– Кровать купила? – Не-а. – Все время в спальном мешке спать нельзя. Позвони хозяину и скажи, что тебе очень нужна кровать. Смешно же. Хочешь, я сам позвоню? – Хью, – со смехом отвечаю я. – Мне как-никак двадцать четыре года. Что, лучше будешь говорить с моим хозяином, чем собственному сыну подгузник менять? – Именно так. Я знаю, что ты этого не сделаешь. – У меня все в порядке. Мне нравится спать в спальнике. Я и не хотела кровать, даже попросила, чтобы он ее забрал. – Могла бы новый матрас купить. Знаешь, сколько стоят кровати? – Хью, – спокойно говорю я, – все в порядке. – Я хочу помочь тебе. – Ты меня достаешь. – Ладно, извини. Давай о другом. Какие планы на сегодня? – Продолжаю поиск работы, иду на два собеседования. – Напиши мне, как сходишь. От мамы что-нибудь есть? – На днях целых три голосовых сообщения прислала. В одном обозвала меня воровкой и велела вернуться и отдать ее деньги. Во втором были сплошные слезы и сопли, она говорила, что я ей нужна, что Олли все делает не так, как ей нравится, с утра до ночи где-то шляется, а из третьего я узнала, что я глупая сучка и что лучше бы она сделала аборт, когда мной забеременела, – жалко, опоздала. – Ничего себе… – Он запускает пальцы в волосы, переживая за оскорбления, предназначенные для меня, но не достигшие цели. – Почему она мне не звонит, ничего не рассказывает? – Я у нее как груша для битья. Мне, наверное, должно льстить, что ей со мной так удобно. Мне грустно слушать такое от нее; лекарства шли на пользу, она лучше управляла своими настроениями, становилась уравновешеннее. А теперь вот снова курит и пьет – это слышно по голосу. Не знаю, перестала ли она принимать лекарства; может, ей нужны новые, а может, они не совмещаются с алкоголем или чем там снабжает ее Олли, но только его возвращение разрушило равновесие, к которому она с великими трудами шла несколько лет. – Олли эта задача не по плечу, – говорит Хью. – Ну мы и так это знали… Он вздыхает, как будто держит на своих плечах весь мир. И вдруг в нем, всего лишь тридцатилетнем, проскальзывает что-то стариковское. На висках заметная седина: слишком уж давно он старается, чтобы всем было хорошо. Я не хочу, чтобы он угробил свою жизнь, разрушил все, чего достиг, вернулся к ней. – Я вернусь, – говорю я. – Ни за что, – твердо отвечает он. – Дай мне слово. – Это ты дай мне слово. – Ни за что не вернусь, – говорит он, и я слышу, чувствую, как в нем вскипает гнев. – Поверь мне, никогда. Я неправильно считывала его. Это меня удивляет. Я не могу видеть его цветов по видеосвязи, но по телефону и в FaceTimes мы говорили с ним куда больше, чем за последние десять лет, что прожили под одной крышей, и я всегда знала, что Хью чувствует. – Я поговорю с Олли, – предлагает он. – Может, пора звать на помощь дядю Иэна? – отвечаю я. – Он все-таки ее брат. Могут же они хоть изредка заезжать к ней, показывать, что им не все равно! – Мысль хорошая. Он устало потирает лицо; ответственность изнурила его. Он отвечает за многое: в школе – старший преподаватель, дома – двое детей… – Семьи, говоришь? – Хью, – неожиданно для себя самой серьезно говорю я. Мы меняемся ролями. – Тебе нужно освободиться. И тут я четко понимаю, что сама уже сделала это. Я навсегда освободила себя от Лили и Олли, от своих обязанностей перед ними. Они взрослые, у них есть свой угол. На мне они больше не повиснут. Это совсем нелегко, честно сказать, это очень даже трудно, но теперь моя очередь. – Ну да… – неубедительно произносит он. Я прекрасно понимаю, что Хью никогда не перестанет заботиться, организовывать всех и каждого, стараться сделать тяжелое легким. Все это есть в его цветах. Возвращается Аннабель и с размаху тычет Хью в бедро своим крошечным пальчиком. «Ой-ей-ей!» – притворно скорчившись от боли, кричит он и летит с табуретки на пол, открывая моему взору изрисованный детьми холодильник. Аннабель громко ревет: «Па-апа!» Из другой комнаты влетает По с ребенком на руках. Я смеюсь и отключаюсь. * * * Я никогда не езжу в лифтах. В их маленьком пространстве заперто очень уж много энергии. Я хожу по лестнице. Запирая свою дверь, я замечаю, что дверь соседа открывается и, чувствуя себя неловко, не готовая к тому, чтобы представляться, быстро ухожу по коридору. Я никакая не провинциалка; Дублин глухоманью не назовешь, но я знаю, как и куда мне пройти, мне известны спокойные маршруты, переулки, аллеи, где можно спрятаться от толпы. Лондон мне чужой, и люди здесь везде. Я не могу ничего сообразить, пока не разберусь, где я. Я стараюсь не натыкаться на людей на оживленных тротуарах, бегаю от их цветов и магнитных полей, хотя и понимаю, что, пробираясь сквозь толпу, должно быть, выгляжу пьяной в стельку. Когда четвертый прохожий задевает меня за плечо, я замираю в радужной реке, и она обтекает меня. В полуобморочном состоянии я спасаюсь, скрывшись в боковом переулке. Я давлю в себе неожиданное ребяческое желание разреветься, когда представляю масштаб того, зачем я сюда приехала. Самостоятельная жизнь и манит, и страшит. Чтобы вырастить в себе силу, я впервые за десять лет думаю о миссис Муни. Я думаю о Госпеле, о Хью, о людях, которые верили и до сих пор верят в меня, которые тратили свое время и энергию на попытки заставить меня послушать их и вести себя как положено. И, забыв обо всех духоподъемных речах, я возвращаюсь на людный тротуар и иду дальше в толпе, переливающейся разными цветами. Первое собеседование у меня в магазине «Комик-экстремал», в районе Ковент-Гарден. Он битком набит комиксами, статуэтками, пластмассовыми фигурками мультяшных героев и прочим тематическим барахлом. В пропахшем пылью магазине нет ни одного посетителя. Зато есть хозяин лет сорока с небольшим, с длинными волосами, забранными в хвост, расстегнутой рубахе в клетку и поддетой под нее майке с Симпсонами: голозадого Барта душит Гомер. Он поднимает глаза от стола, за которым что-то делает. Я снимаю очки и маску, но остаюсь в перчатках – с ним ведь придется здороваться за руку. – Здравствуйте, меня зовут Элис Келли. Я пришла на собеседование, – начинаю я. Он окидывает меня взглядом сверху вниз и отвечает: – Хорошо… После этого он какое-то время бесцельно слоняется по магазину, как будто собирался что-то делать, но забыл, что именно, потом возвращается на свое место и произносит: – Нам… это самое… нужно будет это здесь делать. – Хорошо. – Так… это самое… у вас есть опыт работы по продаже комиксов? – Нет. Он подольше задерживает на мне взгляд. – В объявлении было сказано, что опыт не требуется, – спешу ответить я и прокашливаюсь. – Последние шесть лет я в полном объеме исполняла обязанности сиделки при психически больной женщине-инвалиде. Мне доставляет удовольствие говорить о Лили так. – Она была очень сложной пациенткой, – добавляю я. – Значит, вы справитесь с очень сложными покупателями, – замечает он. – Вообще-то в объявлении было сказано, что работать нужно будет в основном на складе, – замечаю я: хочется быть как можно дальше от людей. – Ну да… это самое, мне нужен помощник, чтобы все здесь организовать. Открывать коробки, клеить этикетки, следить за порядком. У меня все это не очень-то получается. Правда, можете спрашивать что хотите о любом комиксе, который у нас есть, – все могу рассказать. Он смотрит на меня так, как будто хочет, чтобы я задала вопрос с подковыркой. Мне вспоминается коллекция комиксов Госпела и урок, который он преподал мне в спецшколе. – Хм… Кто злейший враг Человека-паука? – спрашиваю я. – Зеленый гоблин, кто же этого не знает, – разочарованно отвечает он. – Я тут недавно интернет-магазин запустил. Специально для фанатов, так что работы с ним просто завались. Сборка заказов, упаковка, все такое… – Понятно. – А вы что, фанат комиксов? – Конечно, не такой знаток, как вы, но довольно хорошо в них разбираюсь, – отвечаю я – правда, обведя взглядом магазин, не вижу на полках ни одного знакомого мне героя. – По крайней мере, главных-то знаю. Бэтмен, Супермен, Человек-паук… Все остальные имена вдруг вылетают у меня из головы, и я комкаю ответ: – Ну и так далее… – Вы хорошо подумайте, кого здесь называть главным, – произносит он. И он снова проводит по мне глазами снизу вверх. Красный вихрь вздымается в шагу его брюк. Я вздыхаю.