– Не надо, не говори, – перебивает он и берет меня за руку. – По-моему, я знаю. Не надо. – Не знаешь, а мне нужно, чтобы знал. Когда мне было восемь лет, я начала видеть настроения и энергии людей, как цвета. Чего-чего, а такого он не ожидал. Он замолкает, может быть, размышляет, не шучу ли я, может быть, мысленно сопоставляет свое открытие и мое поведение. Не знаю, но ценю, что он не рубит сплеча. – Это синестезия, – выдает он свое заключение. – У моего друга, Джонни, так с музыкой. Он слышит ноты, как цвета. – Правильно, – с удивлением говорю я. – Ты, значит, более-менее в теме. Да, что-то вроде, но все-таки немножко по-другому. Я вижу энергии тел людей, вот почему всегда хожу в темных очках. У меня даже голова болит, когда вокруг толпа, отсюда и мигрень. Поэтому я хожу в перчатках. Поэтому и не люблю, когда ко мне прикасаются. Настроения других людей сказываются на мне. Я откликаюсь на то, что они чувствуют. Все настроения пристают ко мне – гнев, печаль, горе, счастье. А я не хочу чужих, мне нужны свои. Он ненадолго задумывается. Я прямо вижу, как в его мозгу кипит работа. Хочет ли он быть рядом с такой, как я? Что это – больная фантазия или правда? И как ему быть: лечить меня или оставить в покое? Уйти или остаться? Но мою руку он все-таки не отпускает. – Но быть среди людей полезно для здоровья. Разделять эмоции – это хорошо. Твое счастье – это мое счастье, – говорит он, стараясь осмыслить все, что услышал. – Знаю, – отвечаю я, и удивляюсь, что мы выруливаем на глубокий разговор, а не просто на болтовню о том, бывает такое или не бывает. – Немного поделиться эмоциями – хорошо. Немного окунуться в хорошие чувства и плохие чувства – тоже хорошо. Это я давно поняла. Я не могу совсем отъединяться от людей, хотя, бывает, отъединяюсь просто для себя, и тогда ты говоришь, что я холодная. Или сухая. И ты прав, – быстро произношу я, не давая ему разразиться очередными извинениями. – Ты прав. Энди: иногда я не подпускаю к себе людей, и это плохая привычка, но теперь ты хотя бы знаешь, почему я это делаю. На улице, где много людей, или в шумном баре, да на той же свадьбе: если я буду наталкиваться на всех и чувствовать то, что чувствуют они, то это будет… это будет перебор. Как раз перед тем, как я тебя увидела, я научилась закрываться, но от этого мне становилось нехорошо. Так что пришлось учиться быть среди людей и не страдать от этого. – А у Лили тоже такое есть? – спрашивает он. Я качаю головой: – А у меня нет биполярного расстройства, если ты об этом. – Извини… – Не извиняйся, я и сама ее об этом спрашивала, когда росла. Даже когда у нее еще не было диагноза, я думала об этом. Но нет. Я думаю, это у меня из-за нее, она, так сказать, источник, но это не наследственное. Когда я была маленькая, то прямо ненавидела ее непредсказуемость. Я все время переживала из-за того, какая женщина встретит меня утром, когда я проснусь, из-за того, что она могла выкинуть ни с того ни с сего. Я хотела быть готовой к тому, что меня ждет, поэтому начала изучать ее, пробовала ее читать. Я начала видеть ее настроения, как цвета. Меня и отправили в спецшколу «Новый взгляд» потому, что я не знала, как с этим справляться. А когда я закончила школу, то укрывалась дома, потому что так и не знала, как с этим справляться. Потом я устала сидеть в тени и перебралась сюда. А потом увидела тебя. – Вот, оказывается, почему ты всегда так на меня смотришь. Как будто читаешь. – Да нет, – смеюсь я. – В этом-то все и дело. Энди, ты единственный, кого я не умею читать. Вот поэтому я заметила тебя в тот день в поезде, вот почему пошла за тобой. До тебя я не встречала человека без цвета. – Так я что, черт с рогами? – Нет. Я думаю, ты тот, кто… Я стараюсь подобрать слова, объяснить, что он для меня. Что он не боится меня, помогает почувствовать себя настоящей, такой, как все. – Ты тот, кто… – начинаю я и снова сбиваюсь. – Я тот, кто надо, – заканчивает он с улыбкой. * * * – Вон, посмотри, – произносит Энди и чуть подталкивает меня локтем, когда мы едем в метро. Я отрываюсь от книги и смотрю в ту сторону, куда он осторожно показывает мне головой. – Темно-синий, – говорю я. – Консервативный, – добавляет он, и я киваю. Он сияет, как студент, получивший отличные оценки, и продолжает: – Посмотрим, что же с ним такое? Так-так: да у него женское белье под костюмом! Я фыркаю от смеха и несколько человек оборачиваются к нам. Тогда я утыкаюсь головой ему в плечо и тихо хихикаю. * * * Мы у молодежного клуба. Я жду его, а он провожает ученицу. У своей машины стоит мужчина, явно дожидается ее. Я его уже заметила. – Привет, – произносит мужчина, похожий на игрушечную собачку; он широко улыбается, на щеках у него играют ямочки. – Ты что, его знаешь? – спрашивает Энди, и девушка кивает. – Вот, на тачке подъехал, хотел тебя удивить, – говорит мужчина и открывает дверцу машины. На лице у девушки никто ничего не может прочесть. Никто, кроме меня. Энди вопросительно смотрит на меня. Я отрицательно качаю головой. – Ой! Жасмин, я забыл одну вещь. Давай-ка вместе за ней сходим! Извини, парень, мы ненадолго, – обращается он к незадачливому кавалеру. – Нам ехать надо, – отвечает тот. Улыбаясь во весь рот, Энди отвечает: – Поверь, это исключительно важно. Извини, что все тебе сорвал. И он уводит Жасмин обратно. Через несколько минут я получаю сообщение: он пишет, чтобы мы встретились у бокового входа. – Негодяй? – спрашивает он. – Да еще какой! – С металлическим оттенком? Я киваю. – О господи… А на вид как будто из поп-группы. Спасибо тебе, – произносит он, целует меня и добавляет: – Хочешь, вечером куда-нибудь сходим, поужинаем? * * * На нашем первом настоящем свидании я говорю Энди, что у меня есть билеты на матч «Кристал Пэлас» – «Астон Вилла». Он не болеет ни за тех, ни за других, но футбол любит и в любое время пойдет на любую игру на любом стадионе. Спасибо Госпелу, я его зацепила. Я не говорю ему, что мы будем сидеть в ложе команды, потому что и сама этого не знала. Перед игрой там подают легкие закуски, а когда мы выходим на открытый воздух, Джамель, жена Госпела, именно для меня делает так, что все места в рядах впереди, по бокам и сзади оказываются свободными. «Можно?» – спрашивает Джамель и садится рядом со мной. Это длинноногое гламурное создание в больших темных очках, не обращая никакого внимания на наведенные на нее камеры, делает вид, что смотрит игру, а на самом деле вовсе не смотрит, а говорит со мной о проблемах, которые они переживают: – Дом обставляла не я. До меня он с кем-то там жил. А когда я поселилась, все было уже вот так. Не пойми меня неправильно – дом красивый, ты и сама видела. Но не знаю, как это сказать… – она закрывает глаза и передергивает плечами, – может, потому, что это делала она, а может, я глупая… Я-то ничего, живу, а вот он… он становится очень… очень беспокойным, понимаешь? Как будто вбирает в себя всю эту агрессию. Ему никогда не сидится дома. Ты лучше меня его знаешь, поэтому я и делюсь. – Я вовсе не лучше тебя его знаю, – возражаю я. – Да ладно, ты же его первая любовь. Энди заметно напрягается в своем кресле, и мне очень хотелось бы, чтобы он этого не услышал. Я рассказывала ему, что в школьные годы мы с Госпелом дружили, встречались, я подготовила его к этому просто так, на всякий случай, но ни о чем серьезном, вроде любви, не говорила. – А может, я просто глупая, – говорит она. – Да нет, – отвечаю я, понизив голос, чтобы не услышал Энди. – Это животное начало, и тебе нужно от него избавиться. Глаза у нее чуть не вылезают из орбит. – У вас в доме неживая энергия. Все шкуры, рога, чучело тигра, что там еще… Выкинь их немедленно. Они мешают здоровой энергии течь по дому. – Ты это почувствовала? – С первой же минуты. – О господи, я так и знала, – взволнованно произносит она. – Он все это любит, но выкинет по первому же твоему слову. В волнении она прижимается ко мне, тут же отстраняется и произносит: