– Господь подтвердил мне, что я верно направляю свой народ. Господь открыл мне, что у меня скоро будет сын. – Он у тебя уже есть, – ответил я. – Он говорил не об Измаиле. – Что? – Господь пообещал мне сына от Сары. Он ошеломленно повернулся к жене. Та побледнела. – Господь возвестил это, Сара: ты выносишь нашего ребенка. – Но… – пробормотала она с плохо скрытой растерянностью. – Ты выносишь нашего ребенка, моя госпожа. Нарам-Син поможет нам. На нас обрушилась тяжелая тишина. Мы с Сарой ждали, что еще сообщит нам Аврам. – Господь поставил тебя на моем пути, Нарам-Син. Раздобудь для нас травы, которые помогут моей жене родить. При поддержке моего Бога и моего целителя мы, дорогая супруга, станем основателями своей династии. – А Измаил? Аврам отмел это возражение: – Мы решим, какое место он займет, когда родится наш сын. Господь никогда не упоминал мне об Измаиле. Мы с Нурой тревожно переглянулись: неужели Аврам заподозрил, что это не его ребенок? Жизнь ни шатко ни валко покатилась дальше. Аврам раздвоился: с одной стороны, он вел себя как пылкий муж, чувственный и предупредительный, с другой – твердой и уверенной рукой правил своим народом. Некоторых пастухов, из тех, что владели двумя основными языками: шумерским и аккадским, он посылал узнавать новости о сражениях, договорах и политических потрясениях. Сведения, которые они приносили, убеждали нас, что положение ухудшается. Зоны мира в Стране Кротких вод суживались. Под угрозой оказалось все, а опасность стремительно наступала – как с севера, так и с юга. Только одно место тогда было неподвластно хаосу: царство Киш. Не прибегая к армии, используя тесную сеть союзов и компромиссов, Кубаба сумела избежать вторжений. Она получала прибыль от метода, ею же и придуманного: от матримониальной дипломатии. Она соединила браком с основными правителями и правительницами десяток своих детей, и это оказывало ей отменную помощь, тем более что ее сыновья и дочери воспользовались тем же приемом при решении судьбы своего потомства. Тогда как Нимрод почитался царем царей, Кубаба была матерью царей и цариц. Оборонительная сеть душевности защищала ее город лучше, чем возведенные укрепления. Что же касается увязшего в своих строительных работах Нимрода, то я удивлялся, как ей еще удавалось сдерживать его. – Пойдем в Киш, – принял решение Аврам. – Там единственное наше убежище! Мы разобрали шатры, уложили вещи, согнали животных, и гигантская колонна пастухов и стад тронулась в путь. При мысли о том, что я снова увижу Гавейна и Маэля, у меня вырастали крылья. * * * – И речи быть не может! Она скрючилась в темноте – какая-то бесформенная туша, наваленная на трон груда тряпья. Если бы из нее не сверкали два черных камешка ее глаз, можно было бы подумать, что в этом обширном и неподвижном панцире с яркими чешуйками никто не живет. Гнусавым, сдавленным от негодования голосом она продолжала: – Я не имею склонности давать приют всем нищебродам мира! – Кубаба! – попытался ее урезонить я. – Замолчи, дорогуша. Я царица Киша, а не повелительница вселенной. Выйдя за своего покойного мужа – да хранит его Забаба, – я стала женой монарха этого прелестного, чистенького города скромных размеров. Иначе я даже не стала бы рассматривать возможность этого союза, что было бы жаль, потому что мой нежный муженек доверху заполнил меня, если вы понимаете, о чем я: десять детишек – и это не считая набросков… О Нарам-Син, перед твоей милой мордашкой я прямо теряюсь… Ты снова отрастил волосы и бороду, я рада, это тебя украшает. Безволосый ты мне совсем не нравился. Кому хотелось бы ластиться к голому валуну? Эй, Хуннува… Так о чем я говорила? Ах да, об обширном царстве… Только не это! Оно же неуправляемо. Ужас. Нет, мне довольно Киша. Царица не сумасшедшая. Аврам сделал шаг в ее сторону. Освещенная двумя факелами и тремя крошечными плошками зала была погружена в полумрак, чтобы дать понять нашему посольству, которое, помимо Аврама и меня, включало Сару, Агарь и вождей двенадцати племен, что наше присутствие не представляет для царицы никакого интереса и нам следует отбыть как можно скорее. – Государыня, прошу тебя подумать о моем предложении. – О каком предложении? Увеличить мое население и сделаться более лакомым куском для чудовища? – Для чудовища? – Да, того, что правит Бавелем. По своему обыкновению она не произнесла имени Нимрода. – Бедный Бавель… Ему плохо, а закончит он еще хуже. Аврам вновь приблизился к ней на шаг. – Государыня, умоляю тебя, внемли моим словам, – настаивал он. – Дорогуша, ты великолепен, ты не лишен представительности, ты само воплощение вождя – честный, резкий, крепкий, – в другой жизни я страстно влюбилась бы в тебя, но теперь, как царица Киша, я приказываю тебе убираться вон! Уязвленный, Аврам опустил голову. Но Кубаба не умолкала: – Ты выбрал движение, я предпочла прямо противоположное. Мой зад прилип к этому трону, и, если все будет в порядке, на нем я и умру. Каждому свое! Мы с тобой сходимся лишь в одном, о восхитительный спелый финик: мы ощущаем свою ответственность за народ. А потому я буду действовать как гарант своего народа: я запрещаю тебе располагаться на моей земле. Иначе она станет очень уж лакомым куском: если ты прибавишь свой народ к моему, у бавельского чудовища появится еще большая корысть завоевать меня, чтобы одним махом заполучить целую уйму рабов. В задумчивости она окинула нежным взглядом напряженно, горделиво и невозмутимо стоящего справа от трона главного распорядителя с напомаженными волосами и бакенбардами. – А все же до чего странная одержимость – постройка огромного столпа, который был бы виден по всей земле… Этакая исполинская эрекция! Не могу не думать, что это имеет непосредственное отношение к его собственному столпу, тому, что болтается у него между ногами. Судя по донесениям моих шпионов, это сокровище мало кому доводилось видеть, да и то не в лучшем состоянии. Уж не стремится ли он своей гигантской Башней взять реванш за… Кубаба внезапно обратилась ко мне: – Как ты думаешь, дорогуша? – Почему я? – Потому что ты знаешь об этом больше, чем все здесь присутствующие. И еще потому, что ты, такой противный, хранишь свои тайны и ничего не рассказываешь славной Кубабе, которая, кстати, заметь, оказала тебе немало услуг. – Что-то не припомню, Кубаба, какие услуги ты мне оказала. – О, как ты забывчив! Вот вечно так: чем они смазливее, тем забывчивей! Одни только уроды бывают благодарными. И уточнила, развернувшись в сторону главного распорядителя: – Не обижайся, Хуннува, я не тебя имею в виду. Она рассмеялась и снова обратилась ко мне: – Он такой чувствительный! Я его обожаю! Царица неожиданно соскочила с трона и доковыляла до трех стоящих по краям возвышения плошек. Я рассматривал ее выразительное лицо, испещренное глубокими, словно шрамы, морщинами, ее безгубый рот и короткие ровные зубы. Она повысила голос и твердым резким тоном заявила: – А теперь вон отсюда! Даю вам ночь на отдых. На рассвете вы сворачиваетесь и убираетесь из моего царства. Когда солнце достигнет зенита, я пошлю свои отряды поторопить отстающих. Сара отделилась от нашей группы, вышла вперед и поприветствовала правительницу поклоном: – Дозволишь ли мне говорить с тобой, Кубаба? Мы были очень удивлены. Нас поразила предприимчивость Сары и ее самоуверенность. В ее настойчивости чувствовалось такое хладнокровие и самонадеянность, иными словами, мужество, что отказ казался невозможным. И правда, Кубаба окинула ее внимательным взглядом, при виде ее красоты испытала мгновенный всплеск враждебности, но тотчас сдалась перед ее решимостью и согласилась: – Слушаю тебя. – Нет. Я хочу переговорить с тобой с глазу на глаз. – Почему? – Как женщина с женщиной. Проявив, как и положено, почтение к ее сану, Сара поставила царицу в один ряд с собой как женщину. Польщенная, Кубаба буркнула что-то, что должно было означать согласие. Сара обернулась к нам: – Ждите меня в прихожей. Не желая оставаться в долгу, царица воскликнула: – Хуннува, посмотри в саду, там ли я. Мы ретировались, оставив их наедине. О чем они говорили? Позже я это узнаю. А сейчас, несмотря на то что я напряженно прислушивался, мне не удалось уловить ни одного слова из их долгого разговора. Иногда через окно я слышал, что они смеются: смех Кубабы звучал как воронье карканье, а Сара заливалась весело и легко, как колокольчик. Время тянулось бесконечно долго, и наконец счастливая как никогда, улыбающаяся и умиротворенная Сара переступила порог и обратилась к нам: