– Мне кажется, что не будет других домов, не будет городов, не будет гор и рек, а этот дом будет стоять. Она поднялась наконец, протянула ему пакет. Тут же обхватила его шею обеими руками и прижалась всем телом. В комнате было уже совсем темно, звезд на небе не наблюдалось, и звуков никаких не доносилось в квартирку под крышей старого пятиэтажного дома. Ипатьев лежал на спине, прижимая к себе бывшую жену, старательно отгоняя от себя мысли о том, что могло быть, не разведись они тогда, очень давно. – …Ты ушел тогда, я готова была выть от злости. Но папа мне сказал, что без работы кони дохнут, и велел, чтобы я придумала себе занятие. Тогда я и решила открыть издательство, чтобы выпускать испаноязычную литературу: зря, что ли, столько лет язык изучала в школе, а потом в универе… Девочек с курса подтянула, и пошло у нас потихоньку. Переводим, издаем… Особых доходов нет, но хоть не в убыток. Издательство называется «Ла Вега»… Ты спишь? – Я слушаю, – ответил Ипатьев, – твое издательство называется «Долина». – Ты помнишь? – удивилась Света. – Все помню. Помню, как мы сбились с дороги и заехали в какую-то деревушку, а там был ресторанчик «Ла Вега», и мы заказали паэлью. Ее готовили во дворе на огромной сковороде: паэлья была с курицей и креветками, ты позвала местных, и пришло столько народу… Все пили вино и пели песни. Ты тоже пела какую-то, и все тебе аплодировали. А потом пришел местный ансамбль, и ты сказала, что это банда примитиво. – Ну да, просто термин, по-испански так художественная самодеятельность называется, – сказала Света, – а пела я тогда самую популярную у них песню. Называется «Недотепа». – Света замолчала, вздохнула и продолжила: – Надо домой ехать. – Не хочешь остаться? – Осталась бы, но не хочу, чтобы муж… Она не договорила. – Он ревнивый? – удивился Павел. – Не знаю, я пока не давала повода. И не хочу давать. Он позавчера в Штаты улетел по делам. Когда ему сообщили про папу, за океаном раннее утро было, и первый рейс, на который он достал билет, только сегодня. Через пару часов он будет дома. Светлана поднялась с постели и начала одеваться. – Он тебя любит? – спросил Павел. Бывшая жена пожала плечами. Потом достала из сумочки телефон и набрала номер. – Когда сможете меня забрать? – спросила она. – Хорошо, через полчаса я выхожу. Она посмотрела на Ипатьева. – А тебя совсем не интересует, люблю ли я его? – Если бы любила, не приехала бы. И она снова не ответила. Павел начал одеваться. – Я тебя тогда обманул, – вдруг признался он, – не в смысле того, что изменил. Как раз нет, я не изменял. Взял зачем-то и выдумал… Просто понял, что я – неудачник, без твоего отца мне грош цена, и тебя я не стою. Вот и решил все обрубить сразу. – А я поверила… ревела… – вздохнула бывшая жена. – Папа сказал, что убьет тебя. А я вдруг вспомнила, как ты это сказал, как признался, готовый сам заплакать… И так стало жалко тебя и обидно оттого, что дороги обратной уже нет… А сейчас уж тем более ничего не вернуть. Павел обнял бывшую жену. – Кому выгодна его смерть? – Не знаю. Никому вообще-то. По завещанию все достается мне, если, конечно, он ничего не изменил в последние дни. По закону все мое – ведь я дочь его родная. Маме отходит какая-то недвижимость, деньги, драгоценности, но ювелирка и так вся мамина… У папы только пара золотых часов… А главное наследство – основное предприятие, то есть контрольный пакет строительного холдинга – наследую я. А если ты имел в виду нематериальную выгоду, то кому-то он не нравился, кто-то не нравился ему, но всерьез он ни на кого не обижался, разве что на тебя. Да и то потому, что вынужден был разочароваться в тебе… А он к тебе как к сыну относился. Они вышли на кухню, Павел поставил кипятиться воду, потом насыпал в заварной чайник крупнолистовой чай… Чайничек был из терракотовой глины. Светлана смотрела на него, а потом взяла в руки чайник. – Я тебя помню, слоник. Сколько же тебе лет? – Даже бабушка не знала точно. Она говорила, что в нем несколько поколений Ипатьевых заваривали чай, и теперь и чайный запах и вкус настолько впитались в глину, что достаточно просто налить в него кипяток и пить чай. Павел запнулся, потому что понял, что говорит совсем о другом – о чем говорить не нужно вовсе, а лучше просто скорбно молчать, потому что время уходит, унося с собой пласты бытия, и у него, и у Светы нет времени, желания и сил говорить на какие-то посторонние темы вроде изложения подробностей их нынешних жизней. – Как все внезапно, – вздохнула она, – и как все поздно. Ничего нельзя вернуть. Бывшая жена поцеловала его, положила ладони на его грудь, ограждаясь от его желаний, и отстранилась. – Мне скоро уходить, – напомнила она. И сама вдруг испугалась этой фразы. Глава тринадцатая Прошел еще день, за ним прошмыгнул следующий. Не было ничего, что могло бы отвлечь, и даже работа сидела на его горбу тяжкой ношей. Павел прозябал в офисе, просматривая отснятый материал, не вникая в смысл того, что видел. В отделе полиции Толя Медведев брал интервью у задержанного мошенника, который организовал сбор денег на операции тяжело больным детям… – То есть вы не отрицаете, что по вагонам пригородных электричек ходили ваши сотрудницы, которые представлялись матерями тяжело больных детей. – Может, и ходили, – ответил небритый пятидесятилетний мужчина, – за всеми же не уследить. У кого дети больные, а у кого здоровые, мне не докладывают. – А они все утверждают, что вы им норму установили, десять тысяч рублей в день! Это правда? – Врут они все. – И никто не возмущался в электричках? Ведь операции на позвоночнике, на сосудах и на сердце делаются в Российской Федерации бесплатно и детям, и взрослым по полису ОМС. – Какой полис? – Обязательного медицинского страхования. – Я про деньги ничего не знал. Они, конечно, приносили мне что-то, потому что должны были. – На вас работали почти сорок женщин? – удивился Медведев. – И все были вам должны? – На самом деле больше мне должны, но я другим все простил. – При обыске в вашем доме нашли почти сорок миллионов рублей. – Да, это мне бабушка в наследство оставила. Она всю жизнь работала, людям гадала. А еще у меня дедушка был баро[13]. Ипатьев поднялся из-за стола, вышел из кабинета и окликнул Медведева. Тот подошел довольный. – Шикарный сюжет, правда? Очень колоритный товарищ. Но Павел покачал головой. – В эфир мы это пускать не будем. – Почему? – опешил Медведев. – Чтобы с каналом не ссориться. У них вся реклама на таких мошенниках держится, – объяснил Ипатьев. – Но ведь есть какие-то фонды – их государство солидными суммами поддерживает. – Не государство, а чиновники. Потому что через благотворительные фонды воровать удобнее. Все! Закрываем эту тему, а то нас в очередной раз самих закроют. Павел посмотрел на покрасневшую Прошкину и ободряюще произнес: – Не бойся, Леночка, никто нас не закроет, потому что мы умные и опытные. Девушка в ответ улыбнулась ему. Он вернулся в кабинет, и следом проскочил Медведев. – Зря ты про мошенников сказал, – шепнул он, – наша Леночка в эти детские фонды по ползарплаты отправляла. Хотя у нас вся страна такая сердобольная: деньги шлют мошенникам, а сами потом громко негодуют: мол, что у нас за страна, приходится всем миром собирать на лечение больным детишкам! А заглянуть в перечень операций, которые оплачиваются со страхового полиса, не могут. И все молчат… Главное, врачи почему-то не хотят высказаться: кому вы собираете деньги и кто вам сказал, что за не самую сложную операцию по стентированию коронарных сосудов надо платить в какие-то фонды полмиллиона баксов. – Кому Леночка жалуется? – не понял Ипатьев.