Грязь. Грязь повсюду, куда ни смотри. Как в замедленной съемке, я вижу, как она растекается повсюду. А еще мерзкий холодный дождь, идущий просто стеной. Каждая капля, падая на мое лицо, казалось, была похожа на пулю, я ведь теперь знаю, что такое пуля! Лежу лицом вверх, серые, свинцовые тучи висят так низко, что кажется, до них можно дотронуться рукой. Вокруг суета, но пока не хочется думать о том, что происходит вокруг. Почему-то меня интересовало лишь тяжелое небо над головой, никогда особо не обращал на него внимания, а тут прямо засмотрелся и задумался. Поразмышлять не дали. Удар в бок вывел из безмятежного состояния и заставил закусить губу. Сладковатый привкус крови во рту дал понять, что я чуть не откусил ее, эту самую губу. Скосив глаза в сторону, откуда пришел удар, вижу черные, но очень грязные сапоги. А еще людей, так же, как и я, лежавших в различных позах. – Вставай, свинья! – сказано было на немецком, но, как и ранее, я понимал говорившего. Медленно, сначала подтянув под себя ноги и опираясь на руки, пытаюсь подняться. Выходит, но с таким трудом, что с губ срывается стон. – Вперед! В полусогнутом положении начинаю движение в указанном направлении, рядом также поднимают и других людей. Слева вообще целая колонна стоит, человек пятьдесят, может, и больше. Нас ведут куда-то по дороге, вокруг замечаю едва начавшую пробиваться траву. Весна, похоже, хоть и довольно холодно еще. Тело болит, меня шатает, чувство голода, жажды и бессилия. Что еще мне предстоит пережить? Вроде уж столько всего испытал, что больше, чем сам старик видел, а он опять это со мной проделал. О, кажется, пришли. Люди после команды немецких солдат останавливались и замирали. – Куда это нас? – тихо спросил я у ближайшего ко мне старика. Совсем старый дедок, лет девяносто, а может, и больше. Худое лицо не полнила даже борода, которой дед зарос по глаза. Вопрос мой был не просто так задан, в этот раз я вроде не военный, да и вокруг все в гражданской одежде. Что происходит-то? Куда гонят такое количество обычных граждан? На работы? Не похоже. Зачем же тогда издеваться, пинать, бить прикладами, ведь так и убить можно, какой из такого побитого пленного работник? Да и почему нами, вроде как гражданскими, вообще армия занимается, им что, делать больше нечего? – Как и других, милок. Ты что, разве не знал, что немцы расстреливают всех евреев? Я что, теперь еще и еврей? Очень интересно. Об этих помню мало, но, кажется, это вообще единственная нация в мире, которая всю жизнь жалуется, что их притесняют, истребляют и прочее. Вроде как после войны они даже умудрились доказать, что против них велся целенаправленный геноцид. Ну, не знаю, не знаю, в жизни всякое слышал, может, немцы и правы, что во всех бедах мира винят евреев? Разве мне об этом судить, кто я? По мне, так они и сами неслабо везде лезут, за что и получают. – Стоять, построиться! – последовала новая команда от конвоира. Дождавшись, когда вся толпа остановится и под действием прикладов подровняется, нам внезапно приказали раздеваться. Люди переглядывались, не понимая, что от нас хотят, поэтому фашисты стали кричать и торопить. Я тоже крутил головой не понимая, зачем это представление. Если, как сказал этот дед, который шел рядом, нас хотят расстрелять, зачем раздевать? В построившейся толпе были и мужчины, и женщины, и даже дети. Последние вообще не понимали, зачем они тут, что от них хотят, и только без перерыва плакали. Рыдали и женщины, снимая с себя грязную и местами порванную одежду. Получив еще раз по ребрам прикладом карабина, я присоединился к процессу. Раздеться приказали полностью, люди, не только женщины, стесняясь своей наготы и пытаясь хоть как-то прикрыться, продолжили снимать с себя уже нижнее белье. До этого я еще косил глазами, стараясь разглядеть то, что происходит, но сейчас стало так стыдно, что, повесив голову, выбросил все мысли. Выбросил, потому как пришло понимание… «Что вы делаете?!» – хотелось кричать, но язык был словно чужим и не слушался меня. С минуту мучений я все же заставил себя поднять глаза на ближайшего немца и закричал: – Что вы делаете? Ведь это же простые люди! Что они вам сделали? Зачем так? А дальше мне в голову прилетел кулак, удар был не сильным, но нос мне разбили. Я вновь поднял голову и хотел открыть рот, но возле меня уже оказались несколько солдат и, похоже, офицер. – Вы, еврейские свиньи, вы не должны жить, как и русские, вы рабы, а с рабами можно делать все, что захочешь! – буквально выплюнул мне в лицо офицер. – Вы занимаете пространство, необходимое для подданных Великого рейха, кроме того, жиды не являются людьми по определению, так почему мы должны обходиться с вами как-то иначе? Нет, не может цивилизованный народ целенаправленно следовать такому курсу, это неправда, просто, видимо, конкретно этому офицеру чем-то насолил какой-нибудь еврей, вот он и обозлился. Я даже думать не хочу, что так делает вся немецкая армия. Это просто невозможно! Как можно истреблять целый народ только за принадлежность к какому-либо этносу? Мы же не в средневековье живем… И тут стало доходить. Не в средневековье, но это другая эпоха, здесь были именно такие правила, и думать по-другому просто было невозможно. Двое солдат взяли меня за руки, офицер подтянул перчатки и нанес сильный удар. Глаз почти сразу заплыл, но я уже не думал об этом. За предыдущие мои попадания в прошлое уже успел привыкнуть к побоям, хотя разве к ним можно привыкнуть? Сам себе противоречу. Откуда-то из толпы вдруг закричала женщина: – Оставьте его, не бейте! Отпустите моего сына… Мама? Я медленно повернул голову в сторону воплей женщины. Да, кричавшая женщина была сильно похожа на мою родную маму, хотя я и понимал, что это не она. Раздетая, вся в грязи, волосы растрепаны и частично закрывают лицо, она рыдает и падает на колени. Мне было стыдно смотреть на обнаженную и униженную женщину, тем более так сильно похожую на маму, я пытался отвернуться, не в силах продолжать глядеть в ее сторону, но солдаты не давали возможности отвернуться. Опустив глаза, я просто зажмурился. – Это твоя мать? Замечательно! – произнес офицер. Я резко распахнул глаза, предчувствуя нехорошее. Медленным шагом немецкий офицер направился к женщине, на ходу вынимая из кобуры пистолет. Теперь я смотрел, не сводя с него глаз, ожидая развязки. Все я понимал, но внутри теплилась какая-то надежда, что ли… Офицер остановился, стволом пистолета за подбородок поднял женщине голову, заставляя смотреть ему в лицо, а затем просто ткнул ствол ей в лоб и нажал на курок… Мои глаза опустились, откинувшуюся голову женщины я не видел, осознавая, что произошло ужасное. Слезы отчаяния катились по щекам, пытаясь унять их, поднял руки, вытирая глаза, но тут услышал команду: – Огонь! Грохот выстрелов мгновенно заглушил крики и стоны людей. Противный свист проносившихся рядом пуль сменялся на еще более противный чавкающий и хлюпающий звук от попаданий в тела. Один из таких маленьких, горячих кусочков свинца достался и мне. Странно, что один. Попадание было куда-то в грудь слева, почти под ключицей резануло, ударило, и я начал падать. Я был жив и видел, что падение предстоит долгим. Сзади нас, тех, кто стоял в шеренге, была вырыта яма или ров, не знаю. Глубина была очень большой, не меньше пяти-шести метров, и на дне этого рва уже лежали тела. Выходит, это был массовый расстрел, о которых тоже все кричали историки-патриоты, обвиняя немцев в бесчеловечности. Да, ведь нацистов обвиняли в геноциде евреев и славян. Значит, я попал сюда именно для того, чтобы своими глазами узреть то, за что русские возненавидели фашистов. Причем не только увидеть, а еще и на себе испытать это. Я упал лицом вниз, мгновенно ощутил вонь, и рвота нахлынула с невиданной ранее силой. Меня буквально выворачивало наизнанку. Подо мной, да и вокруг лежали трупы людей, некоторые были уже тронуты разложением и вид имели откровенно страшный, как в каком-нибудь фильме о конце света с толпами зомби. Распухшие, синевато-черного цвета руки, ноги, тела сводили с ума. Увидев ребенка примерно лет пяти, растерзанного пулями в решето, я заорал. Крики были повсюду, многих, видимо, только ранило, как и меня. Но то, что произошло дальше, заставило сорвать голос и навсегда умолкнуть. Сверху, откуда падали люди, на нас полилась жидкость. Запах бензина перепутать с чем-либо тяжело, поэтому я просто замер. А когда полетели факелы, закрыл глаза. Как они кричали… Как я кричал! Господи! Вонь поднялась такая, что, теряя сознание, я не мог заставить себя дышать. Я тоже горел, но уже не испытывал боли от этой процедуры, так как умер. Но запомнил эти ощущения навсегда, вряд ли есть хоть один человек на свете, который может рассказать о своих ощущениях во время смерти от огня… Орал я и очнувшись в палате. Орал так, что на крик прибежали, наверное, даже те врачи, кто был дома. Мой мозг просто взрывался от пережитых эмоций, картина этой казни, в которой я участвовал в качестве жертвы, стояла перед глазами и не покидала меня. – Санитара сюда, живо, с ремнями! – донеслось до меня. А через минуту меня уже вязали за руки и за ноги к спинкам кровати. – Суки, что вы делаете? Люди вы или кто? – мой крик тонул в шуме голосов взволнованных врачей. Рвался и метался, пытаясь мешать санитарам, я недолго, укол в руку, а чуть позже второй, успокоили меня. Лекарство не приносило облегчения. Меня, скорее всего, подсадили на какие-то наркотики, с утра до вечера я был в каком-то бреду, ничего не понимал, было очень страшно осознавать себя овощем. Ночью вернулся дед, я не понимал, что он говорит, лежал и слушал, но в какой-то момент все же сорвался и вновь нагрубил. Я просто не понимал, что вообще говорю и кому. – Из того, что я видел, вынес только одно: обделались вы на войне знатно, не понятно, как вообще победили! Только зря страдали мирные граждане. Как всегда, армия отступает, а страдают люди! Зачем нужны такие вояки, если враг спокойно уничтожал граждан целыми селами и городами? – Всяко было, немцы, поступая так, рассчитывали на устрашение, а получилось наоборот, – не стал возмущаться дед. – Героизма становилось все больше. Даже под Москвой… Ты просто не видел этого, а может, не хотел увидеть. А есть и другие места, где наши люди проявили невероятную стойкость для того, чтобы не просто выжить, а победить врага. Досталось всем, поэтому мы, бывшие граждане СССР, и называем эту войну народной и Отечественной! А посмотри-ка сам. Чего я тебе говорить буду?.. – Отстань от меня, старый, пожалуйста! – выдохнул я, и мир привычно померк. Да уж, я действительно привык к этому страшному действию. Что бы ни сулило мне новое путешествие, оно отвлечет меня от реальности, которой я стал бояться больше, чем этих снов – попаданий в прошлое… – Так, слушайте меня внимательно. Не паниковать, все получится, до вас многие переправились успешно, получится и у нас. Как подойдем к берегу, быстро покинуть баржу и залечь, рассредоточившись. Все ясно? Наши люди там держатся, нужно срочно им помочь, иначе отбивать вновь будет гораздо сложнее. Ребятки, не трусить, наше дело правое! Слова были не просто звуком, это реальное предупреждение, ибо пока мы собирались тут, на берегу, реку здорово бомбили. Чуть в стороне находились плавающие ошметки от чего-то деревянного, их прибило волной, и это явно когда-то были кораблем. Очутился я где-то на берегу широченной реки, лежа, как обычно, в грязи. В этот раз меня никто не пинал, не орал и даже не ругал. Мужик один, с треугольниками в петлицах, отметил только, что не мешало бы мне привести себя в порядок, но и он махнул рукой, когда приказали строиться. Хоть и косил взглядом недовольно, но более ничего не сказал. Рукавом утер лицо, потому что и оно было грязным, также ладонями прошелся по форме, надеясь сделать ее хоть немного почище. Весь берег передо мной и другими солдатами был изрыт и искорежен, воронки, окопы, опять воронки, сгоревшие сараи и техника. Народу много, суета стоит, аж жутко, земля представляет собой глиняное месиво. В небе был слышен вой, глянул мельком, подняв глаза, и уставился на пролетающие самолеты. Изредка сзади, откуда-то из спин находящихся на берегу солдат, доносится мощный грохот, стреляют, видимо. Причем из чего-то очень серьезного. А прямо перед нами, готовящимися к погрузке на баржу, простиралась огромная водная преграда. Множество всяких кораблей и катеров, разрывы бомб и поднимающиеся на многие метры к небу фонтаны воды. Кажется, река просто кипит, нет ни сантиметра спокойной воды, все бурлит, пузырится, пенится, в разные стороны летят тучи брызг. Впереди, за этой самой водой, виднеются какие-то дома. Развалины, горящие развалины это, а не дома. Справа от крайних домов, тех, что попадают в поле зрения, горит просто берег и, кажется, даже вода. Что-то все это мне напоминает… – Вперед, быстрее, быстрее! Промедление – это наши жизни! Там гибнут наши товарищи, вперед, ребята! Призыв был подхвачен не словами, а делом. Толпа, но, блин, организованная толпа устремилась к воде, туда, где в нескольких метрах от берега стояло какое-то корыто. Залезали прямо из воды, тут были скинуты с борта какие-то мостки, но все вымокли, кто по пояс, а кто и целиком искупался. Почему-то никто вообще не обратил на это внимание, дружно лезли на борт и устраивались кто куда. «Это на нем, что ли, нас туда повезут?» – мысль как пришла, так и ушла, ибо меня подтолкнули, и я, как и все, вошел в воду, а затем, достигнув баржи, залез на палубу. Здесь вовсю бурлила людская масса, трудно было удержаться, чтобы никого не толкнуть или не задеть. Люди присаживались, занимая все пространство на палубе этой лоханки. Судно было старым и выглядело ненадежным, надеюсь, что это впечатление обманчиво. Баржа отчалила, едва командир выкрикнул, что погрузились все. Приказали пригнуть головы и не высовываться. Под ногами все дребезжало, вибрация отдавала мелкой дрожью в ноги и проходила через все тело. Старая посудина еле шевелилась, разворачиваясь носом к тому берегу, на это ушло минут десять, если не больше. Затем частота вибраций ускорилась, капитан посудины дал газу, баржа, выплюнув в серое небо тучу черного дыма, начала набирать скорость, если это можно так назвать. Расслабленность и спокойствие ушли где-то на середине реки, пришло, наконец, осознание чего-то страшного, опять, как и в предыдущие заходы в прошлое. Только на этот раз меня засунули во что-то масштабное. Это тебе не окопчик с десятком солдат, не барак с пленными. Тут какое-то действительно важное событие происходит. Уж больно тут всего много, и артиллерия, слышу, долбит, и танки землю пашут, воздух режут летчики, и даже корабли есть, о как! Привыкшему к тому, что наша армия находится только в плену, мне было интересно и любопытно. – Летят, летят! – заорал кто-то, и я тоже поднял голову. Справа, прямо над рекой, на нас летели два самолета. Где-то рядом что-то загрохотало, а к самолетам потянулись быстрые строчки ярких огней. – Зенитчики, вашу мать, бейте точнее! Ага, стало быть, летят немцы. Хотя туплю, кто ж еще может тут лететь в надежде потопить нашу баржу. Не могу оторваться, наблюдая за этой картиной. Приближающийся самолет притягивал мой взгляд и не отпускал. Немного не долетев, самолет резко взял вверх, а от него отделился какой-то предмет. Проводил взглядом темное пятно, которое плюхнулось в воду метрах в тридцати от баржи. В ноги ударило сильнее, палуба наклонилась сначала в одну, а затем в другую сторону, а из воды появился такой фонтан, что я машинально вжал голову в плечи. Я стоял у борта и видел все отчетливо. Окатило меня с головы до ног, насквозь промок. Да и не я один, кажется, сухих тут и так не было, а теперь вообще все как будто искупались. Странно, но особого страха не было, я словно кино смотрел, правда, больно уж реальное. А самолету, кажется, досталось, да и командир подтвердил мои догадки. От бомбардировщика потянулась черная струйка дыма, летчик явно уводил машину в безопасную зону. Второй самолет не успел повторить атаку своего коллеги, так как в небе внезапно появилось еще три самолета. – Наши! Теперь точно дойдем! – раздались возгласы радости. Люди были просто счастливы, увидев в небе советские самолеты. А вот немцы начали уходить. Второй все же сбросил свой груз, только далеко в стороне, и уходил вслед за первым в сторону города. – Нормально все, ребятки, наши отогнали этих гадов, теперь будет легче. Слова говорившего командира казались высокопарными и наигранными, но люди считали по-другому. Солдаты улыбались, начали даже шутить о чем-то, один я крутил головой, стараясь рассмотреть все вокруг. Реку штормило, волна била прилично, а наше корыто сотрясалось всем корпусом, передавая нам часть этих колебаний. Если бы не летчики, нам бы данный круиз запомнился надолго. С берега, где стоял город, велся огонь, ребята говорили, что пулеметы работают, но не только они. Фонтаны, встающие то с одной стороны, то с другой, говорили и о более серьезных стволах. Рулевой на нашем корыте был еще тем виртуозом. Никогда такого не испытывал. Как только вставал фонтан разрыва в воде, нас всех валило в сторону, корабль довольно резко кренился и менял курс. Даже мне было понятно, что таким образом прицел сбивали. Надо отдать должное, успешно сбивали, так как мы все же доплюхали. Баржа остановилась, и нам приказали покинуть судно, прыгая прямо в воду. Хорошо, что было здесь уже мелко, а то я и плавать-то не умею. Да и как плавать в такой сбруе? На мне тяжелая шинель, чуть не до пяток, винтовка эта дурацкая с меня ростом, да плюс еще много всякой другой ерунды на мне висит, которую хочется скорее сбросить.