Он предупреждающе поднимает палец – я мешаю ему говорить по телефону. Я обмахиваюсь майкой и оглядываюсь по сторонам, как будто ищу, где же здесь воздух. – Спасибо, что уделили мне время, – радостно, нараспев произносит он и, обращаясь ко мне, говорит уже другим тоном: – Окна не открываются, кондишен работает. А что с тобой? – Жарко, – говорю я; перед глазами мелькают черные точки, мне кажется, я вот-вот упаду в обморок. Струйка пота стекает по шее, катится между грудей, впитывается в лифчик. В голове молотом стучит боль. – Это все машины, – говорит он, озабоченно смотрит на меня и спрашивает: – Вода есть? Я ставлю на стол пустую бутылку. – В кулере, на углу, есть холодная вода. Я схожу, налью, – говорит он, одним глазом глядя на меня, а другим слушая наушник. Моя паника немного утихает; его доброта успокоила меня, хоть жарко все так же, невыносимо. Я оглядываюсь кругом. Все прилипли к своим экранам, погружены в разговоры с незнакомыми людьми, стараются изо всех сил, чтобы в мгновение ока расположить человека к себе и заручиться его доверием. Жизнерадостные, всегда готовые прийти на помощь, что бы ни происходило у них в жизни. Цвета вокруг мониторов горячее и ярче, чем их собственные. Я смотрю на девушку перед собой, по имени Парминдер, и давлю в себе желание громко закричать, потому что энергия от ее компьютера тянется к ней, как враждебная, злая сила, и, кажется, так и норовит засосать ее в машину. Все утро компьютеры испускали раскаленно-красные цвета, которые тянулись к сидящим в зале и нагревали всех, кто в нем был. Какого бы цвета люди ни были раньше, их теперь окружает пылающий красный, дополнительный слой, как изоляция, прожигает их цвета, горячей лавой течет в головы и тела. * * * – Разрушение озонового слоя, – мистер Уолкер, наш учитель естествознания, зачитывает вслух тему, написанную на доске. Кто-то недовольно гудит. За партами все сидят по двое, но все знают, что мне нравится иметь свое пространство, поэтому я сижу одна, в темных очках. Впереди, за одной партой с Госпелом, сидит Салони; она так туго накручивает на палец прядь волос, что кожа под ней белеет, багровеет, будто вот-вот лопнет, и тут она отпускает прядь. Я могу точно сказать, что она ничего не слушает. Вид у нее серьезный, но меня не проведешь: мыслями она далеко-далеко, совсем в другой жизни. Одна из жен в гареме восточного принца – об этом она мне уже рассказывала, – а может, в нью-йоркском небоскребе, где расположена ее собственная компания. В голове у нее множество жизней, и неудивительно, что, когда она говорит, иногда получается чепуха. – Что разрушает озоновый слой? – Авокадо, сэр! – выкрикивает Эдди. Класс покатывается со смеху. – Почти угадал, – отвечает мистер Уолкер, стараясь не улыбаться. – Химикаты, которые делают на заводах, тепличные газы, метан например, а особенно хлорфторуглероды, не зря называют разрушителями озонового слоя. Этот слой не пропускает через атмосферу Земли опасные волны ультрафиолетового излучения. Волны этого диапазона вызывают рак кожи, солнечные ожоги, слепоту, вредят растениям и животным. Он смотрит на класс и ждет реакции. Кто лежит головой на парте, кто глядит в окно. И никто его не слушает. – Где находится озоновый слой? – задает он вопрос. Тишина. – Я вам подскажу. Он такой большой, что им можно обернуть всю Землю. – Как мама Салли, сэр! – Озоновый слой расположен в верхнем слое стратосферы. Посмотрите, – показывает он изображение, спроектированное на доску, – он похож на силовое поле вокруг Земли. Салони оборачивается и пробует привлечь мое внимание. Я не замечаю ее. Она тычет в меня карандашом. Я шепчу: – Не трогай меня! – Посмотри, – шепчет она в ответ. – Вон тот, в соседнем ряду, попросил меня выйти за него. – Не мешай, я слушаю. – Ну и дура, – обиженно отвечает она, отворачивается и опять уставляется в окно. Урок становится на удивление интересен мне. Я внимательно рассматриваю Землю на картинке мистера Уолкера. Озоновый слой показан зеленой дымкой вокруг планеты. Он выглядит, как энергия Земли. – Получается, озоновый слой защищает Землю? – спрашиваю я. Он, кажется, был бы одинаково доволен и если бы ему задали вопрос, и если бы не задали. Он давно уже отключился. Эта школа сделает такое с любым учителем. – Он защищает нас от вредного влияния солнечных лучей, да… это такое биополе Земли, – отвечает преподаватель. – А что такое биополе? – задаю я следующий вопрос. Кое-кто из одноклассников смеется, думают, что я валяю дурака, нарочно мешаю ему договорить. Он смотрит на меня, видимо раздумывая, так это или нет, и решает, что так. – Считайте, что получили домашнее задание, мисс Уорд. Вот завтра вы и расскажете мне, что такое биополе. А теперь переходим к следующей картинке, смотрим, как влияют хлорфторуглероды… Он нажимает кнопку. – Это озоновая дыра. – Не такая опасная, как в башке у Алекса, сэр! Он и это пропускает мимо ушей. – Откуда мы знаем, что она есть? – спрашиваю я. – По химическому составу воздуха. Простым глазом увидеть его нельзя, нужны сложные инструменты, чтобы замерить изменения. А измеряются они в единицах Добсона. – Ску-учно, – ноет кто-то. – Возможно, мы поговорим об этом в следующий раз. – Или никогда. Я отворачиваюсь в окно и смотрю высоко-высоко в небо, в самую стратосферу. Поверх всех наших энергий я воображаю себе гигантскую зеленую дымку над Землей, внешний слой, как будто мы живем внутри снежного кома. Я задумываюсь: вот если бы я забралась так далеко, увидела бы я Землю, а если бы увидела, какие цвета были бы у нее? Было бы ей больно, как большинству людей, или цвета у нее были бы радостные? Могла бы Земля завидовать? Меня захватывает эта мысль, и ничего не хочется так сильно, как увидеть ауру нашей планеты. А может, мне и не нужно ее видеть, может, как и всегда, я уже точно чувствую то, что чувствует Земля. – «Биополе – это энергия, окружающая живые системы. Это матрица, соединяющая наши физические, эмоциональные и умственные измерения», – читает Госпел с экрана компьютера, когда мы делаем домашнюю работу. – Что бы это значило? Я записываю это, смотрю на монитор, в поисковую строку Google. На его запрос «что такое биополе» появились другие варианты вопросов. – «Бывает ли у людей магнитное поле?» – читаю я вслух. – Ну-ка, щелкни. – «Каждый орган и каждая клетка имеют собственное поле, – читает он, смешно подражая профессорскому тону. – Нейроны, клетки эндокринной и мускульной систем называются возбуждаемыми клетками, так как электричество стимулирует их, порождая магнитное поле». На переносицу он водружает воображаемые очки. Дергается. Закидывает голову назад. Всхрапывает. – «Светятся ли люди?» – читаю я. Госпел смеется и читает сам: – «Современные ученые говорят, что человеческое тело в буквальном смысле слова светится». Что за фигня? – бросает он дурачиться. – «Есть исследования, что тело испускает свет, яркость которого в тысячу раз меньше, чем мы способны видеть невооруженным глазом». Дуристика какая-то! – Вот поэтому я и здесь, – отвечаю я в порыве откровенности, и лицо от этого радостно вспыхивает. – Я умею видеть цвета людей, их магнитное поле, или как там это называется. Мне проще сказать, что я вижу цвета людей. Цвета отражают настроения: зеленый – это грусть, розовый – радость, но на самом деле все сложнее. От цветов у меня болит голова. Поэтому я и хожу в темных очках. Он удивленно смотрит на меня – не шучу ли, и по какой-то причине решает, что я говорю правду. – А у меня какой цвет? – Медовый, – с улыбкой отвечаю я. * * * Пол возвращается с бутылкой ледяной воды. – Спасибо… – Да пожалуйста. В первое время здесь все жутко мерзнут. Кондишены всегда работают на полную мощь. По-другому никак, компьютеры сильно нагреваются. Так что это не для нас, это чтобы компьютеры не взорвались.