– У нас ведь в фургоне еще остались цветы, верно? – Да, – ответила я. – Хорошо, потому что стол с едой тоже неплохо было бы как-то оформить. Сможешь отрезать стебли у дюжины подсолнухов и разложить цветки между жаровнями? Я кивнула. Подсолнухи стояли в большом ведре в заднем углу фургона. Я достала один и развернула его цветком вниз, чтобы отрезать стебель, затем отложила в сторону и достала следующий цветок. Слегка встряхнув его и разгладив лепестки, я покрутила стебель в руках. Лепестки затрепетали и вытянулись, как крошечная цветочная балерина. Перед глазами пронеслась картинка: по сцене, усыпанной лепестками, порхает дюжина балерин в ярко-желтых воздушных пачках и пуантах, от которых вверх по ногам вьются яркие ленты. Я тряхнула головой: слишком легко отвлекаюсь. Закончив свою миссию по обезглавливанию подсолнухов, я понесла пятнадцать цветков к столу с едой. Мика с Эндрю хохотали над какой-то шуткой. – Да ты врешь, – говорила Мика. – Не вру, – отвечал Эндрю. – Докажи. – Что, думаешь, я это фотографировал? – Ты все фотографируешь. – Ты что, издеваешься над моими навыками фотографа? – Нет, навыки у тебя что надо. Я издеваюсь над количеством твоих фотографий. – Это для дела, – запротестовал Эндрю. – Как скажешь, – ответила Мика. – Соф, – обратилась она ко мне. Я успела выложить на стол три цветка и раздумывала, нормально или глупо они смотрятся. – Что? – Голосуй. – За что? – Неужели она думала, что я что-то поняла из их разговора? – Эндрю сказал, что засунул язык в одну из зажженных топливных канистр. – Да, – ответила я. – Что – да? Ты думаешь, он правда это сделал? Там же миллион градусов. Огонь синий! – Да, – повторила я. – Видишь, она мне верит, – сказал Эндрю. – Да, я верю, что ты достаточно глуп, чтобы это сделать. Мика расхохоталась, но потом надула губы. – Соф. Это было жестко. – И она снова рассмеялась. – Благодарю, – сказал ей Эндрю и повернулся ко мне. – Это так-то ты держишь свои мысли при себе? – Поверь, я пытаюсь. – Ну как, твоей маме понравился твой подарок? – спросила подруга, чтобы поскорее сменить тему. Ей отлично удавалось избегать конфликтов. На прошлой неделе мы с Микой отправились за покупками и решили, что будет здорово подобрать нашим мамам в подарок платья – чтобы сегодня они обе смогли их надеть. Моя мама нечасто носила платья, поэтому я выбрала для нее не очень модную, но удобную обновку – в ее стиле. – Она его еще не открывала, – ответила я. – Но я оставила сверток на ее кровати с запиской: мол, открой перед праздником в парке. – Здорово! Уверена, ей очень понравится. – Надеюсь. – Не знаю почему, но я очень волновалась. – А твоя мама? Мика ухмыльнулась. – Она ужасно обрадовалась. Когда я вручила ей платье, она чуть не разревелась, но потом сделала вид, будто чем-то поперхнулась. Я улыбнулась. Миссис Уильямс была очень милой. – Классная подвеска, кстати, – сказала Мика, наклоняясь через стол, чтобы рассмотреть мой новый кулон. – Спасибо. Это из «Всякой всячины». – Что за «Всякая всячина»? – спросил Эндрю. – Ты еще не был во «Всякой всячине»? – ахнула Мика. – Нет. Мика подняла глаза к небу и задумалась, как простыми словами объяснить необъяснимое. – Это магазин рядом с работой Софи, там продается… – Всякое барахло, – закончила я. – Чужое барахло. – Нет, не просто чужое барахло! Еще там можно купить галлон молока. Или новую лопату. – То есть… всякую всячину? – спросил Эндрю. – Именно! – воскликнула Мика. – Я обожала копаться во «Всякой всячине». Там я находила большую часть своих украшений и почти все материалы, которые использовала для дизайна одежды. Так как городок у нас был небольшой, вещи во «Всякой всячине» мало кто покупал. Люди вываливали туда содержимое своих чердаков, и там их чердаки и оставались. – Мам! – заорала вдруг Мика. Сорвавшись с места, она побежала мимо столов по газону, чтобы броситься на шею матери. Миссис Уильямс была низенькой, полноватой женщиной – Мика переросла ее еще в седьмом классе. У нее была темная кожа медного оттенка, а черные волосы длиной всего в дюйм подчеркивали точеные скулы и карие глаза. На ней было новое платье, подаренное Микой, – зеленое, длиной по колено. Она выглядела замечательно. Я отвернулась и снова занялась оформлением стола. Раскладывая подсолнухи, я чувствовала на себе взгляд Эндрю и изо всех сил его игнорировала. Отросшие волосы лезли в лицо, но я заставляла себя не трогать их. – Что? – наконец, не выдержала я. – Твой брат сегодня придет? – На бранч, посвященный Дню матери? – Почему нет? – Этот праздник не для сыновей. Участвуют только матери и дочери. – О. Не знал, что у вас тут так. – Это традиция. Так принято. И еще больше о местных традициях ты узнаешь, когда увидишь, как пять десятков женщин ведут себя, если их отказываются кормить беконом. Он поднял крышку на одной из жаровень. – Я, конечно, не местный, но разве в Роксайде беконом называют что-то другое? Я опустила глаза. Тарелка буквально ломилась от свежего бекона. – Как замечательно, твой отец все-таки учится на своих ошибках. – Уверен, готовить бекон на бранч – не уникальное местное изобретение. Я положила на стол последние цветки, собираясь спастись бегством как можно скорее. – Знаешь, в чем твоя проблема, Софи? Я напряглась и сердито воззрилась на него. – Что мне тебе ответить, чтобы ты не продолжал? – Твоя проблема в том, что ты держишь зуб на весь мир. Не знаю почему, но я пытаюсь это выяснить. – Держу зуб? – рявкнула я. – Ты сам себя слышишь? Кто так говорит вообще? Я скажу тебе кто: самовлюбленные эгоисты, которые живут в воображаемом мире и даже отдаленно себе не представляют, с чем приходится иметь дело окружающим их людям. Если я и держу зуб, то только на тебя. В следующий момент к столу с едой, держа в руках тарелку, подошел Джетт Харт, и от неожиданности я чуть не подпрыгнула на месте.