Я оглядываю зал, вижу, как на тела всех медленно наползают лучи от компьютеров, и вдруг понимаю то, что раньше до меня не доходило. Наши энергии похожи на озоновый слой, а энергия компьютеров, электромагнитная энергия – на хлорфторуглероды, которые проходят через каждого, как горячий нож через масло, оставляют дыру в человеке и кусочек себя вокруг нас. Кусочек, который мы не видим. То самое биополе. Много паники вокруг изменения климата. Земля в кризисе, но мне кажется, что никто не обращает никакого внимания на кризис в наших душах. И нет единиц, чтобы измерить все дыры, которые появляются в каждом из нас. * * * В квартире Наоми, в центре комнаты, на кровати лежит женщина. По-моему, ей около тридцати. Она в легинсах и джемпере, но без туфель. Когда я вхожу, она улыбается мне, хотя глаза у нее красные, припухшие, как будто от слез. – Это Люси, а это Элис, – знакомит нас Наоми. – Люси не возражает, чтобы ты посидела здесь, говорить мы закончили, сейчас начнем чистить чакры. Предполагается, что наблюдать я буду за Люси, но я не могу оторвать взгляда от Наоми. Вокруг нее аура чистого золота – такой я видела только у новорожденных. Этот золотой свет поднимается от земли, поднимается вверх, окружает ее, как пламя зажигалки. Он плывет внутри пузыря и похож на игристое вино или шампанское, только что налитое в роскошный высокий бокал. Яркость у него такая, как будто открываешь утром шторы, а в лицо бьют яркие утренние лучи. Я, почти щурясь от ее света, смотрю, как она работает. Самый главный цвет вокруг Люси – черный. Но не колючий, как у педофила в парке, и не с металлическим отливом, как у больных на голову, одержимых страшными, дьявольскими мыслями. Такой черный я видела, и не раз, многие носят его на себе каждый день: это черный цвет горя. Спокойный, задумчивый черный задернутых штор, такой, чтобы можно было погрузиться в себя. Мне кажется, что он вежливо, но твердо говорит: «Не беспокойте, я устал, отдыхаю, стараюсь прийти в себя». Вот этот-то черный, чистый и прозрачный, как траурная вуаль, окутывает Люси с головы до ног; в некоторых местах он собирается в более плотные узлы; там она явно борется с эмоциями, и особенно это заметно в верхней части живота, где заканчивается грудная клетка. Здесь Наоми нужно действовать осторожно: если она делает то же самое, что когда-то делала Эсме в тот единственный раз, когда я видела занятие рэйки, то есть отправляет черные узлы не туда, например, к голове или внутренним органам Люси, например, или к внутренним органам, это может быть опасно. Или сами узлы могут сопротивляться и не двигаться с места, станут плотнее, темнее, туже. Я смотрю, как, закрыв глаза и вытянув руки, Наоми верно определяет проблемные места. Она глубоко дышит, и на фоне спокойных звуков льющейся воды и флейты принимается за работу над первым узлом. Я замираю. Когда из рук Наоми появляется энергия, я чуть не ахаю, потому что вижу ее. Она красно-оранжевая, теплая, манящая, точно закат. Тугой черный узел поначалу не поддается, становится даже плотнее. Наоми не тратит на него время, оглядывается в поисках чего-то и берет в руки камень мускусно-черного цвета. Она держит его в руке, как будто греет, глубоко вдыхает, медленно выдыхает, кладет камень туда, куда падает солнечный луч. Потом еще раз протягивает руки над упрямым черным узлом. Он начинает медленно распутываться. Приостанавливается ненадолго, как будто решает, что делать дальше. И вот становится чистым, прозрачным, сливается с грустной пеленой вокруг Люси. Так же Наоми работает с другими узлами. Из уголка глаза Люси ползет слеза, она не смахивает ее, и слеза исчезает в волосах около уха. Наоми развязывает все узлы эмоций, но черная пелена вокруг Люси не исчезает. – А теперь закроем чакры, – негромко говорит Наоми, чтобы не испугать умиротворенную Люси. Мне вспомнилось, как парамедик, которую я еще ребенком вызывала к нам домой, стирала с рук зеленое облако. Интересно, делала ли она это бессознательно – или работа научила ее не подпускать к себе чужие проблемы? Оставлять их в чужом доме перед тем, как вернешься в свой? Наоми сейчас делает то же самое: потирает руки, скручивает черную пелену в шарик наподобие бумажного, давит ее. От тепла ее рук цвет тает, и она потряхивает ими, как будто сушит под сушилкой. Я смотрю и благоговею. – Теперь все, Люси, – произносит она, и мы вдруг возвращаемся в реальность, в квартиру в Ислингтоне, в высотный жилой дом, где снова становятся слышны гудки машин и звуки сирен. Волшебство исчезает. Сонная, со спутанными волосами, Люси садится на кровати. Потом приходит в себя, произносит «спасибо» и начинает плакать. Наоми спокойно позволяет ей выплакаться, протягивает полотенце и наливает стакан воды. * * * – Как вы это делаете? – пораженно спрашиваю я, когда Люси расплачивается и уходит. – Что? – с широкой улыбкой отвечает она. – Чай? – Да не чай. Вы же… вы же… просто феномен! Я не могу усидеть на месте. Во мне бурлит адреналин. – Вы знаете, что вы сейчас сделали? Золотого пузыря вокруг нее больше нет. – Вы были, как шампанское в бокале, – говорю я. – Как в золотом блестящем пузыре, а потом тепло ваших рук растопило все черные узлы вокруг нее. Тот, что висел над бедрами, долго не поддавался, правду сказать. Наоборот, он вроде как затягивался, я испугалась даже, как бы вы ей не повредили. И это чуть не случилось, но потом вы взяли свой черный камень, и узел вдруг развязался. И как будто, знаете, растаял, но только не исчез, а слился с темной пеленой, стал уже не такой опасный, как раньше. Так же все было и с другими узлами. Как будто они увидели тот, первый, и сказали: «Все, смываемся!» Они и не думали сопротивляться. А потом вы смяли эту пелену, как бумажку, растворили ее и выбросили. Я кое-как показываю, как делают бросок в баскетболе. – И вот вам, пожалуйста: с ней все хорошо. Горе никуда не делось, но вы ведь от него не избавляете, правда? Горевать естественно, вы только показываете, как ей правильно это делать. Наоми садится почти без сил. – Вы от этого сильно устали? – спрашиваю я. – Не от этого. От тебя. – Ой… – говорю я и останавливаюсь. – Извините… – Не извиняйся. Феномен как раз ты, – отвечает она. – Я это знала. Я чувствовала, что в тебе есть что-то особенное. – Во мне? – В тебе, в тебе. Сделаешь мне чаю? Успокоиться нужно. Я посматриваю на нее: маленький разноцветный фейерверк пляшет вокруг ее тела. – Так ты в цветах видела все, что я делала? – спрашивает она меня, когда мы усаживаемся. Я киваю. – Любопытно… А я ничего не пропустила? Никакой энергии на ней не оставила? – Нет, – качаю я головой. Она мастер своего дела, и такой вопрос даже странно слышать. Как будто летчик вышел из своей кабины посоветоваться с пассажиром. – Любопытно… – повторяет она. – Говоришь, я была, как шампанское в бокале? – Да, знаете, в таком высоком, – отвечаю я. – Все золотое, блестящее, с пузырьками. И вокруг вас был как будто пузырь. Что это? Я протягиваю ей чашку с ромашковым чаем и опускаюсь в кресло ее матери. Меня слегка чем-то ударяет. – Щит, – объясняет она. – Я его создаю, когда ко мне приходит клиент. Нужно же защищаться и разделять наши энергии, это очень важно. А вот это, пожалуй, самое важное, что я узнала в жизни. – Вы умеете выстраивать щит? – Ну конечно. Элис, со своими энергиями ты можешь делать, что хочешь. Они же твои. – Я хожу в перчатках, маске, очках, закрываю кожу, в кол-центре между нами перегородки, но вот… щит? Да я бы его каждый день с собой носила! – От всего в жизни щитом не прикроешься, Элис. Что-то и кого-то нужно обязательно пережить. Перчатки, маска, очки… Всем этим ты держишь людей на расстоянии, а тебе нужно подумать, как жить среди них. Ты решила стать чужой, а нужно стать своей. – Тень… – произношу я. – Я уже решила, что больше не хочу ею быть, но не знаю, как жить по-другому. – А я тебя научу. Я покажу тебе, как закрываться щитом. Одно дело – быть одной и совсем другое – быть одинокой, Элис. Я снова чувствую толчок и поднимаюсь. – Что такое? – Да мама ваша сегодня что-то не в настроении, – отвечаю я и вижу, что кресло светится сильнее, чем всегда. Она удивленно открывает рот и произносит: – О господи, Элис! Да ведь сегодня у нее день рождения! * * * Мы с Наоми, скрестив ноги, сидим на ковре в ее квартире. Горят ароматизированные свечи, фоном играет спокойная музыка. Двери балкона открыты, день яркий, весенний, спасенные китайские колокольчики позванивают на легком ветерке. От жаровни идет запах кокоса, и мне даже не важно, какое блюдо на ней готовится – я хочу получить приглашение отведать его. – Мы с тобой создаем щит из золота, – говорит она. – Создашь один раз, и его тебе надолго хватит. Как обувь – носишь, пока не настанет пора нести в ремонт или покупать новую пару. Он всегда с тобой, но прикрываешься ты им только когда нужно. Представляй себе, что это забрало на шлеме: когда он не нужен, ты его поднимаешь, и все. – Очень круто, – хихикаю я. – Куда же мне его поднимать? – А ты представляй, что он всегда при тебе, только не активирован. Я в замешательстве и вовсе не уверена, что сумею это сделать. С кнопкой включения было бы гораздо проще. – Но пользоваться им надо не каждый день, – предупреждает она, как будто раскусив меня.