– Станислав! – притронулась она к его плечу. Куделинский вздрогнул. – Что с тобой? – глядя на него с удивлением, спросила молодая женщина. – Опомнись! – Я, право, не знаю, что со мною делается, – пробормотал Куделинский. – Простудился я, что ли? Лихорадит всего… – Неужели и у тебя нервы? Перестань! Не время для таких глупостей… Поезжай скорее на телеграф… – Зачем? – Как зачем? Ведь нужно дать телеграмму этому московскому графу. – Разве он может приехать?.. Нет, нет… Ведь ты только что отослала письмо к нему, и теперешняя телеграмма обгонит его. – Пусть… Так нужно… Поезжай и возвращайся скорее! Ты и Марич ночуйте сегодня здесь. – Удобно ли? – пробормотал Куделинский и покосился на постель с Нейгофом. – Пустое! Да что с тобой?! – с некоторым раздражением воскликнула Софья. – Тебя не узнать! Мне приходится распоряжаться… Поезжай и возвращайся скорее!.. Ну, что, Марич? – увидела она вошедшего в комнату Владимира Васильевича. – Уладили? – Как будто, – ответил тот. – Вскрытия, стало быть, не будет? – Обещал, если только не потребуют этого полицейские власти… Вы ушли бы отсюда ненадолго. Я и коллега осмотрим еще раз тело. Он желает этого… Коллега! – Выйдем, Станислав, – сказала Софья и, увидав входившего полицейского врача, прибавила: – Прошу вас, доктор, пожалуйста! Они перешли в гостиную. – Право, – раздраженно заговорила Софья, – я не могу понять твой характер, Станислав, совсем не могу. Где ты смел, сообразителен, дерзок, а где и крылышки опускаешь. И первое – там, где чаще всего ничего подобного не нужно, а второе – там, где необходимо первое… Дряблая натуришка! Бледнеет, краснеет, дрожит… Фи! – Так все это неожиданно, Софья, – пробормотал Куделинский. – Что неожиданно?.. А если ты узнаешь, что еще стряслось, какая впереди опасность грозит! – и графиня коротко, но ясно рассказала Куделинскому о посещении Коноплянкина, о его требованиях и угрозах. К удивлению Софьи, он не выказал ни малейшего признака тревоги. – Ну, это он теперь пусть оставит, Коноплянкин-то этот, – совершенно спокойно произнес он. – Ты думаешь, ничего? Доноса бояться не стоит? – На кого доноса? На него? – кивнул Куделинский в сторону спальни. – Так на него доносить бесполезно. На тебя? Теперь донос был бы сплошной нелепостью… Ну, после поговорим… Я все обдумал. Телеграмму в Москву действительно дать нужно… Поеду. Телеграфировать буду с вокзала и оттуда прямо вернусь… Он ушел. Софья, только что упрекавшая его в дряблости, растерянности, сама как будто упала духом. – Да, да, – шептала она, как бы отвечая своим тайным думам, – деньги, богатство… Хорошо!.. А лучше бы его не было… лучше бы!.. Какой ужасный путь ведет к нему, ужасный!.. Трупы… Козодоев, Нейгоф… Куда-то еще Квель делся? Кровь… Брр… Звуки голосов заставили ее прийти в себя. Это выходили после осмотра Нейгофа полицейский врач и Марич. – Что, доктор? – с тревогой подошла к первому Софья. – Все, ваше сиятельство, благополучно, – то есть… тьфу, простите!.. Все… все, – запутался тот в словах, – все, как быть надлежит… – Нет сомнений? Умер? – Очевидно! Хотя лучше бы, знаете, ваше сиятельство, анатомировать… Оно, ваше сиятельство, никакого вреда не принесет… ни малейшего! – Доктор! Мой бедный муж столько страдал в своей жизни, – заплакала Софья, – столько страдал… Не терзайте его хоть мертвого!.. Дайте покой хоть в гробу… – Не смею идти против воли вашего сиятельства, – склонился перед молодой женщиной врач, – не угодно вам – не будем анатомировать… Я уже составил свое заключение на основании показаний милейшего коллеги. Он наблюдал вашего покойного супруга в качестве домашнего врача, а потому мне остается лишь присоединиться к его выводам. – Да, да, коллега согласился со мной во всем, – вставил свое замечание Марич, – и уже подписал свидетельство о смерти… – Так что дальнейшее мое пребывание здесь в такие минуты представляется излишним, – перебил его доктор. – Ваше сиятельство, имею честь кланяться! – Спасибо вам, доктор, – с чувством произнесла Софья, – большую тягость снимаете вы с моего сердца! Она протянула ему руку. Врач вышел. – Зачем это вам понадобилось? – спросил Марич. – Что? – рассеянно спросила Софья. – А вот, чтобы вскрытия-то не было… – Не знаю… когда я стала просить об этом доктора, у меня были какие-то соображения… теперь я забыла какие… – И вышло все очень глупо, несуразно вышло, барынька, вот что! Ведь вскрытие сразу установило бы истинную, несомненную причину смерти, а теперь необъятное поле для всяких догадок… Поняли? – Да, да… ведь вы правы, Марич! – Еще бы не прав! Попадет вам от Станислава, и стоит! Да еще как стоит-то! Глупейший ваш каприз создаст такое положение, что и не расхлебаешь. – А поправить это нельзя? – Что еще выдумали! Пешки, что ли, люди-то у вас? Не все такие, как ваш покойный супруг: куда вы его толкнете, туда он и валится… Теперь уже поздно… – Ваше сиятельство, – явилась Настя, – гробовщики пришли. – Гробовщики? – вздрогнула Софья. – Ах, да! Пусть подождут в маленькой приемной… Марич, помогите мне, распорядитесь… У меня голова кругом идет… Я устала. Станислав поехал и пропал… Не железная же я в самом деле! – А что? Теперь другую песенку запели? На полдела силенки-то хватило! Не нужно и начинать было, а уже начали, так волей-неволей дотягивать нужно… По какой дорожке пошли, по такой и шагайте. – Не силы мне не хватает, Марич, не силы! – простонала Софья. – Много силы у меня… А вот дорожка-то эта, о которой вы говорите… путь этот… – Не нравится? – Не-то, Марич, не то… Гибель Нейгофа, внезапная, потрясающая, думать меня заставила… Ведь несколько часов тому назад этот человек был жив… Вот он в этом кресле сидел, Марич!.. – Ну, заныли! – махнул рукой Владимир Васильевич. – Это правило без исключений: сегодня жив, а завтра мертв. Так чего же беспокоиться? А вы про путь заговорили… Раздумывали, говорите, о нем? – Да, Марич, страшен он, крови много… – Ну, где кровь, там мы ни при чем. Квель тут ручки прикладывал, он в грехе, он и в ответе. Кстати, он и пропал. Тут по некоторым моим соображениям выходит, что ему за козодоевскую кровь судьба сама отомстила… Вам, барынька, ничего не известно? Нет? Ну, так и не знайте лучше ничего… А путь-то и ваш, и Стаськи, и мой вместе с вами, хоть он и ведет к богатству, а все таки… – Ну, Марич, скажите, что вы думаете? – Вас там ждут гробовщики. – Сейчас я вас отпущу!.. Какой путь, Марич? – Роковой, барынька милая, роковой путь, фатальный-с… Не сломать бы нам на нем своих шей… вот что! И не нарочно ли судьба индейка нас троих по этому самому пути направила? Впереди-то все темно, а мы по своему роковому пути курьерским поездом летим. Рытвинка маленькая, ухабец – тут нам в них и карачун… Вот что я думаю… А теперь пойду распоряжаться, вы же примите вид неутешной вдовы, а также не преминьте участвовать в переговорах да хлопотах, да платьице на траурное перемените! XXV У гроба Вечер этого дня и весь следующий прошли в обычных при таких случаях хлопотах. Софья, Куделинский, Марич ни одного часа не пробыли вместе. Суета совсем закружила их. Знакомых ни у Софьи, ни у Нейгофа не было, но все-таки на панихиду собиралось много народу. Лишь на другой день, когда несчастный Михаил Андреевич лежал уже в пышном гробу, Софья после дневной панихиды решила прокатиться. Марич объявил, что ляжет спать, а затем уйдет по делам. Куделинский также чувствовал себя настолько усталым, что отказался ехать с Софьей и прилег. Молодая женщина вернулась освеженная прогулкой, успокоенная и на лестнице у своей квартиры встретила уходившего Марича. – Слушайте, Марич, – сказала она, – что вы там болтали мне о судьбе-мстительнице, о Квеле. Ведь я четверть часа тому назад видела Антона Антоновича. – Антона видели? – изумился Марич. – Ну, да! Квеля! – подтвердила Софья.