В новую атаку враги шли не так споро. Видимо, несмотря на авианалет, все же побаивались нас, и это правильно. Только сейчас оглядываюсь по сторонам и с некоторой растерянностью замечаю, что бойцов в окопах стало меньше. Взгляд скользит вниз, буквально в трех шагах лежит кто-то, из-за большого количества земли на нем не понять, живой или нет. Хотя ведь он не шевелится совсем, значит… – Огонь! Залпы стали реже. Раз нас убавилось, нужно стараться двойне. Пытаюсь поймать хоть одного немца на мушку, но начинаю вновь паниковать. Отчего? Да не знаю, кого выбрать, растерянность полная, вожу стволом, как дурак – лесиной, а выстрелить не могу. Рядом противно чавкают пули, впиваясь в землю вокруг меня, и тут приходит осознание: «Какого хрена ты выбираешь? Стреляй в того, кого лучше видишь!» И я стреляю. Человек в серой шинели, двигающийся в полусогнутом состоянии, внезапно разгибается и валится на землю. «Это что, я его?» Размышлять дальше не могу, слева и справа от упавшего идут другие враги. Черт, затвор дернуть нужно! Смещаю чуть винтовку, но выстрелить не успеваю. Тот немец, в которого я целился, падает убитым. Кто-то меня опередил. До врагов буквально метров пятьдесят, паника нарастет: а вдруг патроны кончатся, когда они подойдут к окопу? Стреляю еще раз, затем еще. Не успеваю заметить, попадаю ли я, все как в дурном сне. Все, патроны кончились. Шарю по поясу, нахожу подсумок. Дрожащие пальцы еле-еле пролезают внутрь, чтобы выцарапать обойму. Затвор сытно чавкает, а немцы уже в двух шагах. Отчетливо вижу, как один из них направляет на меня ствол своей винтовки, и я окончательно туплю. Мгновение, ничего не происходит, еще одно. Немец поднимает винтовку и смотрит на нее… «Дурак, у него патроны кончились, стреляй!» – орет кто-то у меня в голове, и я стреляю. Так близко увидеть, как падает застреленный тобой человек, тяжело. Пусть он трижды враг, но человеком-то он от этого не перестал считаться. – Слева! – орет кто-то и выводит меня из оцепенения. Слева от меня в окоп прыгает фашист, метра три до него, винтовку я направить не успеваю. Немец бьет меня по оружию, не давая повернуть, а сам поднимает свою, беря меня на прицел. Делаю странную вещь, просто падаю вниз, и слышу выстрел. А за ним еще один. Смотрю в сторону врага, а тот падает чуть не на меня. Уф-ф-ф, слава богу. Больше немцев в окопе нет, поднимаюсь и снова начинаю стрельбу. Попадаю или нет, неважно, главное, стрелять, может, немцы тоже испугаются, не железные же они. Все-таки фрицы и правда оказались обычными людьми и отступили. Минут через двадцать после того, как стих последний выстрел, нас обработали из минометов, это командир так сказал. Больше в этот день немцы не лезли, и мы смогли немного залатать раны. Что удивило, в отличие от прошлых моих походов на войну, даже царапины не было. Ну и хорошо, коли так. Командир вот тоже так сказал, ага, поинтересовался было. – Потери большие, но выстояли. Держись, браток, пока мы тут стоим, за нашими спинами людей эвакуируют, женщин, детей, стариков. Если бы не мы, неизвестно, что с ними сталось бы, немец ведь, он как зверь… Наконец я узнал, что стою тут непросто так, по чьей-то прихоти, а людей спасаю. Даже приободрился чуток, веселее стало. Когда знаешь, что делаешь хорошее дело, становится приятно на душе. Нет, умирать-то, конечно, не хочется, но все же осознавать, что важен даже такой маленький человек, как ты сам, всегда приятно. Ведь отступи я, за мной еще кто-то, и сколько может погибнуть простых людей? А теперь я воодушевлен, ведь, наверное, каждая минута в бою – это чья-то спасенная жизнь в тылу. – Чего посуду не приготовил, тебе в каску горячее положить? – Я чуток задремал, а разбудил меня какой-то боец с огромным половником в руках. – Ч-чего? – я заикаться, что ли, начал. – Котелок давай, говорю, уснул? А, так это еду притащили?! Как вовремя, а то мне уже ресторан снился. Накидав мне чуть не целый котелок какого-то варева, повар исчез вместе с бидонами, оставив только полбуханки хлеба и два яблока. Внешний вид пищи был не очень привлекателен, но запах разыграл во мне воображение. Вытащив ложку из-за голенища (да, знаю, что все туда пихают, вот и у меня там оказалась), ковырнул чуток горячего и попробовал на запах. Классно пахнет! Кончиком языка, дурень, как будто меня тут травить станут, я опробовал пищу и, елки-палки, не заметил, как слопал все! Да я в жизни столько не ел никогда, куда хоть влезло-то? Присел на дно окопа, откинул голову к стенке и мгновенно уснул. Даже сообразить не успел, можно ли спать, просто вырубился. Снов не было, вообще никаких, просто был вечер, а когда вновь открыл глаза, уже ночь. Из-за той позы, в какой я уснул, затекло все тело, еле заставил себя встать без крика. Потянулся, все косточки недовольно хрустнули, но стало даже приятно. Беспокойство внизу живота накатило внезапно и сильно, хотел было рукой прихватить, боясь, что не сдержусь. А вот и главная проблема: а куда, извините, поссать-то? Искать отхожее место просто не стал, а рывком выскочив из окопа, чуть отбежал назад. Правда, остановился внезапно, в темноте упав в воронку, но, недолго думая, стащил портки и тут же облегчился. Причем по полной программе. Конечно, это ж не кино, в котором у солдат патроны не кончаются, есть они не хотят и в туалет не ходят, зачем? Реальность же такова, что все естественные надобности необходимо справлять, иначе штаны ненадолго останутся сухими. Вернувшись, вновь уселся на дно окопа. Тут лежал ящик из-под снарядов, понятия не имею, откуда он тут взялся, пушек рядом не было. – Привет, – буквально наткнулся на меня какой-то мужик, – ты как, не ранен? С патронами как? – затараторил он, оглядывая меня. – Да нет, все в порядке, – ответил я. – Патронов немного, я тут пошукал в подсумках, три обоймы осталось. – Держи тогда, да поспи чуток, в четыре тебя толкнут, заступишь на пост… – С этими словами мне протянули две бумажные пачки с патронами, и мужик ушел. Кто такой, на какой пост мне идти? Ничего не понятно. Эх, попасть бы сюда с самого начала, хоть знал бы кого, а так смотришь на всех как дурак, они-то, может, и знают тебя, а ты… Поспать не получилось, видимо, выспался ранее, хорошо, что удалось, и никто не будил, теперь вот на часах стою. Оказалось, все просто. В той части окопа, где я был, находилось отделение бойцов. Это мне позже объяснили. По очереди спали все, вот и мне выпало стоять на посту и всматриваться в темноту. Хорошо, что сейчас лето, уже светает, и скоро будет совсем светло, но все же тяжеловато это, наблюдать. Смотришь-смотришь, а пейзаж сливаться начинает, однообразное все вокруг. Вновь приходил тот мужик с патронами, оказалось, это наш сержант, то есть непосредственный командир, хоть знать буду. В отделении нас осталось шестеро, а вообще в роте половина состава, большие потери были. Да я и сам видел, как мимо проносили мертвых бойцов. Старался не смотреть. Кстати, меня даже не мутило при виде покойничков, привык, наверное, пока умирал-то, а видок у мертвецов был еще тот. Кто от пули погиб, там фигня, даже крови немного, на мой взгляд, а вот кого миной или осколком бомбы задело… Нет, все же один раз комок к горлу подступил, когда ноги отдельно от человека пронесли, но я сдержался. Под утро пришел командир нашей роты, это он меня учил с винтовкой обращаться. Рука на перевязи, ни каски, ни фуражки на голове не было. – Скоро попрут, держитесь, мужики, – обращался он сразу ко всем, кто был рядом. – Если без авиации пойдут, то должны выстоять. Полковая разведка ночью языка притащила, говорят, вроде сил у фрицев здесь немного, так что должны удержаться. – Товарищ командир, а у нас подкрепление будет? – спросил кто-то из бойцов. – Надеюсь на это, нам обещали, – невнятно как-то ответил командир. Скорее всего, сам не знает. Да и я по прошлым моим заходам на войну помню, сколько в плену оказалось, какое тут подкрепление… Солнце уже светило вовсю, когда с той стороны поля послышались звуки моторов. Опять танки пойдут. Черт, страшно как-то. Но вчера их вроде быстро сожгли, может, сегодня так же повезет? Бой начался как-то внезапно. Не было в этот раз ни артиллерийской подготовки, ни самолетов. По полю ползли сразу шесть танков, за ними семенила пехота. Приказ простой, стрелять в пехоту, поэтому думать не надо, знай жми курок и затвор дергай. Но все вышло как-то иначе, чем казалось. Почему-то танки в этот раз внезапно оказались возле наших окопов. Я-то вчера, по большому счету, на них и внимания не обратил, как-то быстро их сожгли, а тут… Пока стрелял и по сторонам смотрел, буквально в десятке метров от нашей линии появилась этакая гробина на гусеницах. И что делать? Солдат вроде немного за ней, да только сам танк-то прет на нас… – Молодцов?! – слышу оклик и поворачиваю голову. Командир отделения, сержант то есть. – Да? – кричу в ответ. – Держи гранаты, броском вперед уничтожить танк! А я застыл. Это, вашу маман, как? Я же и вылезти не успею, сразу убьют, не танк, так пехота. – А как, товарищ командир, там же стреляют? – жалобно промямлил я. – Ты что, обалдел, что ли? Танк сейчас до окопов дойдет и всех тут похоронит. Вперед, мать твою! Мне в руку сунули связку гранат и указали путь. Танк был совсем рядом, стоял и стрелял куда-то влево. Вылезая из окопа, услышал вслед: – Ползком, не вставай, метнешь гранаты – и сразу вжимайся в землю! Кивнул, не оборачиваясь, и пополз вперед. В меня пока никто не стрелял, но ползти в сторону этой железяки все одно было страшно. Только и смотришь, что на пушку его: будет стрелять или нет? Хорошо, что мне показали, как привести к бою гранаты, а то я так и кинул бы, во смеху-то было бы! Но тут не до смеха. Первые пули начали впиваться в землю совсем рядом, и я замер. – Вперед, парень, ты у них как на ладони, нельзя лежать на месте, враз срежут! – слышу я и понимаю, что кричавший прав. Танк был чуть правее меня, поэтому, чтобы укрыться немного от тех, кто спрятался за ним, я перекатываюсь в сторону. О, так нормально. Делаю несколько движений, направляясь к громадине, как она вдруг начинает движение. Вижу, как из выхлопных труб вырываются снопы дыма, а башня начинает поворачиваться в мою сторону. Наконец, я понял, что уже хватит, докину и отсюда, правда, вес немалый в руке. Дергаю кольцо и, приподнявшись на локте левой руки, широким взмахом отправляю связку гранат в танк. Прежде чем ткнуться в землю лицом, замечаю, что не попал, гранаты упали рядом, и почти сразу прогремел взрыв. Меня тряхнуло, оторвав от земли и вновь бросило вниз. Дым от разрыва немного ухудшил видимость, но все же замечаю, что танк стоит. Ползу назад, стрелять вроде не стреляют, по крайней мере в меня, и то хлеб. В окопе меня принимают уважительно, но все же сержант повздыхал, дескать, чуток точнее нужно было, только гуслю сбили танку, но он теперь хотя бы стоит, а не лезет на нас. Отдохнуть не получилось, еще правее двигался второй танк, видимо, из него заметили, что с товарищем произошла неприятность, и начали лупить в нашу сторону. Не знаю, что за танк, я в них пока не разбираюсь, но пушка у него, как пулемет, только большой, стреляет очень часто. Все вжимались в бруствер, боясь поднять голову. Что делать? Ситуация патовая. Немецкие стрелки вперед не лезут, танки встали, а нам их, вроде как, тоже не уничтожить. Только бы снова не заставили ползти с гранатами… – Боец Молодцов! Накаркал. – Я. – Прикрой Лебеденко, он попробует добить твоего недобитка. Фу-у-у. Не меня заслали, а то чего-то очково как-то. Почему просили прикрыть именно меня? Так не осталось больше никого, слева немецкая пехота почти до окопов дошла, все туда рванули, тут только я и сержант с Лебеденко. А танк уничтожить надо, так как он потерял ход, но не возможность стрелять. Парнишка по фамилии Лебеденко полз недолго. Вскочив, как чертик из табакерки, он поднял было руку с гранатами и… Несколько раз дернувшись, его тело осталось лежать на поле. Срезали его из того второго танка, что прикрывал поврежденную машину. А ведь это моя вина, я не смог подбить этот гребаный танк, вот и гибнут сейчас парни один за другим. – Товарищ командир, еще гранаты есть? – кричу сержанту. – Нет, последние связали. Похоже, хана нам, ребятки, – голос сержанта дрожал. Что делать-то? И тут правее нас в окопе раздался клич: – В атаку, вперед! Это я позже понял, что решение было верным, но тогда мне показалось, что кричавший сошел с ума. А по делу он был прав. Немцы один черт почти дошли, танков у них хоть и осталось всего три, из них на ходу только два, но это были танки. А подняв людей в атаку, командир добился главного: немцы дрогнули. Тот злосчастный танк, что вовсю косил нас, прикрывая раненого друга, начал пятиться, когда наша пехота полезла вперед. Немецкие стрелки давно побежали, вот и танкисты, оставшись без прикрытия, дрогнули, хоть и огрызались. Я, на ходу подобрав выпавшую из рук убитого Лебеденко связку гранат, швырнул ее в недобитый танк. Сержант кричал, что нужно кинуть именно за башню, на моторный отсек. Это было трудно, но получилось. Орудие смолкло, так как тоже стреляло до этого, появились языки пламени, яркого, горячего. Я отбежал в сторону и залег, ожидая, что, как в кино, должны появиться танкисты. Вылез всего один. Кашляя, не разбирая дороги, пытаясь протереть глаза, он попытался сбежать к своим, но сержант ловко догнал его и ударил прикладом. – Вперед, Молодцов, этого я свяжу сейчас, догоняй наших! И я помчался. Впереди шел бой, но жиденький, стреляло явно небольшое количество солдат. Оставшиеся танки ушли, вернее, ушел только тот, что и мешал нам больше всех. Еще один, он был значительно дальше от нас, также кто-то сжег. Вообще картина была красивая: пять танков стоят на поле и горят, а мы, без поддержки чего-либо серьезного, гоним врага. Очнулся от накатившего азарта, когда упал в немецкий окоп. Тот оказался мелким, едва по пояс, но я чуть ноги не переломал себе. Оказалось, споткнулся о мертвого фрица. Со всех сторон уже шла рукопашная, я опасался в нее влезать, так как вряд ли смогу справиться с кем-либо, не умею я драться. Но увидев, как нашего раненого командира душит здоровенный немец, лежа на нем, все же решился. Вспомнив, как сержант оприходовал танкиста, я перевернул в руках винтовку и, подскочив (тут и было-то всего метров десять), со всей дури опустил приклад на каску немца. – Спасибо боец, – кивнул командир, вылезая из-под немца. Тот был тяжелый, пришлось помочь. – Товарищ командир, у меня винтовка сломалась, – пожаловался я. Реально, от удара по каске немца у меня приклад треснул. – Да вон их сколько, бери любую и скорее… Командир тем временем зарезал своим штыком оглушенного немца. Обведя глазами округу, точнее, место возле себя, увидел немецкую винтовку, и едва я наклонился за ней, почувствовал удар в бок. Как бревном ударили. Упав, я скорчился от боли, но орать не стал. Память подсказала, что все, амбец, такие ранения смертельны, проходили уже. – Что с тобой, Молодцов? – услышал я голос сержанта, затем стрельбу. Рядом упал наш младший командир и уже не шевелился. Я видел только его тело и ноги убитого фашиста, о каску которого я сломал винтовку, больше в поле зрения никого не было.