– Сара! Сара! Это я. Откинув занавес из шкуры ягненка, на порог вышла изящная женщина. Это была Нура. 2 Дружба нежна, любовь жестока. Любить Аврама оказалось легко, любить Нуру – труднее. Выйдя из шатра, она тотчас меня узнала. В ее глазах молнией промелькнули четыре чувства: изумление, радость – огромная, переполнявшая ее, – неловкость, когда она перевела взгляд на Аврама, и наконец отвага перед лицом опасности. Она распахнула руки навстречу супругу. Когда он обнял ее, она опустила веки, словно хотела дать мне понять, что этого объятия не существует. Аврам оторвался от нее, познакомил нас, и я повел себя, как она, вежливо и сердечно. Нура забавно повторила мое имя Нарам-Син, я так же развлекся, произнеся «Сара», но в наших улыбках не было ничего, кроме приветливости. Без единого слова мы договорились исполнять роли, которых требовала осмотрительность; время для искренности еще не пришло. К нам присоединились вожди двенадцати мелких племен, помощники Аврама, все моложе него. Мы поприветствовали друг друга, обнялись, последовали любезности, пылкие восклицания, и мы вошли в шатер. Когда мы проникли в пропитанный ароматом лаванды полумрак, жилище словно бы увеличилось в размерах. Вышитые ткани отделяли нечто вроде гостиной, ковры устилали земляной пол, заставленный сундуками с чашами и домашней утварью. Я смотрел на служанок, которые подносили нам напитки и угощение, сновали туда-сюда и приподнимали разделяющие помещение тяжелые ткани, и думал, что эти портьеры скрывают интимный закуток шатра, спальню, где Нура раздевается, и постель, на которую она ложится с новым мужем. Аврам был в восторге от встречи и болтал без умолку, что позволило нам с Нурой свыкнуться с обстоятельствами, не слишком часто поглядывая друг на друга. Я раздвоился: Нарам-Син, спокойный и сдержанный, принимал участие в официальном приеме, а Ноам, с пылающим лбом, сгорал от желания получить ответы на множество вопросов. Что Нура здесь делает? Аврам увел ее силой? Она осталась свободной или была пленницей? Какое чувство связывает ее с Аврамом? Общие разговоры продолжались, а мне становилось все труднее сдерживать нетерпение. Слишком много вопросов, сомнений и тревог терзали меня; над радостью преобладало непонимание. Я вооружился терпением. Возвращение Аврама было праздником и заслуживало торжества. Устроили пир, зарезали барашков, раздались песни, за щедрыми возлияниями последовали танцы. Я тоскливо взирал на это ликование и видел, до какой степени Нура, она же Сара, принадлежит этой общине; любимая, мудрая, почитаемая, она переходила от одной группы к другой: то приласкает ребенка, то поможет усталой матери, там поднесет старушке финики, тут перекинется шуткой с пастухами или увлечет юношей и девушек в хоровод. Непринужденная со всеми, она как будто никогда не жила другой жизнью. Глаза Аврама часто обращались на нее с пылкими призывами, а она не скрывала от него своего желания, когда ей казалось, что меня нет поблизости. Для меня это было невыносимо: утром я встретил Нуру; к вечеру видел только Сару: моя жена стала женой другого. В сумерках сложили гигантский костер, достойный такого особого дня, и начали жарить барашка. Все, кроме меня, были в восторге. Я же испытывал досаду и боль утраты, поэтому отошел от огня и медленно побрел в сторону заходящего светила, надеясь, что одному мне станет легче. Я опустился на землю. Цветы одуванчиков и такие живые днем ручейки затихли, настроившись на отдых, смолк шелест пожухших листьев. Энергично вынюхивая что-то, Роко то и дело бросался за лесной мышью, хотя добыча мелькала скорей в его воображении, чем в траве. Звеневшие далеко позади голоса, громкий смех и игривые куплеты лишь обостряли мое одиночество. Сзади послышался сдавленный вздох. – Ноам, как это возможно? Нура… Когда я поднялся, она хотела прильнуть к моей груди, однако, оглядевшись, остановилась: никто не застанет супругу вождя в объятиях чужака. Отказ от любого контакта и всякой естественности окончательно сразил меня, и я снова опустился на землю. Она уселась поодаль. Я смотрел в погасшее небо, на пламенеющие, будто горящие угли, красноватые облака над горизонтом, которого едва касалось закатное солнце. – Мог ли я когда-нибудь представить себе, что наша встреча произойдет вот так! – Ноам, ты… – После твоего исчезновения я шесть лет бродил по земле. Шесть лет я только и делал, что искал тебя. И вот я встречаю замужнюю женщину, я не обнимаю тебя, ты не обнимаешь меня, а самый прекрасный день моей жизни становится самым худшим. – Ноам, это не моя вина… – Уж не я ли тебя принудил? Она промолчала. Подошел Роко, внимательно исследовал ее глазами и носом. – Ты что, не узнаешь меня, собачка? – проворковала она. – А ведь я кормила тебя маленького. Пес не решался дрогнуть перед этим натиском обаяния. Я услышал свой властный голос, который скомандовал: – Роко, к ноге! Собака подчинилась и, пренебрежительно отвернувшись от гостьи, улеглась справа от меня. Нура вздрогнула и пробормотала: – Позволь мне объяснить, что произошло. Ты поймешь. Я не предавала тебя, Ноам! Так сложились обстоятельства… Она поведала мне о своих приключениях. В то утро, когда она ждала меня на постоялом дворе, какие-то люди захватили ее в плен. Их было много, они были вооружены и неумолимы; они не сказали ни откуда, ни куда идут, ни зачем похитили ее. Только потребовали, чтобы она проверила, хорошо ли они упаковали необходимую одежду и принадлежности. «Необходимую для чего»? Ей не ответили. Они тронулись в путь: те люди пешком, она – верхом на осле. Чтобы помочь мне найти ее, Нура бросала на перекрестках то брошь, то заколку. К несчастью, начался снег, и под белыми хлопьями проводник заметил последнюю метку. У нее тотчас все отобрали. Солдаты ее не притесняли, даже не попытались воспользоваться ее беспомощностью – видно, из страха перед своим хозяином. Ее похитители говорили на странном языке; Нура стала прислушиваться и постепенно начала понимать их речь, хотя и не подавала виду, чтобы они продолжали свободно болтать. Так мало-помалу она догадалась, что они служат властителю Юга, посланник которого однажды заметил ее и понял, что она похожа на ту, кого они ищут. Получив сообщение, царь отправил за ней этот отряд. – Царя зовут Нимрод? – перебил я ее. – Да. – А знаешь ли ты, кто скрывается за этим именем? – Конечно… Мы удрученно вздохнули. Она устало добавила: – Кто еще мог бы искать меня, если не Дерек? На струящихся водах поблескивала лунная дорожка. От земли поднимались влажная прохлада и запах болота. Нура продолжила свой рассказ. Алчного до власти и денег Дерека одолевали тревожные мысли, и ему нужен был кто-то, кому он мог бы довериться. Выследив и отловив Нуру, как дичь, он наверняка попросит ее жить подле него. Ради чего она хотела избежать этой судьбы? Она боялась проговориться, что я выжил после казни. По дороге в Страну Кротких вод она много раз пробовала бежать, однако следствием этих попыток стало лишь усиленное наблюдение суровых похитителей. В надежде, что подобно мне она вернется к жизни, Нура даже думала убить себя; однако в последний момент ее остановил страх: если она умрет безвозвратно, то навсегда потеряет меня. Войны опустошали долины, по которым двигались похитители, колонне приходилось останавливаться, прятаться, идти в обход. Сражения были такими яростными, что однажды, во время столкновения с другим отрядом, их главарь заявил о своем нейтралитете, сообщив, что они чужаки в здешних местах. Однако едва он упомянул о том, что служит далекому царю Нимроду, как военные нацелили на них свои копья и луки и изготовились перейти в рукопашную. Нимрод как раз недавно заключил союз с их врагом. – Я поняла, что пробил мой последний час. После кровавой бойни не осталось победителей, одни трупы. Как только одна сторона начинала одолевать, другая переходила в атаку, и военные действия продолжались с новой силой. Воины погибали, число моих конвоиров сокращалось. Близился мой черед, когда чья-то рука схватила меня за плечо и какой-то голос шепнул мне на ухо: «Иди за мной». Я бросилась вдогонку за высоким человеком, который вышагивал среди кустов, по склонам и болотам. Он велел мне лечь на землю, и мы зарылись в проросший тростником ил. С отдаленной тропы до нас доносились отголоски боя, стук мечей, стоны раненых и хрипы умирающих. Потом все стихло, и это напугало меня еще больше. Незнакомец был постоянно настороже; он велел мне не шевелиться. Ночью – очень темной и пасмурной – он как-то успокоил меня, и мы долго шли. Перед рассветом он заметил овчарню. Мы забрели в нее, да там и уснули. Я не знала, какой он из себя, понимала только, что он сильный, смелый, решительный и надежный, что у него твердая рука, бархатистая кожа и жаркое тело. Проснувшись, я увидела Аврама. Нура повернулась ко мне: рассказ о том, как она очутилась среди кочевников, принес ей облегчение. Счастливый и безутешный, я молча кивнул. Как я мог порицать Аврама? Он спас женщину моей жизни, когда меня не было рядом, чтобы защитить ее. По отношению к ней, как и к Маэлю, он проявил свой альтруизм, мужество и человечность. Да и меня тоже он взял под свое крыло, когда, спасаясь бегством из Бавеля, я едва избежал казни, и потом, когда после разговора в Кише меня переполняло горе. Он всегда вел себя как герой. А в чем мне упрекнуть Нуру? Жена моя, при всей ее твердости духа и ясности ума, стала жертвой обстоятельств: жертвой раздиравших эти земли междоусобиц, жертвой настойчиво преследовавшего ее Дерека, сиречь Нимрода, да и моей жертвой тоже – ведь это я пропустил нашу встречу, потому что находился под воздействием наркотика. Знать, что следует попридержать язык, недостаточно для того, чтобы совсем заткнуться. Я безжалостно воскликнул: – И ты прыгнула к нему в постель, чтобы отблагодарить? Нура испепелила меня взглядом. – Не будь посредственностью, Ноам! Только не ты. Я опустил голову. Она подождала, пока я оценю несостоятельность своего упрека. – Аврам приютил меня среди своего народа. Я ему нравилась, но он угадал и мои обстоятельства и принял их. Я призналась ему, что меня отобрали у другого мужчины. Мы вдвоем решили отправить к нашему с тобой водопаду гонца. Увы, спустя год тот сообщил нам, что ты исчез. В твоем случае это не означает «умер», впрочем, как и в моем. Где ты был? Почему не пришел ко мне утром в день похищения? Слишком много вопросов без ответа… Тем временем разъяренный Нимрод посылал своих наемников охотиться за красивыми женщинами, которые соответствовали бы моему описанию. Даже если бы ему вздумалось искать меня здесь, среди вечно кочующих пастухов, ему вряд ли это удалось бы. Так что я согласилась выйти за Аврама. Я сглотнул: – От отчаяния? – Нет. – Из благодарности? – Нет. – От восхищения? – Нет. – Тогда почему? Ее лицо озарилось: – Я его люблю. Безудержно. Сильно. – А как же я? – Я тебя люблю. И шепотом добавила: – Я люблю двух мужчин. * * * Шатер, куда меня поселили, стоял у слияния нескольких ручьев. Чтобы жить подальше от счастливой пары, я придумал, что для моих исследований мне нужна под рукой проточная вода, хотя на самом деле избегал Аврама и Нуры. Даже мысль об их объятиях нещадно терзала меня, а видеть их или слышать и вовсе было мне не под силу. Я замкнулся в себе и понадеялся, что жилище из звериных шкур защитит мою тонкую телесную оболочку от душевных бурь. Все эти шесть лет я воображал Нуру пленницей, и вот я нахожу ее замужней женщиной, счастливой и цветущей! В приливе гнева я возмущался ее счастьем, укорял ее за него и усматривал в нем предательство; когда гнев утихал, я сознавал свою вину – приди я к Нуре в то утро, я защитил бы ее от похитителей. Не лучше ли, что она приспособилась жить без меня? Мне нелегко давались подобные здравые рассуждения, и все же я принуждал себя к ним. В моем сознании в ту пору резвилась занятная мысль: ведь по сути, остановив свой выбор на Авраме, Нура в каком-то смысле изменила мне с частью меня, потому что Аврам принадлежал к моему роду; с моего отца и до моего потомка она выходила замуж только за мужчин со сросшимися пальцами… Эти отравленные ревностью и возмущением размышления уничтожали связывающие меня с Аврамом дружеские чувства. Человек, которым я прежде восхищался, лишался своих достоинств и становился препятствием. Меня мало интересовала его участь, я был озабочен только Нурой и собой. Когда мы беседовали, я ссылался на мигрень, чтобы не встречаться с ним глазами, и старался уйти от разговора. Меня сотрясали такие страсти, что я с большим трудом изображал невозмутимость – хорошо еще, что до сих пор не оскорбил его. Так я кипел и бушевал несколько дней, а затем понял, как мне следует себя вести. Я исхитрился встретиться с Нурой наедине и без околичностей выпалил: