Френсис отложил книгу. Открыл бутылку газированной воды, налил ее в прозрачный стакан и залпом выпил. После этого он обулся, взял туалетные принадлежности и отправился умываться. Билли последовал за ним. В уборную образовалась очередь. Проснувшиеся пассажиры с взъерошенными волосами и заспанными глазами занимали места друг за другом. По узкому коридору разносился приглушенный шепот. Из некоторых купе раздавалось шипение радио. По нему крутили новостные передачи и музыкальные записи. В каждом купе была небольшая прямоугольная коробочка с тумблером, при повороте которого из динамика начинали доноситься голоса вперемешку с шумом, пока не удавалось поймать волну и упорядочить то, что называлось музыкой. Впереди с таким видом, какой бывает у человека, которого резко подняли из теплой постели, стояла сонная девочка. Держа за руку бабушку, она терла красные глаза, а ее растрепанные косички болтались из стороны в сторону. Приподнимаясь на цыпочки, девочка интересовалась, где они сейчас находятся, сколько уже успели проехать и сколько еще предстоит ехать. Не все ее вопросы удостаивались ответа, и по уставшему, но заботливому лицу бабушки становилось понятно, что этим вопросам нет конца. Задав один вопрос, девочка тотчас выстреливала следующим, и залп стихал лишь тогда, когда все слова-снаряды были израсходованы. Сразу за ними со скучающим видом расположилась молодая пара. Они прыскали со смеху, держась за руки. Рядом с ними стояла белокурая женщина и пристально смотрела в окно. Ее блуждающий взгляд пытался за что-то ухватиться. Так смотрит на мир священник, перебирающий четки. Еще один мужчина бездумно глядел вниз, как будто домашние тапочки, из которых торчали непомерно большие пальцы, могли ему что-то сказать. Дверь уборной отворилась. Вся очередь сделала шаг вперед. За окном поезда холодало. Деревья покрылись инеем. На речках и водоемах образовался тонкий слой льда. Поезд ехал мимо городов, испещренных сотнями дорог и рельсовых путей, по которым, как кровь по артериям, двигались люди. Во многих из этих городов пассажиры поезда никогда не смогут побывать, и лишь мимолетный взгляд, случайный свидетель чужой жизни, позволит в них хотя бы заглянуть. Череда кадров тянулась бесконечной лентой, и, хотя она могла быть прервана по воле зрителя, лента оставалась в глазах смотрящих. Когда взгляд угасал в одном окне, он тотчас вспыхивал в другом, а потому мир продолжал движение. Билли отложил острый карандаш. Он затачивал его перед каждым использованием с помощью механической точилки. Карандаш из-за этого служил недолго, но качественно. Поэтому Билли всегда возил с собой не меньше десяти карандашей. Раньше отец, приходя домой, часто приносил такой набор карандашей. Билли всегда нравился их древесно-грифельный запах. Пока он крутил в руках вожделенный подарок, отец брал по одному карандашу и ловко затачивал его, а стружку сбрасывал в ведро. Теперь Билли сам точил карандаши. Он повзрослел. Билли нарисовал короткую линию. Еще несколько толстых линий он провел совсем рядом. Соприкасаясь друг с другом, они образовали небольшую фигуру, выделяющуюся на белом фоне. Билли заштриховал получившийся рисунок. — Какой-то новый стиль? — поинтересовался Френсис, стоя за его спиной. — Не знаю. Всегда так рисовал, — Билли отложил карандаш и повернулся. Густо покраснев, он отвел взгляд в сторону. — Вышло необычно. —Но не так, как я задумывал, — ответил Билли, нажав на карандаш. Грифель сломался. Френсис рассмеялся, и Билли почувствовал, что стало легче дышать. Френсис взял рисунок в руки. Он то подносил его ближе, то отдалял, всматриваясь в изображение, как в блики солнца на воде. Сначала в глаза бросались резкие, кривые линии, но чем дальше оказывался рисунок, тем приятнее становились образы. Рассредоточив взгляд по всей поверхности картины ему наконец удалось увидеть, как множество мелких частей, не идеальных по исполнению и задумке, складывались в нечто большее. Только расслабившись и не пытаясь разглядеть детали удавалось охватить картину целиком. В вагонах не смолкал гул. Люди разыгрывали шахматные партии и играли в карты. Порой можно было распознать звуки укулеле — миниатюрной гитары. Сновали в вагон-ресторан любители выпить обжигающего пунша и закусить его бутербродами со свежей форелью. Тамбур переполняли табачный дым и беседы. Проводники улыбались обросшим щетиной пассажирам. Маршрут пролегал через три часовых пояса и четыре климатические зоны. Поэтому, когда Билли оторвался от рисунка, то увидел в окне не зеленые луга, а белый снег. Снаружи стало невыносимо светло. На миг ослепнув, Билли протер глаза и снова посмотрел в окно. Ошибки быть не могло. Они действительно проезжали меж заснеженных гор. На электрических столбах блестели капли льда. Открыв окно, Билли впустил в купе промозглый ветер. Поезд плавно замедлил ход перед провинциальным городом. Здесь была самая длинная остановка на маршруте. — Холод рождает красоту, — сказал Френсис. Они сидели на скамейке в общественном парке, вдыхая свежесть инея. — Мне трудно наслаждаться красотой, когда мне холодно, — ответил Билли. Френсис поднялся со скамейки и направился вглубь парка. — Взгляни, — пригласил он. Вокруг них смыкалась арка из деревьев. Снег на ветвях осыпался от легкого ветра и слабого прикосновения. — Видишь? Билли не видел. Он не понимал, что должен увидеть. Не знал, куда нужно смотреть. Он стоял и пытался уловить то, что ему показывали. Чем дольше Билли смотрел, тем больше сомневался, что там вообще что-то было. — Что ты видишь? — спросил Френсис. — Дерево. — А еще? — Подтаявший снег на ветке. — Хорошо, а еще? Если смотреть не на ветку, а на то, что на ней? Билли растерялся. Сколько он не всматривался, так и не смог понять, что же он должен увидеть. Перед ним стояло самое обычное дерево. Времени оставалось все меньше, и скоро нужно было возвращаться обратно. Разглядывая дерево с разных сторон, вставая на место Френсиса, мальчик силился понять, как он видит то, чего не видит Билли? Время шло, глаза слезились от напряжения. Приходилось всматриваться в каждую деталь, надеясь, что именно в ней и таится искомое. Билли хотелось все бросить и уйти, но он оставался на месте. Он отошел на несколько шагов от дерева. Простояв достаточно долго и уже собираясь уходить, он заметил едва уловимый блеск. Билли наклонил голову набок. Ветвь была параллельна земле, и талая изморось превратилась в маленькую капельку, которая переливалась в лучах солнца. У Билли перехватило дыхание. Проводница в поезде просыпалась рано. С первыми лучами солнца она уже заступала на дежурство, сменяя коллегу, готовившуюся ко сну. Заваривая чай с бергамотом, проводница причмокивала, явственно ощущая на губах его терпкий вкус. Не забывала она и про лимонную цедру. Выжав лимон в чашку, она отделяла мякоть от кожуры и отправляла ее в рот. Тщательно пережевывая лимон, проводница закатывала глаза от удовольствия. Допив чай, она отправлялась на утренний обход. Проводница шла по коридору мимо купе, внимательно вслушиваясь в тишину и вычленяя подозрительные звуки, нарушавшие царивший покой. Затем она обходила вагоны, отмеченные в небольшом списке, и тихим, но настойчивым стуком в дверь будила пассажиров, напоминая им о том, что скоро выходить. Поезд остановился. Проводница опустила складную лестницу и помогла выйти тем, кто в силу возраста или здоровья не мог сделать это без заботливой поддержки в виде старой грубой руки. Проводив покидающих поезд пассажиров, она приветствовала новых гостей. Для одних она заваривала свежий кофе, для других — зеленый чай. Молодая пара из соседнего купе сделала заказ в вагоне-ресторане, и вот уже проводница неслась с листочком, на котором мелким почерком были записаны названия блюд. Она трепетно передавала его повару и возвращалась в купе. Вкусная горячая еда вызывала улыбку на голодных лицах пассажиров. В вагоне-ресторане она взяла две чашечки кофе и сэндвичи с лососем. Поставив все на поднос, она поблагодарила повара и поспешила в вагон. Миновав тамбур, проводница подошла к двери, за которой слышались оживленные голоса и стук по столу. Конь на Е2. — Вы всегда берете с собой шахматы? Ферзь на Г3. — Только когда путешествую на поезде. Пешка на А3. — А часто вы путешествуете на поезде? Слон на Д3. — Достаточно. — Явно не чаще, чем я. Приходится часто переезжать из-за работы отца. — Тебе это не нравится? — Кому понравится каждый раз начинать учебный год в новой школе? Пешка на Б2. За окном пронесся встречный поезд. — Шахматы — интересная игра. Со стороны выглядит довольно простой: переставляешь фигуры, пока не поставишь мат. Но это на первый взгляд. — Расскажите, — попросил Билли. Проглотив сэндвич, он сделал несколько глотков кофе. — Лучше покажу, — Френсис взял фигуру, которую переставил Билли, и повторил его действие. — Почему ты так походил? — Потому что вы поставили слона на правый фланг. — Правильно, но для чего ты походил именно так? — Чтобы обезопасить пешку. — И вновь мимо. Ты сказал, что ты сделал, а не почему. Шахматы — это зеркало мыслей. У меня был друг, заядлый игрок. Его партии были дерзкими, а ходы стремительными. Он никогда не жалел фигур и готов был пожертвовать ими без раздумий. Конечно, порой это играло с ним злую шутку, но чаще случалось обратное — он так молниеносно ломал оборону противника, что приходилось отступать под его натиском. Таким мой друг был и в жизни — с юных лет первым бросался в драку. — И что вам говорят мои ходы? — спросил Билли. — Ты играешь от обороны, — начал Френсис. — Даже тогда, когда появляется возможность разыграть комбинацию, ты делаешь это только после полной уверенности в том, что тебе ничего не угрожает, и зачастую проигрываешь в темпе. — Хотите сказать, что мне не хватает решимости?