– Печально, – пробубнил я. – Надо возвращаться назад. Судя по карте, строго на север от того места, где мы парней оставили, будет деревня. Километров восемь, а главное, на ней никаких обозначений, кроме точки на карте. Слыхал в штабе, что так наносят неопознанный населенный пункт после аэрофотосъемки. Тиражируя карты для войск, летуны же не знают названий наших деревень, вот и ставят точки. Если сравнивать с другими, точка маленькая, значит, населенный пункт совсем небольшой и, скорее всего, не представляет интереса. Но это так, домыслы, мало ли чего там немцы обозначили. – Тогда идемте, товарищ старшина, до темноты бы добраться, а то по лесу ночью… – Это да. Пошли. Говорил я дело, ибо за все время наших скитаний уже столько травм получили из-за того, что не видно в лесу ночью ничего, просто жуть. Один боец чуть без глаза не остался, да и у всех остальных рожи поцарапаны, одежда порвана, всяких прочих ушибов и вывихов тоже хватает… Бойцы ждали. Успели отдохнуть за время, что мы находились в поиске, поэтому бузы и недовольства не было. Собрались быстро – и вновь к дороге. Стемнело уже прилично, но видимость была сносной, и дорогу мы пересекли сразу и спокойно. До точки на карте (а благодаря тому, что ходили к селу, старшина смог привязаться к местности очень точно) вышли быстро. Ночь уже опустилась, но расстояние около восьми верст мы преодолели часа за три. Это была именно деревенька, причем настолько маленькая, что мы вообще удивились, как она оказалась на карте немцев. Тут даже дороги не было, так, наезженная телегами колея, заросшая высокой травой. Пять домишек, черных, невзрачных, света не было ни в одном. Казалось, что тут вообще никого нет, но, проходя мимо одного из плетней, услышали возню возле темного сарая. – Живность какая-то есть, значит, есть и люди. Странно, что собак нет, – заметил кто-то из парней. – Стойте тут, – скомандовал старшина и направился к дому. Не успел постучать в окно, как сбоку послышались медленные шаги. – Кто такие будете? Голос пожилого человека не спутаешь с голосом молодого. К нам вышел дедок, сгорбленный, седой, с огромной бородищей такого же серебристого цвета, как и его волосы на голове. – Свои отец, свои, – выдохнул старшина. – Немцев нет в деревне? – Были третьего дня, лишенцы, собак постреляли, курей подушили и уехали. Вы, стало быть, советские? – А ты дед, что, против? – хмуро взглянул на него наш командир. – Да мне что? – пожал плечами дед. – Ежели дурного делать не станете, значит, свои. Только ведь были тут и другие… – Это какие еще? – удивился старшина. – Да аккурат перед немцами пришли шестеро гавриков в такой же форме, как у вас, набрали харчей, сами набрали, угрожали пристрелить, если мешать станем, да и побегли в лес. – Это, дед, скорее всего, диверсанты немецкие, специально наводят ужас на округу, чтобы местное население настроить против советской власти. – Уж этого я не знаю. Так чего хотели-то, тоже обирать станете? – ухмыльнулся дед недобро. – Да нет, дед, узнать хотели, есть ли немцы, да и дальше пойдем. Старшина, видимо, отказался от мысли просить что-то у деревенских. – Ну, я ж сказал, нету тут никаких немцев… – Тогда прощевай, дед, не говори только никому, что нас видел, хорошо? – Хорошо, раз просите, не скажу, да и не спросит меня никто. Немцы, что грабили, всего втроем были, приехали на тарахтелке своей, нахулиганили и уехали, залетные какие-то были. А так к нам специально зачем ехать, о нас и не знает никто. – Ну, на немецких картах ваша деревня есть, так что все же знают. – Тогда понятно, как они сюда заехали, а то я ходил как-то к дороге на Вязники, это село такое, так к нам и отворотки-то не нашел, все заросло. Власти-то тут давно не было, нечего им тут делать, вот и забыли о нас. – Ладно, дед, прощай. …Мы все кивнули старику и потопали дальше, к полю, что раскинулось за деревней. – Постойте, хлопцы… – донеслось нам вслед. Мы остановились и обернулись. Дед стоял на дороге и молчал, но недолго. – Голодные ведь, небось? Ходите сюда, – дед махнул рукой, а сам двинул к своей избе. – Так сам же говорил, пограбили вас, – мягко произнес старшина. – Ну, все-то не отобрали. Идите, говорю, сюда, нечего по лесам ночами лазать, переночуете, а там и идти можно. Отдохнете заодно, устали ведь бегать-то? – Устали, дед, устали, – кивнул старшина и вздохнул. Разместили нас в сарае, но это был сенник, а не нужник какой, поэтому было чисто и вкусно пахло сеном. Бойцы размещались кто где, я тоже свил себе гнездо из пучка соломы. Хорошо-то как… – Обождать немного придется, пока печь разогреется, – вновь появился дед. – Сварю картохи вам, прошлогодняя еще есть. – Да не стоило, дед, – начал старшина, но дед его оборвал: – Мне лучше знать, надо или нет. Я ж почему сразу не стал предлагать, думал, вдруг, такие же упыри, как и до вас были. Отнимете все, да еще угрожать станете, вот и молчал. А вы другие, таких нужно покормить. Давно бежите? – Пятые сутки… – Силен немец, да? – Силен, дед, силен. – Мы в германскую тоже бегали, иногда так давил, что думал, все, амба, но Господь уберег, только раз в руку ранетый, а так целым домой вернулся. – А мы, дед, целы, только вот осталось нас мало, патронов нет, провианта нет, а немец окружил со всех сторон и долбал, вот и побежали. Разговор был честным, все называлось своими именами, перед этим старым и повидавшим жизнь дедом юлить не стоило. – Ладно, ты старшой у них? – кивнул дед старшине. – Только я и остался, все командиры полегли. – Дай-ка мне солдатика в помощь, быстрее дело-то пойдет. – Это да, конечно. Воронин! – Я понял, товарищ старшина. – Хорошо. Помоги деду, потом отдохнешь, от караула я тебя освобождаю. Считай, что ты сегодня на кухне, – хмыкнули оба разом, и дед, и старшина. Да и сам Воронин был, по-моему, не против. А я просто закрыл глаза и отключился. Накопилась, видимо, усталость за время наших блужданий, вот и расслабился, как только получил возможность. Разбудили меня, толкнув в плечо, только под утро. Боец (блин, я ведь даже имен их не знаю, а спрашивать как-то стыдно) показал мне на котелок и кружку, а сам пошел спать. Я решил, что разбудили меня в караул, и, выйдя из сарая для того, чтобы облегчиться, удивился, увидев рядом сидящего бойца. – Чего, до ветру приспичило? – спросил он, улыбнувшись. – Ага. А ты чего здесь? Я думал, меня разбудили, чтобы на посту стоять. – Нормально все. Старшина приказал тебя не назначать, ты ведь с ним бегал, побольше нашего устал. А разбудили тебя, чтобы поел. Дед картохи наварил, много, даже хлеба дал. Картоха с салом, да под соленый огурчик… Ой, до сих пор не верю, что так вкусно поел, а главное, досыта. Забыл уж, когда нормальную еду видел. На позициях все сухпай трескали, хлеба вообще не было, а тут… Я поскорее побежал делать дела в нужник, а закончив, вернулся в сарай и схватил котелок. Точно, целый котелок вареной картошки, в мундире, а сверху приличный такой кусок сала лежит. Картошка была уже остывшей, поэтому сало не растаяло, а то не люблю, когда оно мягкое, мне нравится замерзшее, когда тает на языке… Тьфу ты, замечтался. С удивлением увидел кружку с чаем, тоже холодным, но чаем! Еще были огурцы, лук, чеснок и хлеб. Я лопал так, что трещало за ушами, как бы брюхо не прихватило от жадности. Все же не дал себе полную волю и, съев примерно половину, отставил котелок. Посмотрев по сторонам, увидел такую же картину у всех бойцов. Все спали, но котелки стояли не пустые, значит, не я один такой умный. Выпив полкружки чая, ну, или чего там заварили, стало совсем хорошо. Я растянулся на своей соломе и закрыл глаза. Интересно, сколько на этот раз я протяну и как умру? В бою, в плену, от голода или утону в болоте? Прожив в этом времени уже несколько суток и удивившись, что до сих пор живой, понял, что как-то и не желаю умирать. Если откинуть ужасы войны, то мне тут нравится. Нравятся люди, которых повстречал, нравится отношение этих людей, их разговор, участливость. Главное тут, как мне кажется, быть честным, тогда и к тебе отношение будет хорошим. Хотелось бы пожить здесь подольше… – Пора уходить, – подытожил наше пребывание в этом маленьком раю старшина. Утро выдалось таким замечательным, что на миг даже забыл, где я. Вся деревня, а это восемь жителей из пяти домов, притащили нам еды, кто сколько смог. Мы отказывались, но нас уверили, что она не последняя. По немецкой карте нам идти еще километров двадцать, а дальше карта кончается, и что там, на востоке, никто не знает. Даже я, ибо не учил, дурень, историю. Дед, что нас приютил, вызвался довести до укромной тропинки, которая по краю болот уведет отсюда. Куда дальше, будем думать позже, но и так понятно, что туда же, на восток. Как старшина собирается пройти по вражеским тылам так далеко, не понимаю, ведь сам знает, что наши уже очень далеко, но идти приказывает. Да и что нам тут делать, партизанить? Ха, вон парни рассказали такого, что не захочешь тут особо находиться. Оказывается, не все местные жители так приветствуют бойцов Красной Армии. Есть и такие, кто немцев наводит, а то и сам убивает, не все любят советскую власть, что поделать. Как тут партизанить, когда тебя простые граждане сдадут с потрохами, и превратится эта партизанщина в банальные прятки с известным итогом. Дед какими-то неведомыми тропами завел нас в такую глушь, что даже страшно стало. Торчащие из мха стволы берез, пустые, ни листочка, да и мох сам серый такой, мрачный. – Шаг мимо тропки ступите, хана, – поучал дед, давая наставления. Мы выразили общее настроение, начав бурчать, но дед пресек наши стоны на корню: – Идите след в след, и все получится. Варежку не разевайте, по сторонам не глазеть, немцев тут нет, то бишь вас никто не увидит, поэтому внимание только на тропу. Ну, мы и поперлись. Честно, было очень страшно. Шесты, что срубили на входе в лес, уходили в болото полностью, едва только втыкаешь их в сторону от тропы. А сама тропка узкая, петляет без конца, но благодаря деду, а может, и еще кому, хорошо протоптана, а следовательно, видна отлично. Мы, кстати, спросили у старика, не могли ли и немцы пользоваться этой тропой, но тот заверил, что это невозможно. – Это здесь тропочку видно, а как к ней выйти, если не знать, где она? Вы же видели, каким макаром мы сюда шли. Без знающего человека точно хана. Это было действительно так. Мы пробирались больше часа по бурелому только для того, чтобы выйти на тропу. Она начиналась из ничего, прямо к ней с окраины леса не выйти, вот и выходит, что немцам сюда путь заказан, если только не возьмут старика на прицел. Сутки на болоте выдержали с трудом. Хоть и говорил дед, что тропка безопасна, но береженого Бог бережет. Шли медленно, спотыкаясь, ощупывая каждый метр пути, но вышли. Это была опушка посреди болот, красивая, даже не верилось сначала, думали мираж. Теперь после отдыха, судя наставлениям деда, нам нужно найти зарубку на самой большой елке, и от нее – строго на север. Через пару километров будет выход, и к нему нужно подготовиться, мало ли что там нас ждет. Должна быть дорога, запущенная и забытая, двигаясь по которой, можно добраться почти до самого Минска. Конечно, она есть на планах у гитлеровцев, но поди туда сунься! Дед сказал, что там максимум телега пройдет, больше ни на чем не проехать. Этой дорогой пользовались в свое время пограничники, когда граница с Польшей была, двигались тут люди исключительно на лошадях. Там и заросло все серьезно, да и завалов много, не станут немцы расчищать, долго это. Отдыхать старшина приказал остаток дня и половину ночи, как будет светать, выходим. Харчей у нас было немного, все же не в одно лицо идем, а почти отделением, поэтому экономили. Стоять на часах решили по два часа, чтобы все смогли выспаться, я попросился быть первым, не люблю сто раз просыпаться, по мне, хоть и устал, но лучше сразу дело сделать, то есть отстоять свое, и баста. Причем я сразу заявил, что выдержу не два, а четыре часа. Так как отбой старшина скомандовал в шесть вечера, то и стоять я должен буду до двадцати двух ноль-ноль. А подъем назначили на половину четвертого, чтобы с рассветом выйти. В утренних сумерках идти все же опасно, поэтому и спланировали выход вместе с лучами солнца. Сидеть было тяжко, поэтому вскочил уже через полчаса и начал мерить шагами поляну. Ведь с усталости даже не заметишь, как из сидячего положения переместишься в лежачее, а это означает одно – уснул. Я и так тут самый неопытный, не хватало еще людей подвести, в миг люлей огребу. Вот и бродил по полянке кругами, благо она немаленькая, надоесть не успеет, метров сто, на глаз, в диаметре.