Не слушая ее, я прохожу через всю квартиру на балкон. Я смотрю оттуда на входную дверь, чтобы точно знать, что он вышел. – Как вы себя рекламируете? – интересуюсь я. – На своей странице в «Фейсбуке», – отвечает Наоми. – Лучше не надо, – советую я. – Хорошо, – слегка недоумевая и сильно перепугавшись, соглашается она. Вскоре появляется Рувен. Я замираю; Ларри, если правда его так зовут, должен бы выйти вслед за ним. И действительно, он тут же появляется, и я выдыхаю. Он оглядывается, как будто ищет, где здесь закладка наркотиков, поднимает глаза вверх, смотрит в нашу сторону, и я быстро делаю шаг назад. Чистое зло находишь нечасто, но нужно уметь распознавать его, когда оно тебя находит. * * * Я делаю из своего лондонского балкона Небесный сад. Он великолепен, именно так, и не иначе, говорю я и почти все соседи, кроме Димитрия: ему не нравится, что в саду летают пчелы и звенят китайские колокольчики. Я установила систему сбора дождевой воды, кинув в бочку шланг от водосточной трубы. Оттуда я или беру воду сама, или включаю насос и работающий от аккумулятора таймер, чтобы сад можно было поливать, когда нужно и сколько нужно. Правда, насосом я пользуюсь только при крайней необходимости: уже поняла, что хотя помидорам и нужна вода, но в разное время они выпивают разное ее количество. По-моему, как и у людей, у них индивидуальные потребности. Мне нравится, как мы общаемся, когда я их поливаю; наверное, так чувствует себя мать, когда кормит ребенка. Питание объединяет. Кто бы подумал, что я стану той сумасшедшей, которая разговаривает со своими растениями, – а ведь стала. Я выращиваю травы: тимьян, лаванду, петрушку, шалфей, розмарин и мяту. У меня есть дикие растения, которые нравятся пчелам и бабочкам. На балконе так тесно, что мне почти негде сидеть, но я любуюсь видом, который передо мной открывается. А цвета, ах, эти цвета, – и не цвета лепестков, а энергии от растений и цветов, бабочек и пчел, когда они кормят друг друга. Обмен энергиями – это нечто феноменальное. Это похоже на звуковые волны, на рев радио в жаркий день, на громыхание басов, колыхание горячего воздуха или мираж на дороге. Это как оптическая иллюзия, абсолютный феномен, когда воздух, кажется, изгибается, нарушая все законы светового шоу. У меня привилегия смотреть его из первого ряда. И, пока я смотрю, я могу даже называть это даром. * * * – Тебе нужно приехать ко мне, – говорю я Лили. – Фотографии пришли, мне хватит. – Это не то. – Балкон – он и есть балкон, – обрубает она. – Да, балкон, но очень красивый, – говорю я, изо всех сил стараясь не допустить до себя ее негатив. – А чего бы тебе не приехать? Я бы показала тебе, где живу. Побудешь несколько дней в Лондоне. Ты когда здесь последний раз была? – Не знаю. С твоим отцом… – Я считаю секунды, и она добавляет: – Гадом. – Лифт в доме есть, спать ты можешь в моей комнате. – А ты где будешь? – На диване. Да, в общем, все равно где. – А как я на самолете полечу? – Олли привезет в аэропорт. Дальше тебя сопроводят. Знаешь, колясочникам сейчас летать не проблема. Она фыркает, и мне становится понятно, что мы ведем пустой разговор, и она никогда не приедет. – Как там Олли? – Нормально, – односложно отвечает она, закрывая тему, и выпускает дым. – Дома? – Угу. – Куришь? – Ну и что же? Мы замолкаем. – А может, мне самой приехать и тебя забрать? Снова звук, похожий на фырканье, в трубке что-то шуршит, и на другом конце раздается голос Олли: – Нечего тебе здесь делать, воровка. Чтобы ноги твоей здесь не было, а то смотри, закончу то, что начал, когда ты уезжала… – Не смей с сестрой так разговаривать, клоун! – слышу я голос Лили. – Отдай трубку. Не верится, что он сделает такое, но от его слов мне становится плохо. – Дай ей трубку, – говорю я ему. – Да, – снова отвечает она. – У вас все в порядке? Она смеется: – А ты как думаешь? – Лили, он за тобой ухаживает? Хлопает дверь. – Его дома почти не бывает, – более откровенно говорит Лили. – Он не получил те деньги, которые давали тебе. Не дали, а почему – не знаю, не спрашивай. Он Хью все жаловался. – Хью мне об этом ничего не рассказывал, – говорю я, больше себе самой. – Да и не рассказал бы. Хью всегда Хью. – Раз он ничего не получает, значит, и не помогает? – Ну, помогает немного. – Я на эти выходные приеду. * * * На выходные я приезжаю к Лили. Я не была у нее дольше, чем положено. Олли я не боюсь, он мой брат, родная кровь, он ничего мне не сделает. А кстати, сделал бы? Стоит мне задать себе этот вопрос, как вспоминается его рука, сжатая на моей шее, его пальцы, сжавшие мне горло и чуть не порвавшие его. Это длилось всего несколько секунд, но оставило след и на моей коже, и в моей душе. Я иду от автобусной остановки к дому и чувствую себя точно так же, как тогда, когда шла из школы домой: в животе неспокойно от предвкушения, в груди тесно от волнения. Так я жила каждый день. Тело всегда было жесткое, напряженное, а я даже не замечала этого, пока не уехала. Внутри все подрагивает, я готовлюсь к нападению, в эмоциях полная ясность, физически полная неопределенность. Шторы опущены, дверь не заперта. Я вхожу и чуть не падаю. В доме настоящий бардак, но меня прямо-таки сбивает с ног дым. И застарелый, и свежий запах курева буквально висит в воздухе. Мойка завалена грязными тарелками и стаканами. Ни кастрюль, ни сковород не видно, а значит, никто ничего не готовит. Лили до мойки не дотягивается, а он и не думает мыть посуду. Из мусорного ведра валятся коробки и пакеты из-под готовой еды, и они уже воняют. Я включаю режим молчания: вытаскиваю пакет с мусором из ведра, несу его в мусорный контейнер и сразу же принимаюсь за уборку. Растения, которые я оставила на подоконниках, давно погибли. Я выношу их, мертвые, в горшках на улицу и ставлю прямо на землю. Это меня бесит. Правда, трава пока еще хорошо выглядит; по крайней мере, видно, что ее стригут. Я чищу, прибираю, отскребаю. Загружаю посудомойку, привожу в порядок духовку, настолько заляпанную жиром, что меня чуть не выворачивает наизнанку от отвращения. Внизу никто не появляется. Я, думая, что одна в доме, вхожу в спальню Лили, не зная, чего ожидать. Здесь все не так плохо; хотя бы свой маленький клочок она еще может контролировать. Она спит, лежа в кровати. Я тихо обхожу комнату. Собираю в стирку грязные вещи. Подбираю чашки и кружки с пола у ее кровати. Рядом стоит прекрасный зеленый куст алоэ; я смотрю на него и начинаю тихо плакать. * * * Я устала чувствовать себя тенью. С работой уборщицы покончено. В Лондоне у меня появилось чувство, что я хоть и здесь, но отдельно от всех. В окружении людей, но без связи с ними, будто со стороны наблюдаю, как они живут, как будто они на ярком свету, а я – нет. Ночью я работаю, днем сплю, в общем, не живу по-настоящему. Именно этого мне хотелось все то время, пока я жила дома, с Лили; проходить мимо, лишь бы меня не трогали, но сюда я переехала не для того, чтобы оставить при себе плохие привычки. И не для того, чтобы те, кто когда-то меня знал, больше меня не увидели. Я устраиваюсь в кол-центре под названием Calling Card. Время работы удобнее, с девяти до пяти, зарплата выше в этом дорогом до абсурда городе, я могу ходить в джинсах и синей майке с логотипом компании. Я сижу на исходящих звонках. В час их нам нужно сделать минимум десять, но я делаю в два раза больше, и не от хорошей жизни. У меня не получается заставить человека на том конце провода слушать. Парень слева от меня и девушка справа бойко отрабатывают сценарий продаж, которому нас обучили, но всем, кому звоню я, или некогда, или неинтересно, или нужно перезвонить попозже; а когда я перезваниваю попозже, человек просто не берет трубку. Я работаю теперь в непосредственной близости от множества людей, и это нелегко, хотя перегородки, разделяющие нас, создают ощущение уединения. Нас в зале двести человек, мы сидим за десятью прямоугольными столами, по десять с каждой стороны, но те, кто придумал, как втиснуть две сотни человек в один зал, сумели создать ощущение простора, хотя на самом деле его нет. Это трюк, которому мне нужно научиться, один из ценнейших советов, которые мне может дать громадный Лондон, но пока что главная проблема не в людях. Она в машинах. В зале душно. Снять майку я не могу, под ней больше ничего нет. Я чувствую, что мне мало воздуха, что дышать нечем. Щеки пылают. – Можно окно открыть? – спрашиваю я своего соседа Пола.