Выходим, как стемнеет? Что, уже целый день, что ли, прошел? С ума сойти можно! Иван проверил мою винтовку, показал, как чистить и разбирать, вроде несложно, трудно только детали в чистоте держать, пока собираешь. Тут нет стола с чистой тряпкой, на которой можно разложиться, грязища, пылища. С чистотой оружия вообще интересно, конечно. Едва ли не первой реакцией, когда меня научили пользоваться винтовкой, стало удивление: как в этой грязище вообще может работать хоть какой-то механизм?.. Во время обстрела немцами нашего дома пыль набилась, кажется, всюду. Я минут пять только глаза протирал, потому как не предупредил никто, что их необходимо закрыть. Ужасно чешется голова, да и все тело, если честно. Когда стоял рядом с Иваном, с отвращением заметил у него на воротнике огромную вошь. Мы в будущем не знаем даже, как они выглядят, эти вши, а тут… Сам я ее распознал только потому, что во время первых своих «командировок» на войну уже видел эту мерзость. Тогда я стирался в озере и видел их. Спрашивать, при этом сохраняя лицо, не пришлось, ближайший солдат тогда сам прокомментировал наличие насекомых, оттуда я и знаю о них. Вот и сейчас сижу, все чешется, а чесать нельзя, вообще загрызут тогда. Пока по нам не стреляли, как-то даже отошел немного. Понятно, что один черт страшно, вон, самолеты-то летают постоянно, бомбят что-то рядом, но к нам пока ничего не прилетало. Темнеть начало как-то внезапно, почти сразу последовала команда собираться. Ванька в который раз проверил у меня все вещи, заставил ремень подтянуть, да и каска болталась. Блин, эта ерунда железная вообще только мешает. Весит много, а толку, думаю, если в нее что-то попадет, будет всего ничего. Или правда, как шутили в моем времени, шлем мотоциклисту нужен не для того, чтобы уберечь при аварии, а чтобы мозги не растекались по округе? Улица, как и говорил ранее, была неширокой, но из-за наличия развалин мы становились прекрасной мишенью для противника. Посмотрел, как солдаты идут, пригнувшись, и сам согнулся. Пробираться было тяжело, стер ногу, хотя вроде проверял портянки, поэтому чуть прихрамывал, боли пока не было, просто неудобно. Вместе с заходом солнца стало заметно холоднее. У меня под гимнастеркой только белье нательное, выдали бы хоть что потеплее, ночью-то, думаю, еще холоднее будет. Вспомнил, что у меня вообще-то шинель есть, но видя, что их никто не надевал, не стал и сам. Толстая она, сырая и тяжелая, в ней и не повернешься, если надо будет быстро. Пока мы медленно переваливались через кучи мусора, битого кирпича и досок с бревнами, слышавшаяся впереди стрельба стала отчетливее. Впереди, если посмотреть над разрушенными домами, стояло зарево. Горит что-то, причем нехило так. Когда поступил приказ по цепочке об остановке, я также передал его назад, как и мне передали. Бой шел совсем рядом, иногда даже мелькали искры от пуль. Позже мне расскажут, что это трассирующие пули, пока я не знал этого. – Так, не стоять, не ложиться, броском вперед, всего ничего осталось, – распоряжался командир, а все молча внимали. Видно, все плохо. Зато, когда выскочили из домов и оказались на открытой местности, по которой предстояло бежать, обалдел от увиденного. Впереди виднелось здание из кирпича. Как смог разглядеть? Тут от стрельбы и пожаров было светлее, чем днем. Сразу увидел, что откуда-то справа по зданию стреляют из множества стволов, из дома также отвечают, но редко. Видно, что людей в здании вокзала мало, да и с нами не больше будет. Интересно, а как же рота, что якобы шла по соседней улице? Бежали через небольшую площадь почти толпой, когда осталось метров двадцать, я чуть не упал, увидев немцев. Они были настолько близко, что я даже заорать не успел, получив толчок в бок, призывающий повернуть. – Дави их, ребята! С нашей стороны зазвучали частые выстрелы, немцы среагировали мгновенно, и нам поплохело сразу. Мы – на открытом месте, а немцы укрываются кто где, одни – за вагонами, другие лежат за железнодорожной насыпью, третьи за забором прячутся. Но все стреляют в нас. А командир запретил нам ложиться, орет, что нужно вперед двигаться. Сдурел, что ли? – Севка, стреляй, стреляй! – орет рядом Ванька, сыплющий очередями в сторону немцев. «Еще не хватало мне разборок с командиром», – подумал я и, подняв винтовку, выстрелил. Куда? Да кто его знает, куда-то, думаю, в небо. Ну, боюсь я в людей стрелять, боюсь… Что мне делать? Винтовка сильно ударила в плечо, а еще руки как-то обмякли, тяжелая она, зараза. Как показывал Иван, дернул затвор, увидел, как вылетела гильза. Нужно еще стрелять, а то и правда заклюют потом. Выпустил я пять пуль и стал шарить по карманам в надежде найти еще. А, они же на ремне, в этих, как его, подсумках! Достал пачку, пять штук, скрепленные вместе. Вспоминая последовательность перезарядки, как Ванька учил, довольно быстро умудрился воткнуть их и закрыть затвор. Тем временем стрельба немного поутихла, и поступил новый приказ, бежать к зданию вокзала. Все бегом, все бегом! Надоело – жуть как. Это вам не на фитнесе бегать, с таким весом в руках, на поясе и в мешке даже просто пройти сотню метров тяжко, не только бегать, а уж о «шикарной» обуви, что у нас на ногах, я и вовсе промолчу. А еще ведь и бой идет. Подняв глаза, на подходе к зданию вокзала увидел, как из окон то и дело кто-то стреляет. Мы подходили сзади, поврежденное, но еще целое здание вокзала нас прикрывало, поэтому прошли. Пахло вокруг страшно. Тут и дым, и что-то из горюче-смазочных материалов тлеет и воняет, и, простите, дерьмом кое-где тащит так, что мало не покажется. Все ароматы Родины в одном флаконе. Войти в здание получилось довольно легко, как и говорил, с этой стороны подходы не простреливались немцами. Внутри царили хаос и разруха. Даже отдаленно ничто не напоминало о том, что в этом здании был железнодорожный вокзал. С таким же успехом здесь могла быть больница, небольшая школа или еще что-либо. Внутри Иван махнул рукой, призывая бежать за ним. Я покорно плетусь следом, не хватало еще заблудиться здесь. Здание не очень большое, местами разрушено, хочется укрыться где-нибудь, а лучше и вовсе свалить подальше. Но мест, где можно хотя бы затихариться на время, не так много. Одновременно с нашим приходом начинается новая атака противника. Все в движении. То тут, то там попадаются бойцы, они падают, перекатываются, стреляют, кидают гранаты, прижимаются к полу, к стенам, когда рядом что-то взрывается. Кирпичное крошево, щепки от деревянных конструкций летают произвольно, то и дело цепляя кого-нибудь на своем пути. Стою в проломе, кажется, сейчас это единственное место, куда ничего не залетает, так нет, пробегающий мимо солдат грубо отталкивает меня. – Чего встал, раззява? Уйди с дороги, только мешаешь! – огрызается солдат, я послушно сдвигаюсь в сторону, освобождая проход. Солдат делает несколько шагов, останавливается, поворачивается ко мне, и в этот момент что-то с силой бьет его в голову. Я вижу, как она просто лопается изнутри, и человек отлетает в сторону. Ноги еще подрагивают, и видеть это очень страшно. В руках убитого автомат, он так и не выпустил его в момент смерти. Меня вновь выворачивает наизнанку, колени предательски подкашиваются. Господи, да что же это такое-то, сколько можно? А как все эти парни и мужики? Ведь они настолько целеустремленные, что жуть берет. А ведь если спросить кого, за что именно он воюет, так и не ответит никто. За Победу? За эфемерную Родину? За Сталина? Последнее уж и вовсе бред. Как за него можно воевать? За человека, который убил столько людей?! А ведь я и правда слышал всерьез произнесенные слова: – За Родину! За Сталина! Как это, почему? Ну ладно там, на парадах в Москве ему все поклоны бьют, но здесь, на войне, умирать с его именем на устах… Невозможное что-то. Люди знают обо всем, ведь нельзя скрыть такого, аресты, постоянная боязнь, что придут именно к тебе, но люди идут на смерть с его именем… Пройти даже пару шагов по этому хаосу было чем-то вроде задачки на выносливость и сообразительность. Во-первых, спотыкаясь на каждом шаге, нужно следить за тем, чтобы не разбить голову или не сломать себе что-нибудь. А во-вторых, вокруг вообще-то стреляют. Когда Ваня увлекал меня внутрь, я даже как-то забылся на пару секунд, просто осматриваясь, не понимая, что я и где. Потом был тот боец, которому оторвало голову, и я потерял из виду Ивана. Продолжив, наконец, свой путь, представляя довольно смутно, куда я иду, вновь останавливаюсь. Внезапно впереди по ходу движения что-то громко лопнуло, как будто большой пузырь хлопнули, и появился огонь. – За стену, быстро! – прокричал вдруг появившийся Иван, показывая мне кусок стены, отколовшийся когда-то и лежавший рядом слева. Мы оказались за ним одновременно, и вовремя. Новый хлопок, взрыв, что-то ударяет в наш поваленный кусок стены, который прикрывает нам спины, и мы оба глохнем. Удар по ушам был жестоким, я открывал рот как рыба и не слышал сам себя. В панике поймал ошарашенный взгляд Ивана и понял, что ему также несладко. Мимо кто-то прошмыгнул, а в следующий момент этот кто-то упал на битый кирпич сломанной куклой. Иван хлопает по плечу, показывая на какой-то закуток, ничего не понимаю, но пытаюсь ползти к нему. То и дело от стены, что была впереди меня, выбиваются фонтанчики пыли и кирпичная крошка, осыпая меня. Обращать на все это внимание уже нет сил. Едва оказываюсь за очередной стеной, просто валюсь на пол. Ванька нависает над моим лицом и начинает дубасить меня по щекам. Не знаю, чего он хотел добиться, но я вдруг вновь начал слышать. – Меня ударь, говорю! – донеслось до меня. – За-за-зачем? Когда это я стал таким заикой? Даже страшно стало: а вдруг речь не восстановится? – Мать твою, бей! Я не слышу ни черта! И я вдруг взял, да и ударил. Бить я особо никогда не умел, даже в детстве мало дрался, но все же что-то получалось, так как люлей по молодости лет не получал почти никогда. Удавалось как-то побеждать в драках, проигрывал буквально пару раз, да и то по очкам. В том смысле, что драку растаскивали, и она прекращалась сама собой, но чувствовал я себя в эти пару раз именно проигравшим. Ну и хрен бы с ним. Только вот в этот раз я, видимо, ударил как-то не так, как было необходимо. Ваня отлетел от меня на пару шагов и сел на задницу. Тряся головой, он словно был где-то не тут, взгляд и вовсе блуждал. – Вань, – я подскочил к парню, – Вань, ты как? Извини, как-то случайно вышло… – Ты бы так фашистов бил, – раскрыл наконец рот Иван. Взгляд у него прояснился и стал более осмысленным. Смотрю, языком ворочает во рту, зубы проверяет. Вот, блин, какой же я… – Извини… – Хоть слух вернулся, не зря фонарь под глаз получил, – хмыкнул Иван. Слева от нас находился дверной проем, и вылетевший оттуда человек отвлек от разговора. Человек, а это был наш солдат, вылетел в буквальном смысле, так как в соседнем помещении что-то взорвалось… – Сука, они нас тут, в руинах, похоронят заживо! – крикнул в никуда Ванька. – Давай за мной! Мы на карачках поползли в противоположную сторону от вылетевшего человека. Ползти также было нелегко, так как все помещение больше было похоже на развалины, остатки несгоревшей мебели, дверные и оконные рамы, куски стен и перегородок, все это захламляло пространство комнат. Огонь по зданию вокзала не прекращался ни на минуту. То тут, то там раздавались щелчки и хлюпанье попадавших в стены пуль. Иногда здание содрогалось от ударов чего-то более серьезного, чем стрелковое оружие. Миновав один коридор и какую-то комнатку, мы, наконец, остановились у пролома в стене. Когда-то здесь было окно, теперь – просто дыра от потолка до пола. Лежа на куче мусора и битого кирпича, вперемешку с осколками разных досок, мы осматривали улицу. Точнее, вокруг были железнодорожные пути с остатками вагонов и даже, кажется, парой паровозов. Увиденное не радовало от слова совсем. Немцев реально много, а что нам делать? Так и спросил у Ивана. – Где винтовка? – спросил он хмуро. А ответить мне было нечего, так как я ее где-то потерял. – Ползи назад, я там, за стеной, автомат видел, кого-то из наших, видно, убило, хватай оружие – и назад. Да посмотри, может, и убитый рядом, тогда захвати его подсумки или сидор. Понял? Бегом давай, надо продать жизнь подороже. И в этот момент я понял: все, здесь я, скорее всего, и закончу этот этап моей жизни. Откуда только взялась сила воли и храбрость, ведь я последовал приказу Ивана и направился искать автомат. За спиной услышал начавшуюся стрельбу, это Иван вступил в бой. Оружие я нашел, не ошибся Ванька, когда его заметил. А вот хозяина автомата, как ни глядел, рядом не было. Зато нашел какую-то небольшую, но тяжелую холщовую сумку и прихватил ее с собой. – О, молодец, гранаты нашел, – увидев меня, крикнул Иван. Это он, скорее всего, о сумке. Я заглянул в нее и правда обнаружил там гранаты. – С автоматом справишься? – Лучше покажи… – Все как обычно. Прижимаешь, нажимаешь сюда – и враги падают. Ну, о том, чтобы направлять ствол в их сторону, думаю, не нужно говорить? – Я понял. Скажи, Вань, а почему нас заставляют тут умирать? – спросил вдруг я. – Почему умирать и кто заставляет? – словно не поняв моего вопроса, спросил солдат. – Нам нужно защитить город, а не умереть. Гибнем, потому как немец силен, а мы еще и воюем плохо. Да и маловато нас, в прошлом году столько людей потеряли. – Так можно же отступить, собрать побольше людей и техники и тогда уж воевать? – Ты знаешь, когда война началась? – увидев мой кивок, парень продолжил: – Больше года отступаем, полстраны сдали, примерно с такими мыслями, как у тебя. Нет, нужно уже стоять. Знаешь, когда мы бежали в прошлом, да и в этом году, проходя деревни и села, что оставляли немцам, не могли людям в глаза смотреть. Старики, женщины и дети, все ждали от нас помощи, ждали, что мы их защитим, а мы драпали. Понимаешь? Драпали! Стыдно это, Сева, очень стыдно. На кого мы оставляли бедных людей? А ведь это чьи-то родные и близкие! Из воздуха солдат не взять, их нужно набрать, обучить, сделать для них оружие и боеприпасы, технику. Времени на все это где взять? Вот и воюем с колес, тут рота, там взвод, а что поделать? Я верю, что где-то именно сейчас собираются полноценные полки и дивизии, а может, и целые армии. Мы должны дать им возможность подготовиться. Если и умрем, то не просто так, а защищая Родину и надеясь, что те, кто придут после нас, отомстят и разобьют врага. Ладно, смотри, опять мины полетели, наверное, сейчас атака будет. Занимай позицию, найди дырку в стене и готовься… Ничего сделать я не успел. Едва закончился обстрел минами, мы услыхали, как стрельба идет в самом здании вокзала. Казалось, что стреляли где-то вообще под нами, а мы никого не видели. Когда в коридоре, где были в этот момент я и Ваня, появились немцы, я просто застыл. Они не стали тупо идти вперед, а что-то кинули в нас. Увидевший это Иван, не раздумывая ни секунды, рванул в сторону, туда, куда упало то, что швырнули немцы. Падая на пол, он повернул голову на меня и… улыбнулся. Грохнуло, небольшое облачко дыма вырвалось из-под тела Ивана, вжикнули несколько кусочков металла, ударяясь о стены, и все стихло. Я стоял как столб и смотрел на то, что еще минуту назад было солдатом и просто человеком. А в следующую секунду в дверном проеме вновь появились немцы, и их автоматы были направлены в мою сторону. Я даже шевельнуться не успел, как сразу три автомата выплюнули в мою сторону тяжелые пули, и мое тело затряслось от попаданий. Два, три, шесть, дальше я уже не соображал, так как отправился в путешествие в будущее. Назад. Домой. Но перед глазами так и остался взгляд Ивана, с улыбкой на лице отдавшего жизнь за… Сталинград… Хотелось подумать, что я узнал? Как вообще было там, в Сталинграде, но нет, не могу. Сколько я там пробыл? Сутки, двое? Сколько человек убили у меня на глазах, рядом, в соседней комнате или яме? Как в России люди не кончились за эту войну? Господи, сколько вопросов, а ответов нет вообще. Главный вопрос один: сколько мне еще такого предстоит повидать? Ведь я уже видел столько, что не каждый взрослый мужик видел за свою жизнь. Как деду удалось такое? Черт, опять один и тот же вопрос. Фанатичное сопротивление солдат Красной Армии, умиравших за… за Родину? В том мире, где я живу сейчас, это понятие давно размыто, эфемерно. Какая Родина? Родина там, где хорошо. Но вот тогда люди не выбирали себе Родину. Жили, работали и умирали там, где родились. Правильно это? В голове каша, ответа я не знаю. Во мне все клокочет от того, как люди шли на смерть, как государство толкало их на смерть. Но разговор с Иваном открыл глаза на другую сторону вопроса. Я ведь серьезно считал, что людей заставляли воевать. А тут? Он прекрасно осознавал, что делает, шел на смерть, понимая, за что он воюет. С каким выражением лица он принял смерть, укрывая меня, чужого для него человека! А как же сейчас? Мы считаем, что государству на нас наплевать, лишь бы душить налогами и запретами, а как на самом деле? Увы, столько вопросов, ответов на которые никогда, наверное, мне не узнать. – Даже странно: не орешь, не материшься… – услышал я вновь голос старика-фронтовика. – А смысл? – Ну, раньше орал как резаный, а теперь что? – Думаю я… – А есть чем? – Вам-то что, запихнули меня туда, сами-то тут! – Я везде, – как-то странно ответил старик. – Готов продолжать, наверное, мало увидел, раз мысли глупые остались? – Может, хватит? – робко спросил я, не надеясь, честное слово, на снисхождение деда. – Ты что, еще и не видел ничего толком, а уже сдался? – Ничего не видел? Да был ли хоть один человек, что пережил столько, сколько досталось мне? Ведь никто не может умирать несколько раз! Что вы ко мне привязались?.. А, впрочем, отправляйте куда хотите, мне уже все равно, какая разница… – махнул я рукой.