Черт. Было бы слишком просто неверно все истолковать. Да, с Китом я кончаю мощнее, чем с любым знакомым мне парнем, но не поэтому хочу ввести его в курс дела. Есть такая фишка между комбатантами12 вроде нас — кодекс. Правила войны. Если у тебя их нет, значит, нет ничего. Именно по этой причине я хочу предупредить Кита. В противном случае назавтра я не смогу посмотреться в зеркало. Как только дам Киту наводку, смогу убрать Ползина. Только вот мне по-прежнему нужно его отыскать. И думается мне, Рейнольдсу известно, где Кит. Небольшая уловка вынудит старого шпиона проболтаться. Да, авантюра рискованная. Но я должен попробовать. К счастью для меня, информацию об альтер-эго Кита, Кристофере Шеридане, можно найти по всему интернету. Получив диплом в области изобразительного искусства, он изучал живопись в Королевском колледже искусств, позже работал и выставлялся вместе с группой художников, известных как коллектив «Стрейхорн», а после из-за разногласий сотрудничество прекратил. В возрасте двадцати четырех лет у него прошла первая персональная выставка и вытолкнула его в центр всеобщего внимания, к нему начали проявлять интерес критики, а цены на его работы взлетели до небес. Далее последовали еще два шоу, на последнем была выставлена картина, которую показывала Вагнер. В интернете нашлись фотографии последней экспозиции. Я долго изучал и увеличивал снимки, чтоб получше рассмотреть картины Кита. Мне мало что известно об искусстве, но эти картины мне приглянулись. Как говорится в рецензии, речь идет о мифах. Тематика какая-то старомодная, но есть нечто новое и убедительное в смелых линиях, напряженных мышцах, диких животных со свирепыми глазами. В них, как и в самом Ките, есть сила и яркий блеск. Неудивительно, что он — сенсация. Точнее был сенсацией. Экспозиция проходила три года назад. С тех пор тишина. Я не жду, что Рейнольдс запросто сдаст мне местоположение Кита. Но вдруг он что-нибудь да выболтает старому другу Кита. Замечаю его, когда из-за угла он выворачивает на улицу, где я припарковался. В руке у него пакет с продуктами, а на поводке маленькая собачка — судя по внешнему виду, джек-рассел-терьер. Он слегка, но заметно хромает. Кажется, застарелая травма. Он заходит внутрь. Выжидаю десять минут, потом подхожу к двери, хватаюсь за медный молоток и дважды стучу. Лает собака, и, в конце концов, выходит Рейнольдс. На мне надеты простой черный пиджак и темные джинсы с белой футболкой — судя по фоткам, именно такой прикид носят мужчины-художники. Еще я натянул темную вязаную шапочку — некоторые парни их носили — но снимаю ее в момент появления Арчи, кручу в руках и представляюсь как Генри Дьюсбери. Дьюсбери был в коллективе, но на фотках я его не увидел. Ставлю на то, что Рейнольдс не осведомлен о друзьях Кита того времени. — Мы с Кристофером раньше занимали одну студию, — поясняю я. — Иногда он о вас рассказывал. Рейнольдс слегка склоняет голову. — Американец. — Сейчас полдень, но от него несет перегаром. Смущенно улыбаюсь. — Ничего не могу с этим поделать. — Я не стал бы менять акцент. Думаю, Кит сумел бы идеально сымитировать десятки акцентов. Он долго меня разглядывает, потом, к моему удивлению, пожимает плечами, приглашает войти и, проводя меня в дом, даже поворачивается спиной. Следую за ним по узкому роскошному коридору, отделанному резной отполированной древесиной, кожей и латунными штуковинами. Он показывает мне вычурную комнату, у которой наверняка есть специальное название типа кабинета или гостиной, или салона. А, может, это библиотека. Книг здесь полно, в этом сомнений нет, к тому же целая куча деревянной мебели. Стол в углу. Огромный глобус с содержимым в виде бутылок с алкоголем. Он его открывает, и раздается позвякивание стекла. — Виски? Улыбаюсь. Мужичок немного пьян? — Почему бы и нет? Он вынимает бутылку дорогого на вид скотча, наливает в тяжелый хрустальный бокал и протягивает мне. Отпиваю. Напиток дымный. Сомнительный. — Значит, — говорит Рейнольдс и, убрав бутылку, закрывает глобус, — вы ищите моего крестника. — У меня осталось несколько его работ, — откликаюсь я. — А поскольку я съезжаю, нужно их вернуть, но никто не знает, где он. — Натянуто улыбаюсь, чувствую себя тупой фальшивкой. — Наверно, вас не удивляет. В последнее время его нереально... поймать. Рейнольдс склоняет голову и глядит на меня. Он что-то подозревает? — И вы выследили меня. — Он слегка улыбается. — Как вам удалось? Лицо пылает. — Кристофер... э-э... как-то просил кое-что сюда отправить. У меня сохранился адрес, поэтому я решил заскочить и выяснить новый адрес. Рейнольдс вздергивает бровь. — Как вы, должно быть, знаете, Кристофер очень оберегает свою личную жизнь. Думаю, вы понимаете, что я не могу раздавать его адрес всем приходящим. Откашливаюсь. — О, нет, конечно, нет. Я понимаю. Подумал, может, вы с ним свяжетесь и узнаете, куда, по его мнению, лучше выслать картины. Он покинул группу... Не на самых выгодных условиях. Но будет жаль их выбросить. — Затихаю. Рейнольдс вглядывается в меня. Он вообще в курсе, что я из-за него потею? Уверен, что в курсе. Вагнер предупреждала, чтоб я не пробовал заниматься оперативной работой. Запросто можно лажануться. Тогда-то в другом конце комнаты над камином я и подмечаю картину. Инстинктивно понимаю, что это работа Кита. Перед особняком стоит блондинка. Держится за вертикальный шест, а, может, за нижнюю часть дорожного знака. Похоже, будто она кружится вокруг него, — волосы и желтый сарафан развеваются во все стороны. А, может, все дело в ветре. И она прекрасна. Будто под гипнозом, подхожу ближе. Уверен, это работа Кита. Но и женщина похожа на Кита. Поначалу мне кажется, будто это он в женской одежде, но потом я приближаюсь и вижу, что тело чересчур женственное, а лицо чересчур взрослое. Черты тоже неуловимо отличаются: нос чуть меньше и чуть изящнее, губы чуть пухлее. А вот взгляд манящий и радостный. Ага, взгляд как у Кита. — Поразительное сходство, — почти шепотом говорю я. Рейнольдс присоединяется ко мне перед картиной. Чувствую на себе его взгляд. — Мать Кристофера, — в конечном итоге произносит он. — Она умерла, когда он был ребенком. В одно лето — ему вроде было лет девятнадцать или двадцать — он только и делал, что писал ее. Десятки холстов, эскизов тоже. Под конец того лета после его отъезда в университет я обнаружил, что все было сложено на улице в ожидании мусоровоза. — Он вздыхает. — Большая часть сейчас хранится на чердаке. Здесь лишь несколько работ. От этой истории внутри все сжимается. «Боже, Кит». — Очень на него похожа, — шепчу я. — Даже выражением лица... — Мне стоило бы сохранять спокойствие, но я не могу скрыть восхищение в голосе. Между нами повисает давящая тишина. Настолько давящая, что я вынужден взглянуть на Рейнольдса. Вот насколько я парюсь. Он хмурится, а я припоминаю слова Вагнер о том, что фотографий Кита почти не существует. Какой же он загадочный. До меня доходит: только что я доказал Рейнольдсу, что мне известно, как выглядит Кит. Уже кое-что. — Друг, говорите. — Рейнольдс что-то прикидывает, словно строит предположения на мой счет. Что-то решает. И беспечно добавляет: — Или любовник? Лицо горит, как в гребаном аду. — Всего лишь друг, — застенчиво бормочу я. Губы Рейнольдса изгибаются, но на улыбку мало похоже. — Я не удивлен, мистер Дьюсбери. Я прекрасно осведомлен об ориентации Кристофера. Вы далеко не первый любовник Кристофера, с которым я встречаюсь. — Он хмыкает, хотя и без особой веселости. — И сомневаюсь, что станете последним. Боюсь, в этом он похож на мать. — Уголки его губ приподнимаются. — Ему легко наскучить. Он опрокидывает виски и, развернувшись, шагает за новой порцией к глобусу, хромота становится заметнее. — Вы говорили, у вас есть несколько работ? — спрашиваю я. — С радостью на них посмотрел бы... если не затруднит. — Правда. Я действительно хочу их увидеть. А еще нужно, чтоб Рейнольдс продолжал говорить. Потому что я так ни черта и не выяснил. Рейнольдс наливает в стакан еще виски, а потом бросает на меня взор, в глазах застыл вопрос. Отрицательно качаю головой, а он пожимает плечами. — Ладно, — говорит он. — Почему бы и нет? Все полотна упакованы, но у меня есть ин-фолио13 другой работы. Можете взглянуть. Он роется в столе в другом конце комнаты. Стол раздвижной, с ящиками. Из кармана он вытаскивает ключ, несколько раз пытается попасть в замочную скважину и отпирает верхний ящик. Внутри лежит большая черная папка. Он ее вынимает и кладет на угол стола. — Присаживайтесь. — Он кивает на стул. Устраиваюсь и наблюдаю, как он развязывает черные веревки. — После смерти его родителей я сохранил их личные вещи. До этого лета он на них даже не смотрел. Но однажды начал перебирать коробки и просто помешался. Переворошил все. Аманда была барахольщицей, так что всякой ерунды скопилось навалом. Он просмотрел все видео — Лен снял фильм об Аманде и Кристофере, когда тот был еще в младенческом возрасте. Полагаю, именно так он и сумел ее написать. Она была женщиной с особым очарованием. И отличным чувством юмора. Думаю, это можно заметить в картинах Кристофера. Он открывает папку, и первое, что я вижу, — сделанный на скорую руку набросок смеющейся Аманды. На листе всего несколько линий, но сколько же в них жизни. Башню сносит к херам собачьим. Рейнольдс мрачно глазеет на набросок. В сгиб вставлен карандаш, и Рейнольдс его вынимает. Сбоку что-то написано по-японски. — Вы, должно быть, узнаете. — Да, — вру я. — Вы только посмотрите. — Вы бы не поверили, с какой скоростью он их меняет. Улыбаюсь и киваю. — Взрыв из прошлого. — Единственное, в чем он постоянен. — Бегло на него взглядываю. Он держит карандаш, но на него не смотрит. Его взор по-прежнему сфокусирован на зарисовке Аманды Шеридан. Он кладет карандаш и подталкивает ин-фолио ко мне. — Вот. — Он поднимается. — Занимайтесь самостоятельно. Я видел уже раз сто. — Он хромает к окну и разглядывает улицу, а я перебираю рисунки. В основном это эскизы, по большей части его матери Аманды, хотя есть и худой чувственный мужчина. Отец Кита. Леонард. В каждом рисунке заметен смелый искусный почерк Кита, отчего мне хочется вновь его увидеть, несмотря на то, что в последний раз он выставил меня круглым идиотом.