– У меня два очень добрых известия. Первое: Кубаба согласна, чтобы мы обосновались в царстве Киш. Вожди двенадцати племен с бурной радостью приветствовали эту новость и принесшую ее Сару. Полный благодарности, к ней подошел Аврам. – Как тебе это удалось, моя госпожа? – Когда-нибудь я тебе расскажу. Почувствовав, что упорствовать не стоит, он поцеловал ее в лоб. Сара поискала меня глазами, чтобы убедиться, что я присутствую при этой сцене. И тогда я спросил: – А какое второе доброе известие? Она набрала в грудь побольше воздуха, схватила Аврама за руки и приложила его ладони к своему животу: – Я беременна. Интермеццо Вокруг него облака. Перед ним почерневшие страницы. Во время перелета Ноам писал. Он прищурился, удерживая внутренний свет; казалось, слова проступают на лазури и окутывают вселенную, фраза за фразой. Силой повествования прошлое расцвечивало настоящее новыми красками. Вначале, пока самолет мчался по взлетной полосе, Ноам приник щекой к иллюминатору и наслаждался набором скорости: отрыв от земли, дороги и постройки стремительно уменьшаются, мощная вибрация тащит машину к облачному потолку; Ноам вздрогнул, очутившись в молоке. Как же облака разочаровывают, едва к ним прикоснешься! Эти снежные любовники-недотроги мигом теряют твердость… Перед глазами Ноама неслась плотная капель, густой дождь. Но стоило над ними взлететь, и они вновь обрели утраченную притягательность: обласканные солнцем, чистые и нежные, они красовались пышными формами и соперничали в своей обольстительности. Поздно! Они больше не одурачат Ноама, он знает, что облака – творения не только природы, но и воображения. Мы наделяем их бархатистостью, мягкостью и прелестью, которых у них нет и в помине. Любить их можно лишь издали – именно так он их и любил все эти тысячелетия. Проникнуть в небо, стать с облаками на ты… замысел Нимрода осуществился. Авиация продолжила строительство Вавилонской башни. Воздушное пространство изрешетили самолеты. Небо не только приблизилось, оно спустилось и материализовалось; Боги его покинули. Всё выше и выше? Амбиции не ослабевают. Бавель смещается, но не отступает… Эстафету его устремлений перехватывает астронавтика, отталкивает невозможное, отправляя ракеты на Луну, на Марс, к пределам галактики. Космическая мощь движется вслед за намерениями Нимрода, и достигнутый человеком горизонт – это всего лишь перевалочный пункт. Ноам с виду спокоен, но вжался в кресло, и ему не по себе: хоть его разум и допускает такой способ скоростного перемещения, подсознание вопит от страха. Разгуливать по воздуху, опираясь на пустоту, при опасности коварную, – чистое безумие! В его утробе, в самой глубине сидит зверь, который цепляется когтями за землю. Свистопляска мыслей. Нет, писать невозможно. Он убирает бумаги. На экране перед креслом он отыскивает документацию, посвященную Бритте Торенсен, юной шведской экоактивистке, которая осаждает власть имущих, разоблачая нанесенные нашей планете увечья, вымирание многих видов животных, оскудение растительности. Завороженный ее кукольным личиком, невинным и в то же время решительным, он удивленно обнаруживает в этой девочке-подростке свои собственные тревоги, хотя он-то прошел сквозь многие эпохи, воочию наблюдал развитие цивилизаций, освоение человеком земли и океана, видел его жажду власти, неумеренность и высокомерие, опиравшиеся на технический и научный прогресс. – Дамы и господа, наш самолет начинает снижение. Отключите, пожалуйста, ваши мобильные устройства и пристегните ремни. Ноам прижался лбом к стеклу. Ни облачка. Над голой землей висит сумрак. Все утонуло в тусклом свете одинокой звезды. Ноам знал эти края. В отличие от Месопотамии, зачахшей после своего расцвета, при котором она породила городскую цивилизацию, эти негостеприимные области не изменились. Жизнь тут всегда была тяжкой, робкой и неустроенной. Здешние обитатели нередко голодали и довольствовались скудной пищей: финиками, верблюжьим молоком, акридами. Дубай, куда направлялся самолет, долгое время представлял собой горстку хижин, а в XVIII веке здесь была бухта, населенная немногочисленными ловцами жемчуга. Но теперь Ноам с волнением наблюдал появление чудесного мегаполиса. В окружении песков выступали стройные кварталы, в небо устремлялись небоскребы, высоту штурмовали башни, похожие на всполохи пламени, паруса, крылья и птиц. Дубай не просто город, это высказывание, взмах гениальной руки. Его архитекторы превзошли скуку полезности и подступились к прекрасному. Город взметнулся ввысь как дерзкая фантазия, которой подвластны и бетон, и стекло, и сталь. Самолет садится. Ноам вспомнил свое изумление при виде Бавеля, выросшего посреди плодородной равнины. Сегодняшний паломник прибывает самолетом, но удивление все то же. Ноам спустился одним из первых, направился к таможне и пристроился в хвост длинной очереди. Он тревожно прикинул, сколько минут ему придется здесь ухлопать, когда нужно нейтрализовать террористов, затеявших диверсию, и счет идет на секунды. Ожидание затягивается, и он вспоминает о своих мытарствах по эпохам, когда границ не было вовсе, либо они не представляли особых преград; сегодня же приходится преодолевать эти бескрайние стены. Прижимая к груди фальшивый паспорт, он единственный в этой толпе вспоминает, что подобные документы в ходу всего лишь сотню лет. Прежде довольно было назвать свое имя и место рождения; в затруднительных случаях требовалось свидетельство двух человек. Теряя бумаги, люди не теряли своего лица! Впрочем, бумаг-то не было… Чтобы отвлечься, он разглядывает зал. Этот аэропорт напоминает бейрутский. То же расположение служб и магазинов, те же указатели. Теперь путешествуешь не в реальном мире, а в вымышленном. Все под контролем, все расчислено и ограничено. Ноаму кажется, что он не столько бенефициар цивилизации, сколько ее заложник. Это заорганизованное общество сковывает его. Конечно, люди теперь больше, чем их предки, связаны в своих трудах и делах. Но не душат ли эти связи? Богатство разоряет. Но вот Ноам перед служащим таможни. На лбу у чиновника красуется молитвенная шишка, оттиснутая на самой круглой из костей, под границей роста волос. Ноам наблюдает, как тот тщательно, с суровой физиономией, изучает документ, и ради смеха его передразнивает. Какой, однако, абсурд! Я должен доказать, что я жив? Так вот же я, стою перед тобой и похож на свою фотографию. Что ты там пытаешься выудить? Наконец чиновник поднял глаза, отдал Ноаму паспорт и пожелал приятного пребывания в Дубае. Ноам пошел отлавливать свой багаж. Он привез несколько тщательно упакованных табличек, которые покажет Джону де Лапидору, торговцу предметами старины. Лента транспортера жалобно попискивала, и Ноам, поглядывая на нее, включил смартфон, который ему дал Хасан. Телефон тотчас зазвонил. Ноам с ходу отозвался: – Хасан, я только что приземлился. – Отлично! Здесь ситуация осложнилась. Шеф понял, что его сеть взломана, и сразу внес в конфигурацию какие-то изменения. Стэн с командой хакеров не теряют надежды войти в систему, но не уверены, что успеют вовремя. – Так что же делать? – Стэн предлагает обратиться к его кузену в Швеции. Лучший системный взломщик. – Отлично. – То есть мы связываемся с этим кузеном, который из команды Бритты Торенсен. – Так в чем проблема? – По-моему, проблем нет. Бритта могла бы даже дать необходимую медийную огласку для борьбы с террористами и нейтрализации их замыслов. Если она требует закрытия атомных станций, то уж ни гражданская война, ни беспорядки ей не нужны. Ведь истинные экологи противостоят сурвивалистам-радикалам. – Так вперед! – Ты тоже, Ноам. Не забывай, что без денег Стэн работать не будет. Часть четвертая Башня 1 Сара благоденствовала. Живот ее округлялся и уже хорошо угадывался под мягко облегавшей его тканью. Тело медленно и неуклонно расцветало, плечи, шея и щеки становились полнее, наливались новым соком, наполнялись нежным жирком, обычным украшением будущих матерей. После приступов тошноты Сара ощущала неудержимый голод, который сменялся отвращением к пище; она воспользовалась беременностью, чтобы утолить свой аппетит. Она позволила себе лакомиться вволю и стала переедать. Ее округлости приводили Аврама в восторг. Ни один мужчина так не боготворил беременность жены. В огне его зрачков я угадывал множество оттенков: и пыл любовника, и гордость мужа, и нетерпение отца, и сочувствие самца, и облегчение вождя, и благодарность верующего. Беременная Сара воплощала триумф Бога и любви: каждый сдержал свое обещание. Аврам был преисполнен благодарности. Пастухи единодушно ликовали. Они были рады, что избежали войн, заняв нераспаханные земли Киша, и решили, что счастье их господина – свидетельство обретенной безопасности и покоя. Тосковала лишь поверженная Агарь. Природная доброжелательность склоняла ее к доверчивости, но ей хотелось гордо показывать своего сына Авраму и считать незыблемым свое положение второй жены, а когда она предавалась невольным сравнениям, они были болезненны. Ее беременность Аврам наблюдал издалека, но на беременность Сары взирал с восхищением, как на высочайшее действо, достойное самого пристального внимания. Своей женой он был увлечен, а Агари и Измаилу доставались лишь вежливость и уважение Аврама. Ни озлобления с его стороны, ни грубого слова, лишь прохладная сдержанность. В чем могла его упрекнуть Агарь? Разве что в том, чего он не делал… Когда Сара освобождалась от семейных радостей, она отправлялась во Дворец ароматов. Между ней и Кубабой завязалась странная дружба, ни причин, ни последствий которой никто не понимал. Однажды мне сообщили, что царица уступила ей двоих целителей. Я знал, как невысоко она ценила своих лекарей, и был удивлен. Когда мы встретились с Сарой, я предложил ей свои услуги. – Нет! – воскликнула она. – Если мне понадобится помощь, к тебе я обращусь в последнюю очередь. – Но почему? – Пощади мою стыдливость, Ноам. Ведь я щажу твою. Было бы чудовищно так перекроить наши отношения. – Не доверяйся шарлатанам из Киша! – Я не больна, я просто беременна. Она нарочно напомнила мне мои слова, чтобы я оставил ее в покое. И добавила: – Не волнуйся. Женщины из века в век рожали без твоей помощи. Она перестала дурачиться, нахмурилась и пристально глянула мне в глаза: – Ты на меня сердишься, Ноам? – Я уже и сам не понимаю… Я ответил чистосердечно. О чем я думал? Обо всем и ни о чем. Думал и так, и эдак. Я был уничтожен тем, что женщину моей жизни обрюхатил другой. Но во мне боролись многие чувства: печаль, подавленность, протест, ностальгия, бешенство, пресыщенность, унижение, отвращение… В моем мозгу орудовали, все никак не унимались острые ножи, и рана не затягивалась. Дитя появилось на свет во дворце Кубабы, в царских покоях. Когда у Сары начались схватки, она находилась в обществе государыни. Царица запретила ей возвращаться в поселение кочевников, тотчас созвала повитух и послала нам гонца. Пока мы с Аврамом добирались до места, роды уже закончились: Сара, взмокшая и осунувшаяся, качала корзинку, в которой клубочком свернулся младенец. К моему удивлению, Сара разрешилась от бремени с той же легкостью, что и Агарь, хоть ее бедра были куда менее пышны и вовсе не похожи на амфору. Прежде чем взглянуть на дитя, Аврам кинулся к Саре и справился о ее самочувствии; она уверила его, что испытала лишь краткое недомогание, но уже оправилась; тогда он склонился к малышу и окинул его влюбленным взором. Я ждал поодаль, не мешая супругам предаваться радости: их счастье меня тяготило. Вспомнив обо мне, Аврам подозвал меня и показал своего наследника. Признаюсь, меня не слишком интересовали черты его лица, но я инстинктивно отыскал глазами его ручку. Два крошечных лиловатых пальчика были сросшимися. Он унаследовал семейную отметину! Метку Аврама, Хама и мою… Уж не знаю почему, но это открытие меня опустошило. Силы меня покинули, кровь обратилась в воду, мышцы размякли. Я был не в силах вымолвить ни слова. Что я мог сказать? Эти сросшиеся пальчики снова похищали у меня Нуру: она отказалась от меня, чтобы произвести дитя; но мало этого, она продолжила мой род без моего участия!