– День разделен на двенадцать частей. Тень стрелки смещается, указывая на этапы, которые проходит за день наше светило. Вон на той площадке жрицы отмечают барабанным боем три времени дня: восход, полдень и закат. Люди внимают этим сигналам и подстраивают под них свои заботы[69]. Послонявшись по улицам, мы подошли к крепостной стене; с ее угла мы стали разглядывать Башню, стройку и раскинувшееся вокруг поселение. Я удивлялся: в округе не осталось ни клочка первозданной или возделанной земли; до горизонта все было заполнено бараками, халупами, палатками, лачугами, они были обнесены заборами, меж ними были протоптаны тропинки. Постоянно растущее стойбище рабов состояло из нескольких кварталов: солдатского, надзирательского и интендантского. От этих беспорядочных нагромождений равнина потемнела. Мощь Башни контрастировала с хрупкостью прочих построек; она была выложена из кирпича, остальные же строения, подвластные капризам погоды, были на скорую руку слажены из парусины, кожи или досок. Башня грезила о вечности, другие сооружения смирялись со своей бренностью. Какая ошибка! Лелеять пустое здание и пренебрегать жилыми лачугами, чтить бессмертную Богиню и презирать живых, небытие ставить выше жизни. Абсурд… Неужели воцарение Инанны в святилище на тридцать шестом этаже Башни требует стольких смертей, увечий и лишений? Если верить легендам Страны Кротких вод, Боги создали людей, дабы те им служили, но меня возмущает, что Боги требуют от людей принесения себя в жертву. Я поделился мыслями с Гавейном. Он цинично усмехнулся: – Кто слышал, чтобы Боги этого требовали? Ни ты, ни я, ни народ Бавеля. Боги мастерят чревовещателей. – Что? – Их заставляют говорить. Нимрод, Месилим и жрецы утверждают, что Боги бесперебойно болтают, но они приписывают им собственные слова и мысли. Чревовещатели! Боги никогда этого не требовали! Во всяком случае, Инанна. Он хмыкнул: – Инанна только и думает, как бы потрахаться во рву, так неужели она захочет спать в одиночестве на тридцать шестом этаже?.. Богиня не сумасшедшая! Эти фантазии были полны здравого смысла и напомнили мне о Кубабе. Гавейн продолжал: – Боги о нас не слишком беспокоятся, лишь бы мы воскуряли им и приносили дары. Но беда в том, что люди вроде Нимрода, Гунгунума и Месилима хотят соперничать с Богами. Под предлогом того, что они их прославляют, они начинают с ними состязаться, жаждут встать с ними вровень, а то и превзойти их. На каблуки встают не великаны, а малорослые. Жирафу плевать на лесную мышь; когда ему нужно обратить на нее внимание, он нагибается. Великан пригнется без труда; карлик, чтобы стать выше, вынужден изощряться. К Гавейну почтительно подошел мальчик. Волшебник извинился и отошел с ним в сторону. Вскоре он вернулся, задумчиво потирая подбородок. – Архитектору Гунгунуму снова нездоровится. Если он совсем расхворается, Нимрод устроит резню. Сделай доброе дело! Покажи еще раз свое искусство целителя, пожалуйста. По его лицу я понял, что он всерьез озабочен. Я согласился пойти с мальчишкой, но прежде хотел забрать свои пожитки. При условии, что я не встречусь с Нимродом… Стоило мне перешагнуть дворцовый порог, как в меня закралась смутная тревога, невнятный страх, который трудно было объяснить. А что, если это ловушка? Или во мне проснулись воспоминания о прежних ужасах? Быть может, ими были пропитаны стены, и я сочувственно разделял страх, терзавший несчастных служителей тирана? Пока я шагал к архитектору, мое сердце стучало глухо, будто с неохотой. Лысый желтушный слуга с бесцветными глазами открыл дверь и поздоровался. – Я счастлив приветствовать целителя, одолевшего нашу коросту. Телтар узнал врачевателя, пришедшего сюда в первый раз, но не соотнес его с бритым Ноамом, виденным с тех пор неоднократно. Он пригласил меня следовать за ним. Телтар был спокоен, торжествен и строг; он так давно угнездился в своей старости, что новые морщины уже не меняли его облика. Мы шли по причудливой захламленной мастерской, где витала смесь запахов – прогорклого с мучнистым, влажной глины с пылью, – и Телтар описывал мне состояние своего господина: – Гунгунум плохо спит. Каждый день он пробуждается все более усталым. У него появились провалы в памяти, он путает слова. Я при нем с его детских лет, но он забыл мое настоящее имя и стал меня называть «Как-бишь-тебя». Он уже не может сосредоточиться. – Он ест? – Выблевывает пищу. – Нарочно? – Не знаю. Мутная жижа, вроде той, что у него в голове. Предупреждаю: его тело покрыто язвами. – Короста? – Головокружения! Он падает и калечится. И еще: он разговаривает сам с собой, а на вопросы не отвечает. Но когда ему задают один и тот же вопрос по нескольку раз кряду, случается, что они проникают ему в мозг и он спустя время отвечает, когда никто уже не ждет ответа. Разметавшийся по постели Гунгунум выглядел скверно и встревожил меня. Телтар с облегчением вручил мне заботы о больном и ретировался. Я опустился на колени и стал осматривать Гунгунума: цвет лица землистый, веки опухли. Струпья свидетельствовали о падениях. Не сознавая моего присутствия, он продолжал беседовать сам с собой: – Убей его! Пусть он заткнется! Нимрод, скорее! Освободи нас от него! Я его выслушивал; его гримасы сообщили мне больше, чем бредовые речи: мускульные спазмы, головная боль, блокированная спина, учащенное сердцебиение. Его мучило страшное переутомление. Он бушевал: – Из-за упрямства Месилима все идет насмарку. Грядет самое ужасное. О чем это я? Может, он уже там! Во имя Инанны, отведи меня на стройку, живее! Я передвинулся, чтобы он мог меня видеть. Бесполезно. Он смотрел сквозь меня и призывал Нимрода. Я схватил его за плечи и потряс. Без толку. Я обозлился и влепил ему хлесткую пощечину. Он ошарашенно замер и потер щеку. – Что такое? Его глаза забегали, но не могли ни за что уцепиться. Я, не раздумывая, врезал ему еще. Челюсть у него отвисла, и тут он меня заметил. Я воспользовался просветлением и воззвал: – Довольно, Гунгунум! Возьми себя в руки. – Меня заездили, – всхлипнул он, – назначь мне что-нибудь бодрящее, укрепляющее, чтобы я смог рвануть вперед. – Об этом не может быть и речи. – Мне нужно преодолеть усталость. – Нет, ее надо услышать. Она предупреждает тебя, что ты нуждаешься в отдыхе. – Чушь! Надо одолеть хандру и работать! Мяты и лимона недостаточно. Дай мне средство посильнее. – Ты не уважаешь свою усталость и хочешь ее побороть. Считаешь себя таким сильным? Ты ее не одолеешь, это она уложит тебя на лопатки. Если будешь упорствовать, тебя ждет гибель. Образумься. Хватит обороняться, отступи. Гунгунум обмяк. Потом съежился и заныл тусклым голосом: – Месилим требует, чтобы Башня подымалась с каждым днем все выше. Пусть его задушат, мерзавца! – Почему? – Звезды! Звезды ему подавай, на остальное ему плевать. Звезды советуют… Звезды пророчат… Но стены возводят не из звезд, а из кирпичей. Строят не в небесах, а на земле. И я повторяю: кирпичи этого не одобряют. – Кирпичи? – Нимрод, Месилим! Они ничего в этом не смыслят, они обезумели! Я требую остановить стройку. Тридцать шесть этажей нельзя. Двадцать. Инанна обрадуется просторной комнате куда больше, чем убогой голубятне на верхотуре. Так нет же, им на все плевать! Слишком много вокруг психов и лизоблюдов. – Он судорожно сжал кулаки. – Поражение! Какое? Гунгунум победил, если его постройка прочна и надежна. Сейчас я победитель. Казалось, он снова обнаружил мое присутствие. – А, целитель! Приветствую. Убеди их, что строить выше нельзя. Вмешайся. Я поддакнул, чтобы его успокоить. Похоже, он мне доверял. Вскоре он обессиленно откинулся на подушки и задремал. Я подозвал Телтара, присоветовал ему кой-какие эликсиры, научил готовить целебные настои и собрался уходить. У дверей я остановился. До сих пор я был озабочен состоянием Гунгунума и думал, как облегчить его страдания, но сейчас осознал его опасения и страхи: Башня достигла предела прочности; если упорно утяжелять конструкцию, она может рухнуть. Несмотря на полубезумное состояние, рассуждал Гунгунум вполне здраво. Его измождение, нервозность и глухота к вопросам мешали собеседнику понять его мысль; терзался он не на шутку. Неистовство Нимрода уничтожало все, даже лучшие таланты. Я решился действовать. Шагнув за порог, я услышал, как наверху стукнула дверь. Это вышел Месилим и направился к висячему проходу. Мне показалось, он тоже нездоров. Он заметил меня, отвернулся и стремительно зашагал прочь. От меня? Я уловил в его глазах проблеск беспокойства… Да, он хотел избежать встречи со мной. Почему? Я отыскал Гавейна на ступенях дворца и признался ему, что очень обеспокоен: если архитектор такого масштаба предупреждает об опасности, почему к его словам не прислушиваются? – Этому мешают амбиции, – отвечал он. – Жажда власти у Нимрода и жажда знаний у Месилима вытесняют здравый смысл. Их остановит лишь катастрофа. – Гунгунум сильно сдал, а Месилим показался мне немногим лучше, хоть я и видел его мельком. – Война между ними еще никогда так не обострялась. Архитектор считает, что работы надо остановить, астроном полагает, что их надо ускорить. Первый опирается на земные расчеты, второй – на небесные. Братья не только противостоят друг другу – они друг друга оскорбляют. Мешают друг другу спать. Не удивлюсь, если в один прекрасный день кто-то из них прибегнет к яду. – К кому из них больше прислушивается Нимрод? – Месилим давно оттеснил брата. Гунгунума Нимрод считает жалкой помехой, вроде камушка в обуви. – Вот чего я никак не пойму, Гавейн: как Кубабе удается защититься от алчности соседа? Страна в огне, не пощажен ни один город, Нимрод атакует всех подряд. А царица правит самым ближним к Бавелю городом и умудряется избегать зубов хищника. Каким чудом? – Не чудом, а хитростью. – Объясни. – Во имя чего я стану делиться с тобой столь важным секретом? – Во имя нашей дружбы. Он вздрогнул. Он окинул меня взглядом, пристально посмотрел в лицо, помолчал. Я настаивал: – Ведь мы друзья, Гавейн? Разве не так? Он покраснел: – Мы друзья, Нарам-Син. Верно. – Я верю не словам, лишь поступкам. Он бросил на меня свирепый взгляд, будто я тяжко оскорбил его. – Пойдем со мной.