Верриберд повернулся к седобородому. – Я не понимаю, – сказал он. – У вас принято, чтобы матери так служили детям? У нас, белых, нет. – И у нас – нет, – ответил седобородый. – Они пользуются тем, что отцы детей ушли вниз, за рудой. Верриберд посмотрел на Сегебенну. Насчет сути он не был уверен, но вид, привычный ему вид белой альвы, она изменила: остригла белоснежные волосы, охватила голову повязкой из полосатой ткани, и руки ее, когда-то полупрозрачные, были черны от возни с очагом и с горшками. И лицо изменилось – белые альвы считали неприличным выражение злости и упрямства, они чаще всего позволяли себе легкую полуулыбку, а Сегебенна скалилась почти по-звериному. И в ее лице Верриберд увидел нечто, для белого альва невообразимое, – гордость. Она гордилась сыном, который, как Верриберд сообразил, был старшим среди этих непонятных альвригов. Ведь Сегебенна первой ушла жить в пещеры… Что тут можно сделать – он не знал. Детишки темных альвов, сидевшие в дальних уголках большой пещеры и за пестрыми занавесками, не выдержали – стали понемногу приближаться к общему костру. Любопытство было сильнее привычки подчиняться старшим. Снизу донесся пронзительный визг. – Наш так вопить не может, – сказал седобородый. – Это девочка. Вскоре из лаза в дальнем углу пещеры появились трое посланных. Один тащил за руку вопящее человеческое дитя. На взгляд Верриберда, девочка могла бы быть дочерью женщины от белого альва; такое случалось, хотя и очень редко; сам он этих детей не видывал, а только слыхал, что где-то за хребтом вроде бы много лет назад такое чудо появилось. У нее были золотые курчавые волосы, торчащие во все стороны из-под меховой шапочки. И она изворачивалась, стараясь укусить за руку темного альва, который не выпускал ее крошечной белой ручки. Лет ей было около четырех, а может, и пять. Другие двое пинками гнали перед собой тех, кого Верриберд уже мысленно называл альвригами. Это были дети, больше похожие на белых альвов. Они не унаследовали смуглой кожи отцов, но и светлой кожи матерей – тоже. Их лица и руки были цвета тусклого серебра. Коротко остриженные волосы – немногим темнее. Глаза – глубоко посаженные, что и среди белых, и среди темных иногда попадалось. А вот губы… Губы то и дело вздергивались вверх, обнажая острые зубы, что удивительно – с довольно длинными клыками. Оказавшись у костра, они сбились в кучку, а девочка внезапно замолчала. – Нет у вас стыда и совести, – сказал альвригам седобородый. – Потом мы придумаем, как вас наказать. Реррер, отдай девочку белому. – Нет, нет, не хочу, не пойду, не хочу, не хочу! – завопила девочка. – Чего ты хочешь? – подсказал ей один из альвригов, с виду старший; скорее всего, дитя Сегебенны. – Хочу с тобой! Хочу с вами! Хочу их всех убить! Это было уж вовсе неожиданно. – Убить их, убить! – твердила девочка, топая ногами. – Это больное дитя, – тихо сказал старший темных альвов. – Надо скорее вернуть родителям… Верриберд молча смотрел на детей. И он увидел, как губы альвригов почернели, а вокруг них заплясали острые язычки серого со стальным блеском пламени. Пламя у рта было ему знакомо – он видел такое, навещая совсем старого белого альва. Но там язычки светились бледно-розовым и голубым. И было это, когда альв, запрокинув голову, глядел на солнце и беззвучно бормотал слова благословения. Всего мгновение промедлил Верриберд. Нужно было закричать, чтобы взрослые темные альвы растащили в стороны сомкнувшихся в ряд мальчишек, чтобы заткнули им рты. Ведь они не видели стального пламени – а Верриберд видел! Всего мгновение молчания… И тут альвриги запели. Их лица так исказились, что старшие отшатнулись – им было страшно подойти. Верриберд разбирал отдельные слова, улавливая не столько созвучия, сколько вложенную в них силу, и с ужасом понял: альвриги творят заклинание власти. Кто их научил – белый альв не знал; он видел, что старшие темных альвов не понимают, что происходит. Видимо, проснулось не только слово «альвриги», но и кое-что более опасное. – Замолчите! – крикнул Верриберд. – Урар, Браммар, надо, чтобы они замолчали! Не приученное к крику горло не выдержало – Верриберд вдруг лишился голоса. Зато закричали те, кто сидел в нишах за пестрыми занавесками. Матери выскакивали, не позаботившись о покрывалах, выносили детей и даже не возвращались за имуществом. Верриберд услышал шум, исходящий из толщи земной, что-то вроде того скрипа, который слышат белые альвы, лежа на земле и следя за движением древесных корней, прокладывающих себе дорогу к водоносным слоям. – Все наверх! Все наверх! – закричал седобородый. – Пещера рушится! – воскликнул Браммар и кинулся на помощь своей жене, тащившей в охапке двоих близнецов. И она действительно рушилась – сверху посыпались камни и серый песок. Верриберд с ужасом смотрел на стену, которую рассекло несколько трещин. Они обозначили большой кусок, величиной с помост для купания на озере. Кусок рухнул в пещеру, а в проломе появилось белое огромное существо на толстых ногах. Оно неторопливо вошло в пещеру, и тут все увидели – на острой морде, завершавшейся толстым рогом, нет глаз. Верриберд вдруг понял – это и есть индерг, чей неторопливый ход между земляными пластами порой слышали сверху белые альвы. Даже их старцы не знали, что это за животное, чем питается и как размножается; предполагали, что пьет воду из подземных рек. От неожиданности альвриги перестали выкрикивать то, что Верриберд опознал как искаженные заклятия власти. Индерг остановился. Все так на него уставились, что даже не поняли – черная дыра за ним смыкается и затягивается. Родители прижали к себе детей, у кого было оружие – выставили клинки перед собой. Альвриги же как будто не ведали страха – они смотрели на белого гиганта с восторгом. И никто из старших не понял природы этого восторга. А это была радость от того, что они узнали подземное чудище и вспомнили о давней победе над ним. Как Верриберд догадался, что существо, живущее в глуби земной, должно бояться огня? Он не знал. Видимо, и в нем проснулась частица двойственной души давнего предка, имевшего дело с этим порождением глубин. Верриберд схватил толстую ветку, одним концом лежавшую в костре, и поднял огонь над головой. – Убирайся! Убирайся прочь! – закричал он. И, выставив перед собой огонь, пошел на безглазое существо. Ощутив жар, индерг остановился и повернул направо. Там, справа, была довольно глубокая ниша – кто-то из темных альвов ладил жилье для большой семьи. Индерг неторопливо приблизился к нише, вошел в нее, уперся рогом в стену, раздался скрип – и чудовище стало словно бы втягиваться в плотную землю. За ним оставался проход в полтора роста шириной. – Туда! Туда! – завизжала девочка. Белое безглазое страшилище не напугало ее, напротив – в ней проснулось любопытство. Альвриги же откуда-то знали, что им следует делать. Дальше произошло неожиданное. Старший из альвригов, сын Сегебенны и Арриара, посадил ее на плечи и вбежал в проход. Прочие, словно опомнившись, слаженным хором стали повторять свои невесть откуда пришедшие заклятия и поспешили за вожаком. – Туда и дорога… – прошептал седобородый темный альв. Но заклятия власти оказались опаснее, чем он думал. Дети темных альвов побежали вслед за альвригами, отбиваясь от матерей и отцов. По меньшей мере два десятка скрылись в проходе. Бывшая белая альва Сегебенна, ныне Абрура, вдруг осознала беду. Ее сын первым последовал за белым чудовищем, и что его ожидало – неведомо. Она вспомнила слова, с которыми белые альвы обращались к медведям, лосям и лесным кабанам, чтобы те, остановившись, дали безоружному и беззащитному альву спокойно пройти мимо. Она стала выкрикивать эти слова, половина которых ей уже была непонятна. Но она опоздала. Стена вокруг прохода стала смыкаться – и сомкнулась совсем. Все это случилось очень быстро, темные альвы даже не успели удержать беглецов, их жены упали на колени, протягивая руки туда, где вслед за альвригами исчезли дети. И наступила страшная тишина. – Беда, – сказал седобородый темный альв. – Беда. Ты, белый, теперь наш брат. Ты всегда можешь греться у нашего огня. А белые жены пусть уходят. Тут им больше нет места. – Пусть уходят, – подтвердили рудокопы, кузнецы и оружейники. Горестный это был исход. Сегебенна и ее подруги даже не смогли взять свое имущество – оно погибло, когда белое чудище проломило стену. А снаружи была зима. – Они погибнут, – сказал Верриберд. – Не вмешивайся! – велел седобородый. – Они это заслужили. – Сегебенна, Деабенна! – закричал Верриберд. – Бегите в лес! В лес скорее! Не попадайтесь людям на глаза! – Чем одна смерть лучше другой? – спросил Браммар. – Сперва они погубили своих детей, теперь их черед. – Все это сложнее, чем ты думаешь… Вам не следовало пускать к себе наших невест… – пробормотал Верриберд. – Есть же давний запрет – не смешивать кровь… – Теперь мы и сами это поняли. Но – поздно… – Да, поздно. Вы остались без детей. Я пойду к своим, – сказал Верриберд. – Я боюсь за них. Если мы не сумели вернуть девочку – люди могут отомстить. Нам нужно разбудить тех, кто спит в шалашах, и увести подальше. – У нас будут другие дети. Держи, белый, – Урар протянул ему большой нож. – Мы не убиваем. – Вы позволяете себя убивать? Держи, держи, пригодится.