* * * В городе хватало парков, неравномерно освещаемых после захода солнца, что делало их первоклассным местом для любого преступника, желающего избавиться от трупа. То, что этот конкретный парк, расположенный через дорогу от строения 87-го участка, был выбран из множества других, давало детективам определенную пищу для размышлений. Это выглядело или полным нахальством, или чистым безумием. Элизабет Тёрнер обнаружили голой в парке на другой стороне улицы. Элизабет Тёрнер работала в банке в Лос Анджелесе, затем в этом городе и оставила работу здесь, чтобы получить место в еще одном банке в Вашингтоне. Специализацией Глухого были банки. Что-то висело в воздухе. И оно могло пахнуть Глухим. Что-то было и в почте, оно прибыло в комнату детективов после полудня в пятницу, в тот момент, когда Карелла говорил по телефону с управляющим главного отделения "Юнион Сейвингс энд Траст" в Вашингтоне. Увидев белый конверт в руке сержанта Мёрчисона, Карелла почти утратил нить разговора. На Мёрчисоне был голубой шерстяной свитер с длинными рукавами, четкий знак, что "бабье" лето осталось позади. За окнами участка хмурилось серое небо и дул пронизывающий ветер. Синоптики обещали дождь. Дерьмовый ноябрь наконец-то наступил. И пришло письмо от Глухого, если это, конечно, было от него. На лице у Мёрчисона читалось уверенность, что это так. – … можно сказать, конфликт личностей. – Простите, сэр, – сказал Карелла, – что Вы подразуме…? – Я говорю, что можно описать расхождения между мисс Тёрнер и миссис Хатчет как конфликт личностей. – А миссис Хатчет, как я понимаю, управляющая в «Юнион Сейвингс энд Траст»? – Да, в нашем отделении на Шестнадцатой Улице. – И, кроме того, она была непосредственным руководителем у мисс Тёрнер? – Именно так. Мёрчисон стоял и размахивал конвертом перед лицом Кареллы. Тот прикрыв рот рукой, сказал: "Спасибо, Дейв". – Это снова он, – прошептал Мёрчисон. Карелла недовольно кивнул. С конверта на него смотрело его имя. "Почему я?" – крутилось у него в голове. – Я опознал печатную машинку, – снова прошептал Мёрчисон Карелла снова кивнул. Мёрчисон продолжал без дела слоняться вокруг, сгорая от любопытства о содержимом конверта. Карелла сказал в трубку: "О каком конфликте личностей Вы говорите, мистер Рэндольф?" – Ну… Мисс Тёрнер была очень мягким человеком, знаете ли, доброжелательным, уживчивым, очень, так сказать, непохожим на миссис Хатчет во всех отношениях. Миссис Хатчет – человек… хм… может, агрессивный? Соперничающий? Резкий? Колючий? Хорошая, наверно, характеристика? Карелла был уверен, что Рэндольф улыбнулся. – Как бы там ни было, – сказал Рэндольф, – сразу стало понятно, что мисс Тёрнер и она не уживутся вместе. Это был просто вопрос времени, когда напряжение между ними дойдет до предела, вот и всё. – И как долго это длилось? – Дольше, чем обычно. Мисс Тёрнер известила нас в апреле. – Ушла с работы в апреле? – Нет. Сказала, что уходит. Предупредила за две недели до ухода. – А ушла когда? – В начале мая. – Значит, она пробыла в Вашингтоне три месяца. – Да. Ну, на самом деле, немного меньше. Она приступила к работе 7 февраля. Фактически то был своеобразный рекорд. За последние восемнадцать месяцев у нас под руководством миссис Хатчет работало девять помощников управляющего. – Просто голубая мечта эта Ваша миссис Хатчет. – Она невестка одного из членов правления. – Вот как, – сказал Карелла. – Да, – холодно подтвердил Рэндольф. – И то была единственная причина для Элизабет Тернер, чтобы оставить работу? Конфликт личностей с миссис Хатчет? – Ну, мистер Карелла, боюсь, Вы просто не знаете миссис Хатчет, чтобы представить себе весь ужас конфликта с ней. – Теперь понимаю. – Да, – снова холодно произнес Рэндольф. – Большое Вам спасибо, мистер Рэндольф, – сказал Карелла, – Благодарю, что уделили мне время. – Не за что, – ответил Рэндольф и повесил трубку. Карелла положил трубку на место и посмотрел на белый конверт. Мёрчисон по-прежнему стоял возле стола. – Открой его в конце концов, – сказал Мёрчисон, – это не бомба. – Откуда ты знаешь? – сказал Карелла и подтолкнул конверт карандашом. Внезапно его посетила мысль, что Глухой был чем-то вроде вставного номера для копов из 87-го, чем-то нарушающим монотонность рутинной работы. Глухой появлялся снова, и цирк возвращался в город. С легким потрясением приходило осознание того, что сам он не был защищен от чувства волнения, навеянного Глухим. Мёрчисон был прав. Бомбы не было. Вместо неё было следующее: И вдруг за окном пошел дождь. * * * Дождь барабанил в окна бара на Джефферсон Авеню примерно в трех с половиной милях от здания участка. Высокий светловолосый мужчина со слуховым аппаратом в правом ухе только что сообщил Наоми, что он коп. Ни много, ни мало, а полицейский детектив. Она не знала, принимают ли теперь глухих на работу в полицейский департамент. Все дело в антидискриминационных законах, наверное. Они позволяют нанимать на работу кого угодно. Скоро, должно быть, появятся детективы-карлики. Хотя необязательно слуховой аппарат обозначал, что человек был глухим. Глухим, как холодный камень. Но она по-прежнему думала, что потерю слуха в любой степени можно считать физическим пороком и нужно быть очень обходительной, задавая вопрос, как человек со слуховым аппаратом мог успешно пройти медосмотр, который, как ей казалось, был обязателен для приема на работу в полицейском департаменте. Он хорошо выглядел. Как для полицейского. – Так как тебя зовут? – спросила она. – Стив, – ответил он. – Стив, а дальше? – Карелла, – сказал он, – Стив Карелла. – В самом деле? – удивилась она, – итальянец? – Да, – сказал он. – Я тоже, – сказала Наоми, – наполовину. – А что с другой половиной? – Тигрица, – сказала она, ухмыльнулась и затем подняла стакан. Она пила кока-колу с газировкой, что, как ей казалось, выглядело изысканно. Она соблазнительно поглядывала на него через ободок стакана, точно как было написано в одном из женских журналов, откуда она также случайно узнала о способе получения множественных оргазмов. На самом деле она была наполовину итальянка, наполовину еврейка, что объясняло её черные волосы и голубые глаза. Вздернутый кончик носа был ирландским безо всякой на то заслуги её родителей. Настоящим отцом этого носа являлся доктор Стэнли Горовиц, сделавший свою работу три года назад, когда Наоми было двадцать два. Тогда она поинтересовалась также, можно ли сделать что-нибудь с её буферами, но он улыбнулся и ответил, что этот её отдел не нуждается ни в какой помощи. По её мнению то была чистая правда. На ней была голубая нейлоновая блузка с глубоким вырезом, представляющая её грудь в выгодном свете и, кроме того, повторяющая цвет её глаз. Она заметила, как глаза глухого – как он сказал его имя? – блуждали по вырезу блузки, изредка пробегаясь и по её ножкам. У неё были красивые ножки. Чтобы подчеркнуть красивый изгиб ноги она носила туфли на высоком каблуке, с ремешком на лодыжке. К тому же, высокий каблук эффектно приподнимал её зад, хотя этого не было заметно, когда она сидела. Синие туфли и дымчато-голубые чулки. Сексуально. Она чувствовала себя сексуальной. Сейчас её ноги были скрещены, темно-синяя юбка забрана вверх, обнажая одно колено. – Прости, как ты сказал, тебя зовут? – спросила она.