И кесарь шагнул, видимо, в тронный зал. Я вошла следом за всемирным злом и непобедимым ужасом, и остановилась на входе, оглядывая интерьер. Он интересовал меня больше, чем те, кто уже проиграл в битве со злом мира светлых, и сейчас в ужасе дрожали перед полуобнаженным воином… Их было много — более тысячи мужчин, женщины, в столь же странных одеяниях, которыми одарил меня кесарь в день коронации (ну я тогда и на миг не усомнилась в том, откуда жуткий фасон взялся), испуганные дети. Детей и женщин прикрывали собственными телами около полутысячи магов, сверкающих этой их красивой магией… но что-то подсказывало мне, что их попытка защититься лишь рассмешит кесаря… И он действительно расхохотался, чуть откинув голову назад, и этот смех казался зловещим предзнаменованием грядущего ужаса… - Нежная моя, — великий продолжая посмеиваться, посмотрел на меня, — твои эпитеты и метафоры прекрасны, но отвлекают от сути моего здесь появления. Иди… посиди в сторонке, вон там на скамеечке можешь и посидеть, и… не вмешивайся. Я осмотрела великолепный храм, потом взглянула в сторону «скамеечки», позолоченной и сапфирами инкрустированной, на которую могла бы залезть только разбежавшись и запрыгнув, и то есть сомнения, что запрыгну. Взгляд от двух тронов метнулся на присутствующих и я поняла — сейчас тут будет общественный могильник. Судя по настроению кесаря — заживо он всех тут и похоронит, а глядя на бледные лица светлых, стало понятно, что и они это осознают… даже дети. - Кесарь, — прошептала вдруг я, — знаю, что жалость не то качество, которое вам хотелось бы во мне видеть, но… может… воспитательной беседой ограничитесь? Великий тяжело вздохнул, протянул руку и меня смело ветром на ту самую «скамеечку», которая, как я поняла, была троном для супруги императора предназначенным. И началось. Вперед выступил высокий, удивительно прекрасный светлый, у которого глаза были словно два фиолетовых сапфира… Он начал что-то говорить, но… он боялся, даже я это видела. Он, и вся его маленькая армия трепетали перед единственным кесарем… я их понимаю, самой страшно. - Исаи эллитерра, Араэден! — вдруг резко с надрывом в голосе, воскликнул этот светлый. И ласковая, вызывающая оказывается не только у меня приступ паники, улыбка кесаря. Она означала лишь одно — пощады не будет. Император не произнес ни слова, он протянул руку, и испуганные дети светлых взмыли под потолок… Все, разом, вырванные из рук пытающихся удержать их женщин… Мне хотелось закрыть глаза и уши, чтобы не видеть отчаяния светлых, и не слышать криков детей и матерей… О, боги! А кесарь продолжал молчать и ласково улыбаться… Он просто молчал, уверенный в своей силе, и не сводил взгляда… да с брата, наверное. И улыбка, из ласковой стала почти издевательской. Мне в этот миг вдруг вспомнился рассказ Мейлины, о том, как они нашли кесаря, который на тот момент был искалеченным полутрупом, и, глядя на Араэдена на один, на единственный краткий миг я подумала: Каково это смотреть в глаза своего убийцы? Пусть не состоявшегося, но приложившего к тому все усилия, калеча собственную жертву. Араэден искоса взглянул на меня, усмехнулся, едва искривив губы. Интересно, а сколько часов, или даже дней они его убивали? Страшный вопрос, да. Не хотелось бы мне пережить подобное, а кесарь пережил. И выжил. И вернулся. И вот он час расплаты… Что ж, если рассматривать в подобном контексте, то император еще милостив… даже не представляю, как бы я поступила в такой ситуации. Еще одна едва заметная усмешка кесаря, и его взгляд вновь направлен на брата. Пристальный взгляд возмездия… И тот светлый с фиолетовыми глазами, первым встал на колени. Я видела, как тяжело дался ему этот жест подчинения, словно стоял на ногах один светлый, а опустился на колени уже совершенно иной, абсолютно сломленный… И все воины, уронив оружие, встали на колени… и женщины… Униженно моля о пощаде. Если их политический строй основан на превалировании чести и достоинства над жизнью, то сейчас кесарь поступил хуже, чем, если бы убил, а эти светлые предпочли бы смерть, если бы не дети. И вот тогда великий Араэден начал говорить… Речь его была столь же красива, как и руны, и соответственно настолько же мне непонятна. Не знаю, что именно он вещал, но создавалось ощущение, что стены дворца разносят его голос, и я была уверена, что все те, кто находится за стенами Радужного творения архитектуры, так же слышат речь нового правителя. Интересно, как они отнесутся к тому, что повелитель вернулся? С того света практически, прорвав пелену трехсот лет, совершив невероятное по сути. Вернулся. А затем медленно, мучительно медленно, кесарь опустил рыдающих от страха детей… И едва те оказались на полу, над каждым из малюток вспыхнула руна. Яркая, сверкнувшая багровым светом руна. Матери зз замерли, побледнев… Мне же вспомнились слова кесаря про заложников, и я догадалась, что означали эти руны. Слез и рыданий больше не было — светлые покорились. Опущенные головы, поникшие плечи, отчаяние и осознание поражения… как страшно. И как мне близки и понятны их чувства — сама в том же положении. - Ты не права, — вдруг прозвучал голос кесаря. - Права, — прошептала я, зная, что он все равно услышит, не слова, так мысли. Хотя, если подойти к этому с другой стороны… подумаю об этом завтра. Или послезавтра, а вообще при первом удобном случае. Упиваться собственным поражением точно не планирую. И уже несколько отрешенно, я наблюдала за унижением светлых, которые едва не рыдали от отчаяния… Да рыдали они, хоть и не было видно слез, но они оплакивали свободу, счастье, существование без кесаря… Бедные светлые. - Нежная моя! — и вроде сказано тихо, а до костей пробирает. Я постаралась больше не думать о светлых. Не думать о том, как они поднялись с колен, сломленными куклами двинулись к выходу. Жуткое зрелище. Час расплаты в своем истинном и всеобъемлющем значении. И когда они ушли, мы остались одни в этом огромном сверкающем золотой росписью рун и блеском натертых полов зале — я, сидящая на высоком троне и полуобнаженный, пристально взирающий на меня кесарь. - Что с ними будет? — тихо спросила я. И почему-то сочла нужным пояснить: — Не с вашими убийцами, тут мне все ясно, а с подданными? - Тебе решать, жалостливая моя, — кесарь протянул руку, и теплый ветер обвил меня, приподнял, осторожно опустил на пол. Едва встав на ноги, я поняла, как сильно устала — меня в буквальном смысле шатало, а еще очень хотелось порыдать в одиночестве. Казалось, совсем недавно я стояла на смотровой башне и, глядя на Праер, составляла план действий… и вот все повторяется снова, только работы сейчас в сотни раз больше, а задача в десятки раз сложнее, при крайне ограниченном сроке. - Срок ты назвала сама, — жестокое напоминание от кесаря. - Я подумаю об этом завтра, — не узнаю свой голос. — Обо всем об этом. - А сегодня? — насмешливый вопрос. Молча смотрю в жестокие чуть сверкающие странные глаза кесаря и не выдерживаю: - А сегодня меня с утра желали принудить к разделению ложа… - Исполнению супружеских обязанностей, — с улыбкой поправил кесарь. - Затем попытались придушить! — срываюсь на крик. - Напомнили о супружеской верности, — усмешка забавляющегося ситуацией пресветлого. Я прекратила возмущаться, все равно бесполезно, и решила утолить жажду любопытства: - Интересно, а каким боком мое жертвоприношение относится к собственно нашему весьма странному супружеству? Мне просто крайне любопытно, как вы сейчас интерпретируете попытку убиения супруги. Великий Араэден медленно подошел ко мне, склонился и с яростью, неожиданной для его бессмертия, вдруг поинтересовался: - Нежная моя, разве я пытался тебя убить? — лицо его исказилось судорогой, и кесарь прошипел: — Я сделал все, чтобы исключить твое участие в ритуале. Абсолютно все. А ты убила себя, предпочтя сохранить жизнь жалкому рыжему полуорку, недостойному ступать по земле, хранящей твои следы. Вообще-то по праву рождения мы с Динаром абсолютно равны. Впрочем, я не собиралась продолжать данный спор — бессмысленно. - Захват власти завершен? — спокойно осведомилась я. Но кесарь не ответил, продолжая молча взирать на меня. - Я устала, — пояснила для непонятливых. — День, знаете ли, вышел насыщенным. И снова тишина. Или издевается, или не знает, что делать дальше, вот и делает вид, что рассуждает о вечном… - Не угадала, — насмешливый ответ. Как и всегда. Послышались быстрые шаги. В следующее мгновение в опустевший зал вступили семеро светлых в ярких сверкающих латах. Они вошли едва ли не строем, и почти сразу опустились на одно колено, и даже склонили головы, но глаза — радостные, сверкающие, а лица такие восторженно-одухотворенные. Короче сразу ясно — сторонники. Неужели у его бессмертия даже есть сторонники? Кесарь бросил на меня очередной чуть насмешливый взгляд и повернулся к прибывшим. Непонятная мне краткая речь, а после… - Кари Онеиро асагер нваэле, — произнес он и все семеро внимательно на меня посмотрели. А я в мятой юбке, рваной рубашке и волосы после всего случившегося явно мечтают о гребне. Нет сомнений, что меня только что представили сторонникам возвращенного правящего режима, сомнения есть только в адекватности кесаря, но это мелочи. Далее прозвучали отрывистые команды, после чего серебристая семерка поднялась и разом выдала: - Каэ, Араэден! И покинули тронный зал, видимо, спеша исполнить поручения. А кесарь опять стоял, задумчиво глядя в никуда. - Не то, чтобы я от любопытства места себе не находила, но все же — а сейчас чего опять стоим? — не выдержала я. Кесарь вскинул руку с поднятым вверх указательным пальцем, видимо призывая к молчанию. Молчу. Разглядываю великолепнейшее строение, восторгаюсь перламутровыми колоннами, золотыми изразцами, туманного оттенка сверкающими занавесями и молчу. И в то же время просто понять не могу — пришел, увидел, победил — и все? То есть уничтожил противников, одарил руной сопротивляющихся, вызвал сторонников, так? Дальше что? Нет, я не спорю, в период родоплеменных государственных образований и в моем мире подобные захваты власти осуществлялись. То есть с утра правит один вождь, к обеду прискакал с дружиной второй, первого и его дружинников убил, власть захватил, женщинами попользовался, напился. Ночью прискакал третий, совершил все то же самое что второй, но без пьянки, благодаря чему продержался дольше, чем первые два. Опять не повезло женщинам. Максимум спустя еще пару лет, прискакал четвертый, с дружиной, да. Женщинам не везло снова, зато при таких порядках население Рассветного мира росло стремительно, по крайней мере, за две сотни лет были заселены огромные и ранее не обитаемые территории. Но мы же не в историческом прошлом! С другой стороны учитывая темпераментность кесаря — не повезет опять женщинам. Кесарь медленно обернулся, смерил меня мрачным взглядом. - Но я же молчу! — возмущенно сказала я. Послышался стук каблучков. Быстрый, стремительный, звонкий. В следующее мгновение в зал вбежала светлая. Очень красивая, но эдакой злой красотой, а еще очень походила на кесаря… Не могу сказать на счет возраста, но, похоже, мать. И она бросилась к сыну, обняла его, и кажется, едва не плакала. А кесарь гладил по спине, что-то успокаивающе говорил, и видно было — переживал. Очень переживал, а теперь просто рад, что она жива. - Араэден, акай дьэре наверсе? — прошептала светлая, указав на меня. - Каэ наахаре Эссалоне Кари Онеиро, — с нотками гордости произнес император. Гордости?! Меня вдруг очень напряг этот момент.