. Он снова посмотрел на форму. Посмотрел на самое свежее сообщение Глухого. Четыре полицейских фуражки. Под фуражками нет лиц. Безымянные фуражки. Форма из печатной машинки Кареллы готовилась быть вброшенной в бескрайнюю безымянность папки открытых дел, еще одна бумажка в лабиринте информации, подтверждающей неэффективность полиции в городе, где совершалось слишком много убийств. Папка открытых дел была разверстой пастью, проглатывающей жертв. А вместе с ними – их мучителей. Причастность безымянных фуражек Глухого и надвигающаяся безымянность формы в печатной машинке неожиданно разозлили его. Вполне возможно, что не было вообще никакой связи между Элизабет Тёрнер и Глухим. Поиск такой связи наверняка мог быть очень затратным по времени, а в долгой перспективе – возможно даже глупым. Но её нашли мертвой в парке через дорогу. И на сегодняшний день пришло пять писем от Глухого, и если это не он ковырялся у них в глазу, по крайней мере, было очень на него похоже. Забросишь труп Элизабет Тёрнер в папку открытых дел, и, значит, забросишь туда и Глухого. Карелла вырвал дополнительный отчет из печатной машинки. Он отнес самое свежее письмо Глухого к доске объявлений и собирался было приколоть его к другим, когда неожиданно ему пришло в голову, что возможно имеет смысл рассматривать послания в числовом, а не хронологическом порядке. Он начал перемещать их, выстраивая на доске в одну горизонтальную линию. Три пары наручников. Четыре полицейские фуражки. Пять раций. Шесть полицейских жетонов. Восемь черных лошадей. "Ну и что с того?" – подумал он. В них по-прежнему не было смысла. Даже не осознавая, как близко он подошел, как минимум, к началу разгадки, Карелла вернулся к себе за стол и, просмотрев список телефонных номеров полицейского департамента, набрал номер отдела кадров, расположенного в центре города на Хай Стрит. – Отдел кадров, сержант Маллени, – ответил голос в трубке. – Детектив Карелла из 87-го, мне нужно имя и адрес возможного офицера полиции. – Возможного офицера? – переспросил Маллени. – Да, всё, что у меня есть, это номер его жетона. – И что это за номер? – Семьдесят девять. – Ты, должно быть, шутишь, – сказал Маллени. – Что ты имеешь в виду? – Семьдесят девять? Ты знаешь, до каких номеров мы уже дошли? Даже не спрашивай. Знаешь ли ты, как много полицейских прошло через систему с начала запуска полицейского департамента? И не спрашивай. – Как бы там ни было, проверь его, хорошо? – Этот парень, должно быть, шутит, – сказал Маллени сам себе. – Откуда ты взял этот номер? – С изображения жетона.