Еще в том донесении говорилось, что как только эти адские органы закончили свою стрельбу и замолчали, вражеская ствольная артиллерия открыла частый и точный заградительный огонь, с двух сторон отсекающий полосу прорыва от немецких позиций, еще не подвергшихся тотальному разрушению. В этот же момент, без всякой паузы, из шары, дыма и пыли, еще не успевших осесть после огневого удара, уже вырывались панцеры «марсиан» и большевистская кавалерия. Больше штаб 14-й мотодивизии на связь не выходил, и, поскольку он находился прямо у дороги, на оси основного направления наступления, стало очевидно, что он первым попал под гусеницы «марсианских» панцеров — и судьба его офицеров была печальна, ибо «марсиане» пленных не берут. И вот теперь две стальные лавины, состоящие из панцеров «марсиан» и большевистской кавалерии, вырвавшиеся из огненной круговерти артиллерийского удара невиданной плотности, подобно волнам цунами катятся по немецким тылам, один за другим заставляя замолкать немецкие гарнизоны в крупных поселках и железнодорожных станциях. Один конно-механизированный клин нацелен прямо на Могилев, другой, прикрывая фланг основной ударной группировки, свернул на дорогу к Жлобину и Рогачеву. Два месяца назад, нанося свои первые контрудары в смоленской битве, большевики первым делом вернули себе Жлобин и Рогачев, перехватив тем самым рокадные коммуникации группы армий «Центр» на западном берегу Днепра, и только разгром их группировки под Могилевом и последующий удар в открытый фланг позволили тогда восстановить положение. Теперь по известным причинам на такой исход рассчитывать не стоит. «Марсиане» — это не большевики, и ждать, пока командование группы армий «Центр» соберет ударную кампфгруппу, они не будут. Сами со всей яростью ударят немецкие войска в самое уязвимое место — такая возможность у них есть. Офицеры оперативного отдела штаба группы армий втыкают в карту флажки — и у них получается, что средний темп вражеского наступления на Могилев и Жлобин — где-то от пятнадцати до двадцати километров в час. Если учесть, что большевистская стрелковая дивизия на марше за сутки проходит не больше тридцати километров, а подвижные соединения панцергрупп Гудериана и Гота в первые дни войны продвигались со среднесуточным темпом в пятьдесят-шестьдесят километров, то даже темп в пятнадцать километров в час — это слишком много. Такой результат мог получиться либо из-за ошибки в расчетах, либо в результате действий невероятно подвижных передовых батальонов на легкой технике. Наткнувшись на первый же серьезный заслон, такая передовая часть обязательно немного отступит, затем остановится и подождет подтягивания основных сил. А такие заслоны на пути наступающих русских клиньев у командующего 3-й панцергруппой генерала Гота имеются. На перекрестке дорог Гомель-Могилев и Рогачев-Кричев находится подвижный резерв в виде сводной панцеркампфгруппы 57-го мотокорпуса. Этот подвижный отряд включает в себя неполный панцербатальон, сведенный из остатков 27-го и 29-го панцерполков, три батальона панцергренадер на бронетранспортерах и сводный противотанковый дивизион. Такая же сводная кампфгруппа 38-го мотокорпуса была сосредоточена на восточном берегу Днепра в районе Жлобина, только панцеров в ней не набралось и роты; и панцегренадер на бронетранспортерах тоже не три, а только два батальона. Но в любом случае ни то, ни другое соединение не было способно хоть сколь-нибудь долго выдерживать натиск рвущихся к цели тяжелых «марсианских» панцергрупп. Все остальное, что уцелело от 3-й панцергуппы после того, как его терзали «Адские Потрошители», до недавнего времени представляло из себя одну пехоту почти без тяжелого вооружения и средств транспорта, усиленную только двумя сводными артиллерийскими полками. И как раз по этим войскам, удерживающим линию фронта под Гомелем, и был нанесен первый удар в новом большевистско-марсианском наступлении, и то, что от нее осталось, сейчас догорало в яростных боях на руинах прорванного полевого рубежа обороны под Гомелем. Всего две недели назад генерал Гот и его панцеры были главной надеждой группы армий «Центр», а теперь это уже не более чем ошметки былого величия и могущества. 5 сентября 1941 года, 09:05. Брянский фронт, подступы к Жлобину, ст. Калыбовка Командующий 1-й особой КМГ полковник Лев Михайлович Доватор Чуть меньше пяти часов прошло с начала операции; жарящее все еще по-летнему солнце уже достаточно высоко в небе, и струйка пота течет за воротник. Лошади тоже притомились; хоть потомки и задали щадящий темп, но многие кони уже едва переставляют ноги, одни лишь косматые «монголки», зло пофыркивая, прут вперед как трактора. Ничего, лошадки, потерпите немного, скоро будет привал отдых и отдых. Как командир полковник Доватор двигался в самой голове, колонны, на отдалении примерно получаса марша за передовым разведывательным отрядом потомков, передвигающихся на больших восьмиколесных броневиках. В свою очередь, самих этих разведчиков от разных внезапных неприятных встреч оберегает маленький, как игрушечная модель, управляемый по радио самолетик с бесшумным электрическим мотором. Фрицы, понимаешь, еще ни сном, ни духом, а маленький, почти бесшумный аппаратик, раскрашенный под цвет неба, их уже полностью разведал и сосчитал. Если разведка потомков идет впереди, то именно кавалеристы 1-й особой кавгруппы, повзводно рассыпавшись по местности, осуществляют фланговые дозоры и непосредственное боковое охранение. У каждого взводного командира маленькая, с пачку папирос, рация, при помощи которой он может связаться со своим командиром или с командиром Гвардейской Севастопольской мотострелковой бригады, гвардии полковником Иваном Поплавским. Кстати, полковник Поплавский предложил полковнику Доватору прокатиться на броне его «аппарата», а Орлик, мол, налегке побежит следом, но Доватор отказался. Орлик, сказал он, конечно, побежит, но при этом смертельно обидится. На станции Калыбовка, разумеется, был немецкий гарнизон, но еще до прибытия головы основной колонны его буквально мимоходом перебил передовой отряд Гвардейской Севастопольской бригады, и кавалеристам Доватора даже не пришлось вступать в бой. Против тяжелых пулеметов калибра 14,5-мм, установленных на больших восьмиколесных броневиках у вооруженных одними винтовками немцев из 221-й охранной дивизии, аргументов вообще не нашлось. Никаких. Да и было то их тут не больше взвода солдат, вперемешку ветеранов старших возрастов, еще помнящих империалистическую, и совсем уже безусых очкастых молокососов, негодных к службе в боевых частях по состоянию здоровья. Никто из них не ушел живым, и сейчас живописно разбросанные в разных позах трупы солдат в мышастой форме украшают местный пейзаж. Там где, поработали КПВТ с бронетранспортеров, имеют место расчлененные трупы. Голова здесь, а ноги потерялись, или наоборот. Но не спешите жалеть несчастных дойче зольдатенов. В сарае на территории станции разведчики обнаружили до сотни изможденных и изнуренных людей — наших, советских военнопленных, которых эти немцы, держа впроголодь, заставляли работать на железной дороге, называя железнодорожной рабочей командой. Обычные, в принципе, арийские дела. Но это было далеко не все, местные жители указали бойцам Доватора (российские солдаты, несмотря на свою русскую речь, их просто пугали) на находящееся неподалеку место, где немцы приказывали закапывать тех, кто больше не мог работать или был расстрелян оккупантами по какой-то иной причине. И все это сделали эти пожилые, мирные с виду, дядьки и болезненные очкастые хлюпики. Подъехав к станционной водокачке, Доватор спешился и, закинув поводья Орлика за железные перила, принялся карабкаться наверх по узкой лестнице. Оттуда, с крьггой площадки над водяным баком, открывался великолепный вид на Жлобин и окрестности. Но полковника мало интересовали красоты лежащей впереди местности. Вьггащив из футляра хороший цейсовский бинокль, он принялся внимательно осматривать местность. И хоть сегодня его кавалеристы были кем-то вроде конной пехоты, но все равно каждый солдат должен знать свой маневр. С возвышенности, на которой расположена станция, прекрасно просматривалась лежащая за небольшим лесом поблескивающая в лучах солнца голубая лента Днепра, петляющая как змея, а также пересекающие ее мосты, два железнодорожных почти прямо перед Калыбовкой и шоссейный мост в некотором отдалении к северу. Сначала советские войска при отступлении взорвали эти мосты, потом немцы, используя каторжный труд пленных, их починили, а теперь при приближении советско-российских войск снова приготовились их взрывать. Точнее, они лихорадочно готовятся к взрыву, потому что иначе расценить бестолковую суету на мостах невозможно. Помимо капитальных мостов, рядом со средним железнодорожным мостом хорошо видна немецкая наплавная переправа из двух ниток, а сразу за рекой напротив Доватора лежит советский город Жлобин, занятый сейчас врагом, разговор с которым возможен только посредством оружия. И его кавалеристам надо именно туда, на правый берег, чтобы выкинуть эту мышастую германскую погань из нашего советского города, а еще лучше полностью уничтожить всех немецко-фашистских оккупантов, чтобы и следа их не осталось на этой земле. Но так просто, сходу, город взять явно не удастся. Перед мостами, за лесом, между излучиной Днепра и впадением в него речки Ржавка, находятся станция Вирская с пристанционным поселком. Справа, за Ржавкой, болото, и слева, за поселком, тоже болото. В бинокль на восточной окраине поселка наблюдаются ниточки окопов предмостных укреплений, занятых батальоном немецкой пехоты, солдаты которого сейчас копают землю — да так усердно, что только земля летит с лопат. Помимо солдат в фельдграу, на окопных работах заняты советские военнопленные, а также тут, то там заметны небольшие группы баб с ребятишками, которых немецкая оккупационная власть тоже заставила строить укрепления. Между опушкой леса и окопами метров двести. Восьмиколесные броневики, на которых перемещаются «севастопольцы», хорошо защищены только от ружейно-пулеметного огня, но там, внизу, у предмостных укреплений, видны свежеотрытые позиции маленьких противотанковых пушечек. Выезжая вдоль железнодорожных путей из леса, броневики потомков сразу окажутся под обстрелом нескольких таких орудий. Не смертельно для бригады (так как этих пушек немного) но крайне неприятно. Хотя, если потомки не будут пороть горячку, а подождут подтягивания своего танкового батальона, тогда кисло на предмостном укреплении станет уже немцам. Вскоре к Доватору присоединился полковник Поплавский. Внимательно осмотрев местность, он сказал, что, конечно, можно будет разнести всю эту халабуду вдребезги и пополам гаубичной артиллерией (которая уже развертывается на позициях километрах в пяти позади нас), но эти гады нагнали на свои позиции гражданских и пленных, чтобы прикрыться ими, как живым щитом. В ответ Доватор согласился, что, да, ситуация неприятная, но Жлобин все равно брать надо, причем желательно с целыми мостами и переправами, без лишних потерь, за которые ой как спросят. И ведь даже если за предмостную переправу завяжется обычный стрелковый бой без применения артиллерии, то и наши пленные, и бабы с ребятишками, что роют окопы, обязательно попадут под обстрел и понесут потери. К тому же чем больше проходит времени, тем сильнее укрепляются немцы перед мостами и тем больше у их саперов шансов все-таки взорвать переправы через Днепр. Полковник Поплавский нехотя кивнул и, согласившись, что такова суровая правда войны, собрался уже спускаться вниз, чтобы бросить свою бригаду в бой за мосты. Вслед за ним засобирался и полковник Доватор, который тоже сделал для себя надлежащие выводы, тем более его разъезды не смогли обнаружить удобного для переправы места ни ниже, ни выше по течению. Повсюду по берегам Днепра имела место мешанина озер, речек, притоков, болот и речных стариц. Наверное, город Жлобин образовался именно на этом месте потому, что именно тут относительно просто можно организовать переправу, а возле переправы и вырос город. Внизу послышался шум моторов и лязг гусениц, а потом на лестнице раздалось натужное топанье — и наверх, на площадку над водокачкой, начали взбираться бойцы потомков, навьюченные большими баулами и железными ящиками. Наверху сразу стало тесно, как на задней площадке трамвая в час пик. Оказалось, что это взвод артиллерийской разведки артдивизиона «севастопольской» бригады и его командир, старший лейтенант Алексей Сестренкин, который решил, что с водокачки, открывается наилучший вид для корректировки стрельбы его дивизиона. И тут полковнику пришла одна идея по поводу того, как бы и гражданских не оцарапать, и немцев наказать, чтобы те и ходить потом не могли. — Вот что, старлей, — сказал полковник Поплавский, — дайка мне на минутку связь с твоим командиром. И уже в протянутую рацию: — Слышь, майор, это Поплавский говорит. Тут нарисовалась такая задница — немцы прикрыли свои позиции живым щитом из наших пленных и гражданских. Сейчас мы с кавалеристами пойдем в атаку, а ты по моей команде, дублированной ракетой белого дыма, обеспечь нам плотную дымовую завесу, чтобы немцам уже в трех метрах было ничего не видать. Понял? Координаты тебе даст твой лейтенант. НП у него — пальчики оближешь, фрицы на отсюда как вши на тарелочке, знай себе дави. — Вас понял, товарищ полковник, — хмыкнул в рацию командир артдивизиона майор Лопатин, — сделаем все в лучшем виде. Отдав рацию, полковник добавил персонально для лейтенанта Сестренкина: — Слышь, летеха, сейчас наши парни вместе с бойцами товарища Доватора пойдут на этих немецких козлов в ближний бой, так что управление стрельбой от тебя потребуется хирургически точное, я бы даже сказал, ювелирное. Я сам там буду; так что если что не так, потом не обижайся. И завертелось. Сначала разведчики, рассыпавшись в цепь, выдавили из лесочка передовые немецкие дозоры. Те же немцы, которые не поторопились взять ноги в руки и убраться восвояси, так в лесочке и остались. Навсегда. Они-то в своем фельдграу воображают, что если пару веток под сетку на каске засунули, то уже невидимы. Видимы, видимы, и еще как — российские разведчики им это наглядно показали. Пока разведка давила в лесу вражеские дозоры, одна из рот Севастопольской бригады при поддержке двух эскадронов кавалеристов выбила противника из села Луговая Вирня, создав угрозу левому флангу вражеского предмостного укрепления. Еще одна рота и до полка кавалерии выдвинулась вперед с противоположного фланга. Никаких населенных пунктов, на которые можно было бы опереться, с той стороны, правда, не имелось, а имелась проселочная дорога, проходящая по кромке болота и леса и ведущая прямо к правому флангу вражеской позиции. А там от вражеских окопов, проходящих прямо по окраине пристанционного поселка, до опушки леса менее ста метров. И вправду дурацкая там у немцев позиция, но, чтобы ее поправить, требуется либо лес вырубить (минимум на двести метров), либо поселок начисто снести; а ни на то, ни на другое времени у фрицев уже нет. Гранатой, правда, от опушки до немецких окопов еще не добросишь, а вот злое матерное слово, если погромче, долетает нормально. Также нормально люди, укрывшиеся за деревьями, способны из обычных винтовок по одному перестрелять расчеты противотанковых пушек-«колотушек» и пулеметов МГ. Пока Поплавский с Доватором обстоятельно готовились к штурму, к Калыбовке подошел и приотставший на марше танковый батальон Севастопольской бригады, сорок один тяжелый танк. По сравнению с этими танками потомков любой танк фашистов кажется склеенной из картона детской игрушкой. А чего тогда, спросил Доватор у Поплавского, мы так извращались? Тот ответил, что лучше провести лишнюю подготовку к бою, чем не проводить никакой. И тут к немцам с той стороны Днепра тоже начало подходить подкрепление. Дождались, однако. Батальон пехоты на бронетранспортерах и десяток танков, из которых две «двойки», а остальные «четверки» с пушками-окурками. Какой приказ получил командир всей этой сборной кампфгруппы, Поплавский с Доватором не знали, но немецкие танки сразу пошли на железнодорожный мост, а бронетранспортеры с пехотой двинулись к наплавным переправам. Наверное, в самом начале не обнаружив у подошедшего отряда тяжелой техники, командующий немецкой группировкой решился на упреждающую контратаку, чтобы нанести поражение хотя бы части советско-российских сил. А может, такой приказ на контратаку поступил к нему от командования. Немцы — исполнительный народ. Хотя будь на месте «севастопольцев» советская танковая часть, укомплектованная БТ-шками, Т-26 и парой «тридцатьчетверок», у немцев все могло получиться. Восемь «четверок» и два батальона пехоты с бронетранспортерами — по местным временам сила серьезная. Но расклад здесь был совершенно иным — и вот в воздух взвилась ракета белого дыма, продублированная командой по радио. По этому сигналу, как и было оговорено заранее, на вражеские позиции стали падать дымовые снаряды. Несколько минут спустя, когда вражеские позиции затянуло плотным белым дымом, через гребень высоты у Калыбовки один за другим начали переваливать тяжелые, похожие на черепах, танки, которые тут же ныряли на проселочную дорогу, ведущую к мосту вдоль железнодорожных путей, проходящих через лес. Пока рвались дымовые снаряды, пока расползалось густое молочно-белое облако дыма, минута, за минутой, и вот на опушке леса к танкам присоединяется спешенная пехота «севастопольцев» и кавалеристы Доватора. На немецких позициях, конечно же, давно услышали рев моторов, но ничего не могли с этим сделать, потому что стрелять наугад из противотанковой пушки вообще занятие дурацкое, а пулеметы, хоть и могут стрелять наугад, но не достанут пехоту и кавалерию, прикрывшуюся заслоном из корпусов боевых машин. Еще пара минут — и вот из постепенно редеющей дымовой завесы на немцев надвигается то, что они совсем не ожидали здесь увидеть, и снаряды «колотушек» отлетают от толстой танковой брони как горох от стенки. В ответ трещат пулеметы, и следом за танками на вражеские позиции врываются советские кавалеристы и российские мотострелки — и начинается резня. Пока мотострелки «севастопольцев» добивают растерянного врага, танки потомков, со скрежетом сминая все на своем пути, насквозь проходят вражеские позиции, доходят до кромки дымовой завесы и, стреляя на ходу из пушек и пулеметов, врезаются во вражеское подкрепление, которое только начало перебираться на восточный берег Днепра. Следом за ними вперед устремляется кавалерия. Вражеские бронетранспортеры, сбитые с понтонов богатырским ударом лобовой брони, летят в воду вместе со своей живой начинкой, горят на мосту «двойки» и «четверки», а головные танки потомков и кавалеристы Доватора уже вырвались на тот берег. Провода, ведущие к взрывмашинкам, перерублены, переправы взяты, путь на Жлобин открыт. 5 сентября 1941 года, 09:45. ГА «Центр», тылы 3-й ТГ, деревня Довск на пересечение автодорог Могилёв-Гомель и Рогачев-Кричев. Командующий 57-м моторизованным корпусом генерал-майор Адольф Кунтцен Этот Довск, куда нас засунуло командование — самая настоящая ужасная глухомань. Дела не меняет даже то, что расположена эта глухомань на пересечении двух крупных дорог. Где-нибудь в Европе в таком месте обязательно имел бы место маленький чистенький городок с магазинами, парой гостиниц и мотелей, а также непременным борделем. Между прочим, те же порядки были в Европе и две тысячи лет назад во времена римской империи. Транспортные средства с тех пор сильно улучшились, а вот европейская цивилизация осталась неизменной. А у этих русских, как у каких-нибудь варваров, ни торговли, ни цивилизации, ни культуры, только триста деревянных домов и тысяча человек жителей. При большевиках тут работал всего один государственный магазин, в котором местные жители могли купить только самые простые товары, а сейчас нет и того. Из местных никто не хочет проявить здоровую частную инициативу, а германская армия не для того пришла в эти места, чтобы снабжать славянских унтерменшей предметами бьтта. Но так уж получилось, что, блистательно покорив всю Европу (Чехия не в счет, эти трусы сдались нам без боя), мы по милости ужасных «марсиан» оказались в этой чертовой дыре. Как вспомню тот день, когда авиация «марсиан» соизволила обратить свое внимание на наш корпус, меня сразу охватывает ужас. Самолеты, которые прозвали «Адскими Потрошителями», а чуть позже «Чертовыми Гребешками», первый раз чуть слышно свистящими призраками появились в лучах восходящего солнца и щедро оделили штабную колонну восьмисантиметровыми ракетными снарядами. На всю оставшуюся жизнь я запомню тот ужасный вой и свист, грохот разрывов, крики раненых и стоны умирающих, рев огня, пожирающего машины, сладковатый запах паленой резины и мерзкий привкус крови во рту. Нет, нас и раньше бомбила авиация. Во время французской кампании англичане и французы, этим летом в начале русской кампании большевики (потом у них просто закончились самолеты), но никогда это не было так ужасно, как сейчас — в большинстве случаев бомбы, сброшенные с большой высоты, падали где-то в отдалении и, отделавшись легким испугом, мы могли продолжать выполнение боевой задачи. А тут был полный разгром. Сгорели почти все штабные машины и автобусы, а вместе с ними оперативная документация и шифры. Серьезно пострадало и подразделение охраны штаба, потерявшее множество солдат и офицеров. Более половины офицеров штаба корпуса было ранено или убито. Седые полковники, помнившие еще сражения прошлой Великой Войны, вдруг начинали плакать как дети, и привести их в чувство казалось невозможным. Но самой тяжелой потерей для штаба корпуса оказалась утрата почти всех средств связи. Как нам после этого было получать указания от начальства и руководить действиями подчиненных? Потом оказалось, что беспокоился я по этому поводу совершенно напрасно. Потери в панцерах, бронетранспортерах, автомашинах, а также живой силе, которые на протяжении трех дней налетов «марсианской» авиации понесли подразделения нашего корпуса, были настолько большими, что ни о каких активных операциях и речи идти не могло. Мы еще не вступили в бой с этими «марсианами», не сделали по ним ни одного выстрела, а они наш корпус уже почти уничтожили. Некоторые говорят, что «марсиане» — это те же русские, или, по крайней мере, являются их ближайшей родней, но я в это категорически не верю. Не могут эти ужасные и непостижимые сверхчеловек и, опережающие нас повсюду на два шага, являться родней косолапым и недалеким увальням, какими являются русские Иваны. Нет, ни в коем случае великие и ужасные «марсиане» не могут быть родней славянским унтерменшам! Скорее я поверю в то, что это представители древней и могущественно германской расы гипербореев решили вдруг вернуться на родину предков. В результате славянские унтерменши сразу признали в «марсианах» своих древних господ и подчинились им, и теперь те прогоняют нас из своей исконной вотчины, как бауэр прогоняет из своего сада соседских мальчишек, решивших нарвать яблок. Иначе зачем им тогда с нами беспощадно воевать на полное истребление из-за каких-то славян? Одним словом, те налеты «марсиан» дорого стоили нашему 57-му мотокорпусу; потери, которые мы понесли тогда, фактически привели к его расформированию. Всю пехоту, практически оставшуюся без машин, подчинили напрямую штабу нашей панцергруппы и отправили удерживать линию фронта под Гомелем, а под моим командованием осталась только сводная панцеркампфгруппа, которую предполагалось использовать в качестве подвижного резерва для нанесения контрударов вместе с дислоцированной в Жлобине такой же панцеркампфгруппой, образованной из 38-го мотокорпуса. За те дни, что прошли после того погрома мы даже смогли вернуть в строй часть поврежденной техники. И вот тут, когда, казалось бы, уже все наладилось, «марсиане» внезапным ударом прорвали фронт (причем сделали это в окрестностях шоссе, там, где была самая сильная оборона) и начали новое наступление. А там, где «марсиане», всякие предварительные планы просто бессмысленны. Их «ролики» сразу же оседлали магистраль и стремительно покатились в нашу сторону, поглощая километр за километром. Мы-то рассчитывали по себе, что прорвав фронт, они пройдут пятьдесят километров и встанут на отдых километрах в десяти от нас, чтобы произвести дозаправку и обслуживание техники. Именно тогда мы должны были нанести по ним контрудар, и, если не нанести поражение, то, используя фактор внезапности, хотя бы серьезно потрепать и тем самым задержать их хоть на пару дней. Но, к нашему великому удивлению и ужасу, не прошло и пяти часов с момента прорыва, а головная панцеркампфгруппа «марсиан», решительно прущая на север, уже показалась в виду нашей передовой заставы, расположенной у деревни Новый Кривск. Причем оказалось, что этот передовой отряд в три десятка роликов «марсиан» почти полностью состоит из тяжелых панцеров, которые по роллбану бегают пошустрее наших «двоек». Какие уж тут контрудары, когда противник вот-вот будет здесь, а у нас еще ничего не готово к его встрече?! Положение оказалось тем более опасным, если учесть, что передовая застава не сумела задержать панцеры «марсиан» даже на минуту. Несколько лихорадочно сделанных пушечных выстрелов, отчаянный крик — и тишина в эфире. Ясно же, что наши парни погибли в том бою все до единого, никто не успел отступить. И при этом мы даже не знаем, был ли в том бою подбит хотя бы один панцер «марсиан»? На тот случай, если нам придется держать в этом Довске серьезную оборону, на южной окраине вырыли окопы для пехоты и панцеров. Да-да, против «марсиан» с их двенадцатисантиметровыми панцерпушками наши панцеры годятся только в качестве неподвижных огневых точек. Кто сказал «неподвижных мишеней»? Балбесы! По данным нашей разведки, в движущуюся цель «марсиане» тоже попадают с первого же двенадцатисантиметрового снаряда. А у нас самое лучшее, что есть — это «четверки» с их позорной короткой пушкой-окурком, которая не способна даже поцарапать краску на борту «марсианского» панцера. А ведь в ответ с большой точностью прилетит тяжелый снаряд из двенадцатисантиметровой пушки, после чего «четверка» превратится в груду обломков. С легкими чешскими танками, которые тоже есть в составе моей панцеркампфгруппы, дела обстоят еще хуже. И пушка там слабее, чем на «четверке», и броня тоньше. Двенадцатисантиметровый снаряд просто разнесет «чеха» на обломки, которые разметает по окрестностям. Вообще-то, сказать честно, с панцерами (подобными тем, что стоят у нас на вооружении) не стоило бы начинать войну даже против одних большевиков с их панцерами Т-34 и КВ. От поражений в первых же сражениях нас спасли только извечные славянские разгильдяйство и неорганизованность. Большая часть их действительно грозных панцеров вышла из строя по техническим причинам, была брошена из-за отсутствия топлива, запасных частей или невозможности эвакуировать и отремонтировать подбитую или поврежденную технику. Ну и недоработки конструкции и заводской брак — куда же без них, если мы говорим о русских. Идеи у них хорошие, а вот исполнение отвратительное. Но, как я уже говорил, «марсиане» — это не русские, и нам не известны случаи, когда их панцеры просто так выходили бы из строя без боевых повреждений или, тем более, были бы брошены экипажами. Поэтому я даже не представляю, как мы будем воевать с этим ужасным и беспощадным врагом, из действенного оружия имея только бутылки, наполненные бензином. Такую бутылку солдату требуется поджечь и только потом кидать панцеру «марсиан» на моторную решетку. Вообще-то за каждый успешный бросок солдатам и унтер-офицерам положен отпуск в Фатерлянд, но все понимают, что, скорее всего, вместо Фатерлянда дело кончится просто безымянной могилой, ибо «марсиане» никогда не берут пленных, а о том, чтобы мы могли выиграть этот бой, речь даже не идет. Но мы же германские солдаты, которые служат Великой Германии, а значит, до конца должны выполнить свой долг перед Рейхом и фюрером. Пусть мы погибнем, но погибнем не зря, и немецкий народ никогда не забудет своих героев. Хайль Гитлер! полчаса спустя, там же. Командир 1-го батальона 12-го гвардейского танкового Шепетовского Краснознамённого, орденов Суворова и Кутузова полка имени маршала бронетанковых войск П. П. Полубоярова гвардии майор Сергей Борисович Платонов Как там пелось в песне: «Летят автострадные танки, шуршат по асфальту катки, и грабят швейцарские банки мордатые политруки! И мелом на стенах Рейхстага царапает главстаршина: “Нам нужен Париж и Гаага, И Африка тоже нужна!”» Автострадные танки — это как раз про нас, про «восьмидесятки». Если надо, по гладкому бетону шоссе выжмем и семьдесят и восемьдесят… но больше ни-ни, хотя у педали газа еще остается свободный ход. Просто на такой скорости гусеницы уже плохо сцепляются с дорожным покрытием и сорок шесть тонн нашей боевой машины начинают слегка вальсировать по шоссе. Туда-сюда, туда-сюда. И в этот момент становится страшно, потому что это значит, что танк превращается в неуправляемый снаряд, и если вдруг дорога повернет, то нам полет по прямой гарантирован. Но Швейцария еще далеко, а также, по счастью, гонять с такими скоростями нам тут и не требуется. Тридцати километров в час по дороге, которую можно сравнить только с ее отсутствием, для местных это уже «Дас ист фантастиш!» Но все остальное вполне верно — нам, точнее местному СССР, чтобы с европейской земли никогда больше не пришла война, нужны и Лондон, и Париж, и Гаага, и Осло, и Мадрид. Такие, как мы, имеют право говорить, потому что именно мы крутим Землю в нужном направлении гусеницами своих танков. Действительно крутим, без дураков. Сегодня во время рывка к Могилеву наш батальон идет в головном дозоре. Вы спросите, почему первыми идет танковый батальон, а не разведрота? А потому что их БТРы и БРМ-ки немецкие противотанкисты пожгут запросто, а вот против «восьмидесяток» у них методов нет. Лучший головной дозор — это беспилотник над дорогой. Это мы еще с Гомельской операции усвоили. И даже если с воздуха прохлопают засаду, то ничего страшного не случится. Бац-бац-бац по броне, как горох об стену, обычно в идущую впереди колонны БМР[29]-ку. Мы ответим солидно так, несколькими пушечными выстрелами и пулеметными очередями — и тишина… А будь на нашем месте что-нибудь легкое и слабо бронированное, так там и до беды было бы недалеко. Так мы сняли вражеский заслон у деревни Новый Кривск. Одна «четверка» и два легких чешских танка не доставили нам больших забот. «Четверку» мы сняли пушечным выстрелом еще издали, до того, как засада себя обозначила. А вот тратить выстрелы к пушке на «чехов» меня задушила жаба. Ведь каждый такой выстрел приходится вести с нашей стороны портала, зато патронами к НСВТ нас вполне исправно и в достаточном количестве снабжают местные. А иногда мы и сами себя снабжаем, когда нарвемся на немецкий склад захваченного у наших растяп добра, как это недавно было в Гомеле. Одним словом, «чехи» несколько раз успели выстрелить по БМР-ке, а в ответ были буквально изрублены очередями «крупняков». На то они и легкие танки, чтобы с пятисот метров поражаться бронебойным патроном Б-32 и бронебойно-зажигательно-трассирующим БЗТ. Ни один немецкий танкист даже не попытался выбраться наружу из охваченных пламенем железных гробов, что говорило о том, что экипажи «чехов» погибли прямо на своих боевых местах. О том, что в Довске нас ожидает крупная мотопехотная группировка противника, было известно еще до начала наступления. На снимках, которые привезла воздушная разведка, отчетливо видны ниточки окопов и расставленные меду домами танчики в капонирах — иначе и не скажешь, сравнивая с нашими машинами эти изделия немецкого и чешского танкопрома. Хотя что немецким танкистам Гитлер дал, на том они и играют. И с этим железным зоопарком Гот, Клейст и Гудериан умудрились насквозь пройти всю Европу, а в СССР на месяц дойти до Киева и взять Смоленск. Кстати, будь я на месте генерала Гота, то, находясь в обороне, тоже бы воткнул на перекресток магистралей подвижный резерв. Для этого даже не надо заканчивать Академию, таким вещам преподаватели тактики учат будущих офицеров еще на первом курсе танкового училища, а тех, кто не способен это усвоить — выгоняют за профнепригодность. Как говорил в свое время наш преподаватель тактики, седой помнящий еще эту войну, майор Прокопьев: «В ветеринары, нахрен, коровам мозги крутить». За что майор Прокопьев так невзлюбил ветеринаров, я не знаю, но то, что он так говорил, это факт. Кстати, против нас, российских танкистов, эти гансы с их игрушечными танками не пляшут ни при каком раскладе, а вот будь на нашем месте советский мехкорпус розлива июня сорок первого года, так я бы и не знал, на кого ставить. Наверное, все бы зависело от командира того мехкорпуса. Рокоссовский, Лелюшенко и еще пара-тройка действительно талантливых генералов дали бы этим фрицам дрозда даже с БТ-шками и Т-26-ми в основном составе, а вот остальные и технику бы свою пожгли, и результатов не добились. Проблемы в этом городишке нам может доставить только германская пехота, но как раз ради таких случаев прямо за нами по шоссе прет мотострелковый батальон гвардии майора Гурьянова, по огневой мощи равный германскому пехотному полку. Так что показываем мастер-класс игры на реактивном баяне. Учитесь все, пока мы здесь. Сразу за Старым Кривском был Новый Кривск, через пустую главную улицу которого мы, не снижая скорости, проследовали походной колонной, потому что воздушная разведка не выявила в нем присутствия противника. Даже белоповязочных полицаев немецкая оккупационная администрация еще не успела организовать. Сразу за Новым Кривском находился мостик через заболоченный ручей, а за ним село Ямное, лежащее непосредственно перед Довском. От окраины до окраины меньше полутора километров. По стороны от Ямного лежали поля, на которых еще торчала обгорелая стерня сожженной при приближении немцев пшеницы. Командую: «Первая рота прямо, вторая налево, третья направо» — это батальон начал развертываться в боевой порядок на некотором расстоянии от вражеских позиций. Следующие за нами мотострелки должны проделать тот же маневр. Через село Ямное двигаемся, предварительно сбросив скорость и внимательно крутя командирскими перископами во все стороны. Головы из люка выставлять неохота. Хоть воздушная разведка и говорит, что немцев в Ямном опять же нет, но черт его знает, как оно обстоит на самом деле. Слишком уж близко это Ямное к вражескому гнездилищу, и я ни за что не поверю, что дойче зольдатены не лазали сюда организованными группами в поисках молодых баб и ядреного самогона, который можно пить, а можно и лить в баки танков. Что бывает в населенных пунктах после того, как там порезвится германская солдатня, мы уже знаем по операции освобождения Гомеля. Насмотрелись на «типично арийские зрелища» по самое нехочу. Пожалуй, в бесстыдной и бессмысленной жестокости с германским солдатом может состязаться только японский. Кто не знает, может поинтересоваться смыслом слов «Нанкинская резня». Англосаксы тоже умеют зверствовать, но они стыдливо прячут свои художества за стенами тюрем, желательно тайных, да за оградами концлагерей. Иначе их чувствительная общественность начинает сильно волноваться по поводу несоответствия итогов так называемых «гуманитарных вторжений» запланированной всемирной демократии. Лицемеры, чего с них взять; с откровенным зверьем дело иметь все же проще. Причем, если наш человек может начать чудить только нажравшись дармового бухла, то немчики зверствуют исключительно трезвые. И точно — справа по ходу, перед зданием, которое может быть только сельсоветом, виселица. И на ней типичное арийское зрелище — три повешенные бабы, причем две из них голые. И надпись на табличках должна гласить «Они сопротивлялись немецким солдатам». Небось, повесив этих баб, немцы, особенно офицеры, еще вволю пофоткались на их фоне, значит, на память. Тоже обычное для них дело. Иногда мне кажется, что весь их вермахт состоит из садистов и половых извращенцев, а нормальных людей, которые каждый день ходили бы на работу, любили жену и детей, вежливо здоровались с соседями, в природе не существует, и что все это миф либеральной европейской пропаганды. Или это просто так замуштрованное сознание, раскрепостившись, выпускает на свободу своих демонов. Ну ладно, проехали! Работать пора. А в общем, как говорил святой князь Александр Ярославич: «Кто с мечом к нам придет, тот сам виноват во всех своих несчастьях». Несчастья мы им, козлам, обеспечим. тогда же и там же. Командующий 57-м моторизованным корпусом генерал-майор Адольф Кунтцен Со своего НП я в бинокль наблюдал, как из-за соседней деревни, попутно выстраиваясь в боевой порядок, четко, как на параде, выворачивали тяжелые панцеры «марсиан», похожие на огромных стальных черепах. Раньше я никогда не видел этих чудовищ собственными глазами, только слышал пересказы рассказов очевидцев (то есть из вторых, а то и третьих уст) и потому внешний вид «марсианских» панцеров меня шокировал. Казалось, что главной деталью этого вида были длинные крупнокалиберные орудия, далеко выступающие за срез лобового листа. Их длиннющие стволы хоть и противоречат установкам современной танковой науки, но при этом выглядят очень красиво и впечатляюще. И угрожающе — когда кажется, что все эти стволы нацелены только на тебя одного. Думаю, что, проектируя свои панцеры, «марсиане» не стали читать военно-теоретических трудов нашего милейшего танкового гения Гудериана или же просто послали к черту все его бредни. Например, о том, что «панцеры с панцерами не воюют», или о том, что панцер не должен иметь слишком длинную пушку, чтобы не повредить ее при таране вражеских зданий и сооружений. Впрочем, другие его заветы (например, о важности скорейшего ввода панцеров в прорыв и их быстрого продвижения по вражеским тылам) они выполняют неукоснительно. В любом случае, я думаю, что герр Гудериан сможет лично выслушать все, что «марсиане» захотят сказать ему на эту тему, ведь он сейчас как раз находится у них в плену, а нам нужно позаботиться о наших собственных делах, которые складываются не очень хорошо. Длинные пушки панцерам марсиан по большому счету оказались нужны не только для красоты. Несмотря на расстояние в полтора километра, то один панцер, то другой начали выбрасывать в нашу сторону клубки яростного бело-рыжего порохового пламени. И первые же их выстрелы пошли точно в цель. В яростной вспышке взрыва, отчаянно кувыркаясь, взлетает в небо башня пораженной насмерть «четверки», вспыхивают факелами два «чеха», потом с грохотом взрывается еще одна окопанная по самую башню «четверка». Между тем с начала боя не прошло и одной минуты. Выстрелы из танковых пушек гремят уже по всему фронту, тяжелые смертоносные снаряды выбивают наши окопанные и замаскированные панцеры, а позади боевой линии тяжелых панцеров «марсиан» во вторую линию начитают развертываться машины более легкого класса, напоминающие поставленные на гусеницы зубила. Их маленькие плоские конические башни, подобно башням наших «двоек», оказываются вооруженными мелкокалиберными скорострельными автоматическими пушками, которые короткими очередями тут же начинают вносить свою лепту в творящийся хаос, только их целью становятся не панцеры, а пулеметные точки и наблюдательные пункты. Немецкие танкисты и артиллеристы пытаются отвечать, но получается это у них плохо. Еще несколько минут — и вот откуда-то позади приблизившейся линии легких панцеров будто из-под земли начинают появляться цепи знаменитой «марсианской» пехоты, закованной в свои персональные панцири. Тут же с северной окраины Довска начинают часто кашлять наши восьмисантиметровые минометы, которые наконец получили для себя доступную цель. Не по тяжелым же панцерам им стрелять? Но восьмисантиметровых минометов в нашей кампфгруппе имелась всего три батареи, после понесенных потерь в них было по четыре миномета, то есть всего двенадцать штук. Пятисантиметровые минометы, которых у нас было почти вчетверо больше, до «марсиан» пока не доставали. К сожалению, даже под минометным обстрелом «марсианская» пехота не залегла и не повернула назад, хотя было видно, что в цепи есть раненые и, возможно, убитые. Не успел я порадоваться тому, что хотя бы минометчики сумели нанести какой-то ущерб столь страшному противнику, как вдруг, опять же с дальней от нас окраины лежавшей на стороне противника деревни Ямное, стали раздаваться методичные глухие хлопки. И первый же разрыв поблизости от позиций наших минометчиков показал, что на минометы у нас монополии нет, а также то, что «марсиане» опять обошли нас в размере, то есть в калибре. Их мины рвались как минимум как пятнадцатисантиметровые гаубичные снаряды. Каким-то образом они почти точно угадали расположение наших тяжелых[30] минометных батарей, и после нескольких пристрелочных выстрелов перешли к стрельбе на поражение. Не прошло и нескольких минут, как минометный огонь с нашей стороны прекратился. Одна батарея погибла от взрыва штабеля с собственными минами, а две других понесли значительные потери в людях и минометах, после чего были вынуждены прекратить И в этот момент я обнаружил, что, увлекшись борьбой с врагом на центральном участке обороны, я позабыл про фланги, где нас уже начали обходить вражеские панцеры и мотопехота, чья линия, первоначально совсем прямая, теперь изогнулась наподобие буквы «С», своими рогами уже почти перерезав шоссе Рогачев-Кричев западнее и восточнее Довска. Стыд и позор — вверенную мне кампфгруппу обошли по флангам, а я это только что заметил. Но парировать вражеский удар и восстанавливать положение мне было уже просто нечем. На центральном участке обороны обстановка тоже складывалась далеко не самым лучшим образом. В ближайшем будущем дело там дойдет до ручных гранат и бутылок с бензином, после чего бой может перейти в избиение побежденных торжествующим врагом. Сам Довск, если посмотреть на него с пролетающего самолета, имеет форму креста, четыре стороны которого направлены к Могилеву, Кричеву, Гомелю и Рогачеву. Так вот, Рогачевское и Кричевское направления были уже перерезаны, а Гомельское находилось под обстрелом с трех сторон и, кроме того, на самый дальний его конец ворвалась «марсианская» пехота, тут же завязавшая ближний бой. Как оказалось, сражаться на коротких дистанциях, в условиях деревни или небольшого города, «марсиане» умеют ничуть не хуже своих большевистских миньонов; и звуки схватки, выстрелы и разрывы гранат стремительно покатились к центру Довска. Кстати, от бутылок с бензином не было никакого прока, а некоторые наши солдаты пострадали напрасно, заживо сгорев только потому, что эти бутылки, такие нестрашные с виду, оказались разбиты пулями в руках или в то время, когда они мирно лежали в своих гранатных сумках. Когда пехота «марсиан» ворвалась на окраину деревни, боевые порядки «марсиан были тут же перестроены. Теперь находящиеся впереди линии панцеров пехотинцы заботились об их сохранности и отражении угроз со стороны метателей гранат и бутылок с горючим, а те, в свою очередь, поддерживали действия пехоты огневой мощью. В принципе, к данному моменту было понятно, что позицию в Довске нам не удержать, а поскольку слова «отступление», по приказу фюрера, для немецких солдат и офицеров больше не существовало, то мы могли только сражаться до последнего вздоха и последней капли крови или сдаться в «марсианский» плен. Пока я думал над этой дилеммой, оказалось, что схватка уже разгорелась непосредственно на подступах к моему НП, линии связи перерезаны, в эфире стоит сплошной вой и свист, и я уже ничем не управляю и могу отвечать только за себя самого, своего адъютанта, денщика и пару связистов, которые уже охрипли, крича во внезапно оглохшие трубки телефонов. Поняв, что я больше ничего не могу сделать, я приказал своему денщику Эрику открыть мой чемодан, достать оттуда белую нижнюю шелковую рубаху и приспособить ее в качестве флага капитуляции. Увидев такой позор, мой адъютант обер-лейтенант Карл застрелился, только бы не попасть в «марсианский» плен. И вот когда появившийся на бруствере фантастически выглядящий вражеский солдат движением ствола своего оружия пригласил меня вылезать из той норы, в которую я забился, это уже был настоящий конец! тогда же и там же. Местная жительница Марьяша Соловейчик (14 лет)