– У Телтара нет ни двойника, ни близнеца. Это его ты видел внизу. Он единственный человек, который пользуется этой лестницей. Телтар с детства заботится о нас с братом. В знак согласия Телтар поклонился. Про себя я отметил – неслыханно! – что Месилим признает существование брата. После возлияний я передал ему микстуры, кремы и мази, бывшие поводом для моего визита, и покинул звездочета, воспользовавшись переходом, плавно ведущим с его этажа во внутренний двор. Входил ли Месилим во флигель или выходил из него, он никогда не пользовался лестницей с первого этажа, где проживал Гунгунум. Я прошел через дворцовые сады вдоль обрамлявшего их узкого газона. Пальмовые листья напоминали опадающие струи зеленой влаги, а розовые цветы кустарников совершали обратное движение, они тянулись к небесной лазури, открывая свои лепестки, словно рты, чтобы собрать желанный дождь. Добравшись до последнего двора, военного, я различил необычный шум. За ударом гонга последовали крики и скрежет трещотки. Я вошел в ворота и увидел, что на широких плитах, которыми был вымощен двор, толпится множество разношерстного люда. А у дальней стены возведено возвышение, на котором в окружении телохранителей и двоих жрецов восседает Нимрод. Был день правосудия. Каждую неделю Нимроду представляли дела, требовавшие его вердикта. В доказательство того, что от горожан ничего не скрывают, все происходило публично, под беспощадным солнцем, без тентов, которые могли бы защитить от него присутствующих, судью, жалобщиков и ответчиков. Никаких секретов, предательств, соглашений и привилегий – вот что означал этот спектакль под безжалостным резким светом. Для пущей торжественности каменные плиты устилали синие и желтые ковры: эти цвета напоминали о Богах-покровителях. Какому-то негодяю с закрытым правым глазом был вынесен приговор – этим объяснялся удар гонга и возгласы. Преступник покидал трибунал, подгоняемый солдатскими копьями. Я приложил все усилия, чтобы просочиться сквозь толпу, твердо решив избежать участия в сцене, которая, по моему убеждению, была насквозь лицемерной. Нимрод выглядел справедливым и суровым: справедливым, ибо придерживался сформулированных, провозглашенных, записанных и обнародованных принципов, которыми руководствовались города в Стране Кротких вод; суровым – поскольку он исключал нюансы и смягчающие обстоятельства. Мое затруднение не касалось ни свода законов, ни их строгого соблюдения, ибо я видел определенный прогресс: хотя основой оставался принцип «око за око, зуб за зуб», он представлял подлинное преодоление мести и ее чрезмерности. Никому не было дозволено игнорировать закон, каждый знал, чем он рискует, глумясь над ним[59]. Мое замешательство было связано с Нимродом, или лучше сказать, с Дереком под его личиной. Мне, не понаслышке знающему о его безнравственности – во время потопа он приготовил нам блюдо из ребенка, чтобы мы утолили голод, – о его виртуозном притворстве и эгоцентризме, о его пренебрежении общими интересами, было боязно видеть его напялившим на себя мантию беспристрастного судии. Так что я бежал, чтобы не судить судью. Я уже почти достиг ворот, когда внезапно остановился как вкопанный. На возвышение в сопровождении четверых стражей поднимался связанный по рукам и ногам и закованный в цепи Саул. Подле него находился какой-то рыхлый толстяк с крошечными руками, напустивший на себя вид оскорбленного достоинства. Я вздрогнул, но с чего бы мне тревожиться? Саул никогда никого не оскорблял и не увечил. Физическая сила, шишковатый лоб, мощные конечности и агатовые глаза делали его похожим на разъяренного быка, но по натуре он был сущий ягненок. Какое преступление мог совершить этот колосс? Благодушную выходку под действием алкоголя? Я присмотрелся к нему: он не был пьян, не делал неловких движений, взор не затуманился, веки и пальцы не дрожали, что обычно выдавало его, когда он злился. Но эта сдержанность меня не успокоила; если его доставили сюда, значит он совершил что-то посерьезней своих обычных пьяных выходок. Жрец, который представлял дела на рассмотрение, объявил: – Вот обвиняемый Саул и жалобщик Лудинжира. Лудинжира, житель Бавеля, сын и внук бавельцев, держит лавку благовоний. Саул, совсем недавно прибывший неизвестно откуда, числится подмастерьем у столяра Урхумуна. Прервав изложение фактов, жалобщик, обращаясь к Нимроду, выкрикнул: – Он убил моего сына! Саул повернулся к нему: – Я не убивал твоего сына. Я бы никогда не убил твоего сына. Я всего лишь сделал свою работу. – Так плохо, что это привело к смерти моего сына! – Я просто закреплял балки… – Они раздавили моего сына. – Потому что стена обрушилась. А балки… Нимрод прервал их перепалку: – Замолчите оба! И обратился к жрецу: – Сообщи мне факты. Жрец, оскорбленный тем, что его перебили, и настроенный против истца так же, как и против ответчика, голосом, никак не соответствующим ситуации, нараспев, словно рассказывая историю, произнес: – Лудинжира, жалобщик, перестраивает часть своего дома. Он заказал балки столяру Урхумуну. Подмастерье Саул установил их. Но балки обвалились. Они упали на сына, и тот умер. Саул возразил: – Стена крошилась и осела. Я это заметил и встревожился. – Ты должен был предупредить Лудинжиру. – Я предупредил. Но он приказал продолжать. Торговец благовониями вздрогнул: – Не было такого! – Я предупредил, что стена у тебя глинобитная, а не кирпичная. – Это ложь! Ты положил слишком тяжелые балки, и они упали на моего мальчика. – Я очень сочувствую тебе… Такое горе потерять сына… Я это понимаю, я сам отец. – Твои стенания не вернут мне его. Нимрод снова резко перебил его и обратился к Саулу: – У тебя есть сын? – Да, повелитель. – Пусть его приведут. Жрец выступил вперед и с удовольствием возвестил: – Я это предвидел, повелитель. Мои люди стерегут мальчишку здесь. Еще прежде, чем появился Маэль, меня охватил ужас. Я догадывался о последствиях. В Стране Кротких вод детей считали имуществом, принадлежащим родителям, – так же, как домашний скот и предметы быта. Поэтому Гавейн в уплату родительских долгов пробыл два года в рабстве у счетовода Кушима. Кстати, я припомнил подобный случай, о котором он мне поведал: если каменщик по неосторожности убивает сына хозяина дома, сына каменщика казнят. В этот самый момент жрец вывел к возвышению растерянного и перепуганного Маэля. Онемевший от удивления мальчонка расширившимися глазами смотрел на связанного отца и инстинктивно ухватился за висевший на шее кусочек черепной кости. Саул тотчас же постарался подбодрить его: – Ничего не бойся, Маэль. Папа выпутается. – Это твой сын? – спросил Нимрод. – Да. – Ложь! – Из толпы раздался спокойный, мощный и властный голос, словно бы отлитый из бронзы. Какой-то пепельно-седой человек высокого роста, с бамбуковым копьем в руке и кинжалом на поясе, вышел из толпы и сделал четыре шага к возвышению. – Это мой сын, а не его. Ответом на эти слова было молчание. Человек производил странное впечатление, от него веяло спокойствием и прямодушием. Простая длиннополая туника из натурального льна ловко облегала его крепкое тренированное тело. Стоило только посмотреть на него, и уже невозможно было отвести взгляд от его глаз со светло-голубой радужкой, чистых, необычных и сверкающих так, что можно было не заметить его точеный нос, узкие красные губы и благородно постриженную бороду. Я сразу догадался, что происходит. Увы, слишком взбудораженный Саул взревел: – Да что он такое несет? Это мой сын, а не его! Человек и глазом не моргнул и, глядя на Нимрода, возразил: – Столяр лжет. С единственной целью избежать наказания он утверждает, что это его сын. Хотя он мой. – Маэль мой сын! Сбитый с толку Маэль дрожал от страха, а Саул, чей медлительный ум все еще не осознал ситуацию, продолжал упорствовать: – Маэль мой сын. Эти препирательства надоели Нимроду, и он рявкнул ребенку: – Мальчик, кто тебя вырастил? Рука Маэля неуверенно потянулась в сторону Саула. Нимрод сделал вывод: – Значит, это действительно его сын. Арестуйте его! Высокий незнакомец выступил еще на шаг вперед и заявил: – Он похитил у меня ребенка, когда тот только родился. И стал говорить, что это он отец. Я бросился ему на помощь и крикнул Нимроду: – Подтверждаю эти слова. Мое присутствие среди зрителей озадачило Нимрода, он помедлил и задумался. Я чувствовал, что должен настаивать: – Не важно, что думает малыш. Часто бывает, что мальчики растут вдали от того, кто дал им жизнь, и считают приемного отца родным. Я напомнил Дереку, который всего трижды видел родного отца и был воспитан Азриэлем, его собственную историю, а потому надеялся, что мой довод сработает. Нимрод глубже вдавился в кресло и недовольно проворчал: – Родные отцы, неродные отцы…