Ужас разъедает меня изнутри. Мрамор с золотистыми венками из Герата. Нормального человека, учитывая, что он стоил людям жизней, от одного только взгляда на этот мрамор тянуло бы проблеваться, но я готов поспорить, что из-за гибели тех мужчин в глазах Сергея Ползина мрамор стал еще прекраснее. Как бивень слона. Прекрасный и редкий — и за ним стоит забавная история. Я сказал Уиллу, что манерой выслеживать Ползина он похож на слона в посудной лавке. Но, по правде говоря, он скорее обезумевший, исколотый до крови копьями пикадора бык на арене. Только в случае Уилла копья — это вина и ярость, которые он испытывает в отношении своих парней. Сейчас он мчится за Ползиным столь же исступленно, как бык за малиновым плащом. Это глупо и лишено мастерства. Но есть в этом глубокая искренность. Нечто благородное и безупречное. Всю свою жизнь я старался найти что-то вот такое чистое. Может, потому что мне самому недостает таких качеств? И как агенту, и как художнику. Но Уилл... Боже мой, этот Уилл и его преданность солдатам и его боль, и упрямство, как он мне подчиняется... От него захватывает дух. Будь я другим человеком — как Уилл — сам сейчас выслеживал бы Ползина. Я мог бы убить его пятью разными способами, и он даже не пискнул бы. Какой позор, что я этого не делаю. Честно, очень жаль. «И все равно я этого не сделаю». Меня тормозит невозмутимая, расчетливая часть моего мозга. Может, как и Ползин, я развращен всеми этими играми разума? Защищаю его, потому что мы с Арчи решили: чем ужаснее, тем лучше. Может, мы с Ползиным — две стороны одной змеиной кожи? Вызываю в воображении только начатое полотно на одиноком мольберте в солнечной лондонской студии. Картину, что я начал до того, как развернулся весь этот кошмар с Рок-файлом. Она должна была быть второй частью триптиха11, продолжением работы, что я только что выставил. Вторым полотном стал бы «Прометей Освобожденный». Но я оставил его незавершенным. Начав работать на Ползина, я решил, что благодаря полученным навыкам и тренировкам отыщу файл быстро и легко. Думал, что окажусь дома спустя несколько недель — максимум через месяц. Обелив имя отца, вернусь к своей работе. Теперь уже и не верится в высокомерную мысль, что Ползин будет прятать файл там, где кто-нибудь сможет его найти. Боже, сколько всего я натворил, чтоб сюда попасть, и ради чего? Чтоб выяснить, что такой человек как мой отец — агент в игре — может оказаться не таким уж и невинным, как мне думалось? Сейчас я понимаю гораздо больше. В основном, что хороших агентов не бывает. Вряд ли человек, который занимается тем, чем занимаемся мы, может считаться хорошим. Наверно, даже человеком считаться не может. Я определенно не чувствую себя человеком. Так почему бы не остановиться? Говорят, если оказываешься в яме, прекращай копать. Но мне приходится продолжать копать. И дело уже не в отце. В этом файле десятки имен. Подпольных агентов, коллаборационистов, информаторов. Если файл увидит свет, они все будут в опасности. Ползину плевать. Эти люди — товар, который можно выменять на то, что ему приспичит. ЦРУ тоже плевать. Для них эти люди — косвенный ущерб. Главное — грохнуть Ползина и его смертью спровоцировать выпуск файла. Не могу я сейчас остановиться. Нужно найти файл. Лежа ночью в постели, я по-прежнему размышляю о незавершенном полотне, что собирает пыль в студии. Написанный умброй и сиеной мужчина напрягает мышцы и натягивает цепи, которые начинают рваться. Фигура человека пронизана агонией и экстазом на грани освобождения. Чистота неприкрытых страданий. Непорочность безумного, окровавленного быка. Бывало, я думал об этом полотне с какой-то тоской. Так сильно тянуло его завершить, словно, вернувшись туда, я заполучил бы нормальную жизнь, честную жизнь. Вернулся бы к хорошему. Восстановил бы лучшую часть себя. Теперь же, думая о полотне, я испытываю тоску по той жизни, но не из-за жажды вернуться обратно. Это тоска по месту, где я могу больше и не оказаться. Тоска по тому, чего я, может, больше и не отыщу. — Бедненькая Катерина, — говорит Ползин и притворно надувает губы, но акулий взгляд пристально меня рассматривает. — Я тебя разочаровал? — Ну, знаешь... — Убираю телефон обратно в карман и наигранно зеваю. — Тебе не кажется, что эта разновидность мрамора... прошлый век? — Я произношу слова сухим, почти скучающим тоном. Бью туда, где ему больнее всего. Тщеславие Ползина необъятно. Вот до чего я докатился: зарабатываю дешевые очки от самовлюбленного психопата, чтоб отвлечь от своей крайней степени ужаса. Боже, я сам себе отвратителен. И самое страшное — получается. Он отвлекается, хмурится и задумывается. — Четыре месяца назад он был сфотографирован для «Современной архитектуры». Усмехаюсь. — Ну вот, пожалуйста. — Словно прозвучало доказательство старомодности. Окончательный признак заурядности. Внезапно я четко осознаю, что больше так продолжаться не может. Нужно отыскать файлы. Если не найду, проиграю. Либо Ползин разглядит меня насквозь и грохнет, либо я сорвусь и его убью. И где мы тогда окажемся? Если с Ползиным что-то случится, имена наряду с подробным описанием деятельности моего отца будут опубликованы. И как бы мне ни хотелось выяснить правду, сомневаюсь, что смогу вынести выставленное на всеобщее обозрение безобразие. Понимаю, абсурдно защищать его память, но, если задуматься о значимости, для меня это столь же ужасно, как эксгумация его могилы и перемалывание костей. Хотя могилы у него и нет. После бомбежки от людей почти ничего не остается. Так же вышло и с моими родителями. «Черт». Надо взять себя в руки. Перестать раздумывать о том, что произошло с Уиллом, и сконцентрироваться на выполнении задания. Вернуть файл. Начну с только что выявленной потенциальной ниточки. С банковской ячейки, обнаруженной мною в Рио — в городе, который частенько посещает Ползин. Информации немного, но это новый шаг, лучше у меня еще не было. Буду работать так же, как и с другими. Буду молиться, чтоб найти файл. Если найду, нужно будет его обезопасить, а потом делать все остальное. Защитить агентов и информаторов. Воображаю, как, заполучив файлы в свое распоряжение, убиваю Ползина. Воткнутое в живот лезвие — очень болезненно. Провернуть, вытащить. Еще раз провернуть. — Довольно о моем доме, — привлекая мое внимание, раздраженно восклицает Ползин. — Сосредоточься на том, что у тебя выходит лучше всего, Катерина: избавь меня от проблем. Теперь ты нейтрализуешь американца? Да? — Я его не просто нейтрализую, — отзываюсь я, хотя представляю перед дулом своего «зига» именно Ползина, не Уилла. — Я заставлю его страдать. — Понижаю голос. — Он даже не заметит моего приближения. Глава 16 Уилл Две недели спустя Я сижу в арендованном автомобиле напротив Кенсингтон-хауса Арчи Рейнольдса и разглядываю в телефоне фото мужчины. Оно сделано лет двадцать назад, но, без сомнений, я с легкостью его узнаю. На этом снимке волосы у него уже начали выпадать, сейчас он должен быть полностью лысым. Кустистые брови наверняка не изменились. Глаза глубокие и выразительные. Чуть раньше я стучал в дверь, но реакции не получил. Пожилой сосед пренебрежительно сообщил, что он вышел на прогулку с собакой. Поэтому я жду. Агент Вагнер говорит, что для Кита он стал отцом. Заменил родителей после их гибели. Она утверждает, что Рейнольдс отставник. В последнем я сомневаюсь. Думаю, Рейнольдс для Кита не только второй отец. Думаю, он его куратор. Управляет Китом-шпионом. Тогда все логично. Может, он заботился о ребенке с раннего возраста для глубокого прикрытия? Задумавшись о Ките в детстве, содрогаюсь. О слишком серьезных, слишком взрослых глазах. Его даже тогда натаскивали на шпионаж? Выяснив, кто такой Кит, у меня на руках появилось все необходимое, чтоб его нейтрализовать, избавиться от человека, который стоит между моим ножом и грудью Ползина. Убивать Ползина я планирую аккуратно и медленно и, глядя ему в глаза, повторю имена своих парней, чтоб до него дошло, почему он умирает. Обеспечу заслуженное правосудие, а потом отрежу ему башку. Если б я, как Тарин Вагнер, был ЦРУшным головорезом, то отправил бы Ползину анонимное письмо с советом присмотреться поближе к его излюбленному бодигарду. Так было бы проще всего. Этого Ползину было бы достаточно, чтоб связать Кита с британской разведкой. ЦРУшники хотят, чтоб компрометирующий файл Ползина увидел свет, но МИ5 — или на кого там Кит работает — не хочет. Содержание явно гадкое, и им не улыбается выставлять его напоказ. А для чего еще оберегать эту мразь? Наконец-то становится ясно, почему Кит защищает такого мужчину как Ползин. Защищает он все-таки не Ползина. Возможно, у Ползина имеется какая-нибудь мерзость на семью королевских шпионов Шериданов, или как их там обозначила Вагнер. А, может, на старого доброго дядюшку Арчи. Вагнер раскроет Кита? Со мной она жизнерадостна и любезна. Дружелюбный эффективный партнер, а иногда — ворчливый союзник, но в глубине души она — высокоэффективный агент, которому известно, как победить в игре. Не моргнув глазом Вагнер позволит грохнуть бодигарда, если это расчистит путь к убийству Ползина. Но я не могу этого допустить. Тем более, учитывая, что обсуждаемым агентом является Кит. Я вижу способ разыграть все по правилам Вагнер, и на несколько дней Ползин окажется в уязвимом положении — а мне представится самый удачный случай его убить. Можно было бы воспользоваться хаосом и паникой и пробраться мимо русских. Черт, да я уже пробирался мимо русских. Но мне известно, что мужчина вроде Ползина делает с людьми, что переходят ему дорогу. Да, Кит хорош, но Ползин об этом знает. Он не стал бы недооценивать Кита. Вероятно, его парни сумели бы искалечить Кита даже во сне. И он не убил бы его на скорую руку. Будет справедливо предупредить Кита о том, что мне известно, кто он такой. Что его работа с Ползиным закончена. Хочу дать ему шанс убраться оттуда до того, как сделаю шаг. Как только Кит уберется, я прибью Ползина. Вновь повторяю себе: дело не в том, что я мыслю членом. Хотя стоит признать: было сложно выкинуть его из головы. Реально сложно. Иногда мне удается отключиться, но потом посреди ночи просыпаюсь весь в поту, член напряжен, в голове полнейший кавардак из-за видений: надо мной стоит Кит, выдает команды своим сексуальным ледяным тоном, весь такой ловкий и искушенный, взглядом, словно плетью, рассекает темноту. Или в подсознании, как фильм на повторе, воспроизводятся конкретные воспоминания. Например, тот предынфарктный момент, когда в первый вечер он задрал платье, как его разбухшее достоинство выглядело в шелковых трусиках — оно повторяется снова и снова, и снова. Как же он был сексуален. А на вкус еще лучше. Никогда не забуду то восхитительное ощущение, когда я стоял перед ним на коленях и ждал следующей выдумки. В голове не укладывается, что я словил от этого кайф. И нестерпимо этого жажду. До какой степени я ему доверяю. Дело в том, что, стоя перед парнем на коленях, начинаешь его чувствовать, ждешь, когда он даст тебе необходимое. Точно так же ты начинаешь чувствовать парня, когда воюешь с ним бок о бок. Или против него.