Щека горела от удара. Наверное, это случилось потому, что я не подумала, прежде чем ответить ему. Или он был в шоковом состоянии — ведь раньше Винсент никогда не поднимал на меня руку. — Это не моя вина, — отрезала я. — Самир должен винить в этом только себя. Во всем, что произошло, только его вина. В тот же день Самир снял в субаренду однушку в Сульне. Квартира стоила безбожно дорого, но зато расположение было весьма удобно. К тому же совсем рядом с его работой. К вечеру он уже сложил самое основное в два больших ящика, которые хранились у нас в кладовке. Я наблюдала, как он складывает одежду, туалетные принадлежности и книги. Воспоминания обступили меня. Мне вспомнилось, как мы занимались любовью на диване в вечер нашего знакомства и страсть затмевала все вокруг. Как росла между нами взаимная нежность, потом — доверие, а затем и желание полного единения. Желание сказать миру слово «мы». На моей сетчатке, словно кадры кинохроники, промелькнули воспоминания о нашей свадьбе — то самое нелепо дорогое платье, заливистый смех Винсента, полный любви взгляд Самира. Солнце, освещавшее верхушки сосен, и море, дающее и забирающее, которое лениво раскинулось до самого горизонта. Мы не были многословны. Винсент сидел в комнате и играл в приставку, не пожелав спускаться. Самир накрыл ящики крышками и поднял на меня беспомощный взгляд. — Ну что ж, — проговорил он. — Н-да, — произнесла я. — Я поехать. Можно мне забирать оставшиеся вещи потом? Ты не против? — Не против. Он вынес ящики в прихожую, и я пошла вслед за ним. — Вот еще что. Винсент. Могу я иногда заходить его проведать? — Само собой. Самир надел парку и кроссовки, в которых обычно выходил на прогулку. — Что ж, — повторил он, открывая дверь. — Увидимся, — сказала я. Затем дверь за ним закрылась, и в доме снова зазвучала тишина. Чуть позже тем же вечером, едва я успела поставить в духовку рыбную запеканку, раздался телефонный звонок. Это была Амели де Вег, мать Казимира, которая жила в усадьбе Кунгсудд. Амели была женщиной лет пятидесяти, крепкого сложения, с вьющимися белоснежными волосами. Она обычно громко смеялась. Амели всегда мне нравилась, хоть папа порой и называл ее избалованной аристократической телкой. Амели не работала — по крайней мере так, как большинство обычных людей представляют себе работу. Однако она была членом тысячи различных объединений и вела множество благотворительных проектов, почти как мать Тома. Эти двое, разумеется, друг друга презирали, потому что новые деньги не уживаются со старыми, а знаться с черными деньгами не хочет вообще никто. Ко мне Амели всегда относилась дружелюбно. Она одна из немногих не стала ходить вокруг да около, когда мы столкнулись вскоре после задержания Самира. Она сама пришла ко мне, справилась о моем самочувствии и предложила помощь. — Привет, Мария, — сказала она в трубку. — Как твои дела? — Все нормально, — солгала я. — Так хорошо, что Самира освободили. — В самом деле. — И мы все можем оставить эту историю позади. — Именно. Странный это был разговор. Ничего не было нормально. Катастрофа только ширилась, влекомая собственной тяжестью неслась вперед, словно гигантский снежный ком по склону горы. — Послушай, — вдруг спросила она. — Можно одолжить у тебя дрель? Завтра приезжает новая няня, и нам нужно повесить полку в ее комнате. Я улыбнулась про себя. Я знала, что новую помощницу по дому они искали с тех пор, как предыдущая без предупреждения исчезла прошлой осенью. Забавным было то, что Амели упорно продолжала называть прислугу няней. Казимир был младшим сыном в семье, а исходя из того, что ему было уже хорошо за двадцать, в няньке он точно уже не нуждался. — Так вы нашли новенькую? — спросила я. — Да, хвала Господу. Нынче не просто найти надежного человека. Она кажется милой, думаю, все будет хорошо. Скажем так, пока она не встретит парня и не смотает удочки. Сама знаешь, как бывает в этом возрасте. Пока она рассуждала о новой помощнице, я перебирала в памяти инструменты — их у нас была масса. — Вроде бы у нас была дрель, нужно посмотреть в сарае, — сказала я. — Могу занести в ближайшее время. — Ты — чудо, — обрадовалась Амели. Десятью минутами позже я обнаружила дрель в сарае, между газонокосилкой и секаторами. Взяв ее с собой, я вернулась в дом и заглянула к Винсенту. Он все еще сидел у себя на кровати, согнув спину, как креветка, и таращился в свой «Геймбой». — Хороший мой, не мог бы ты спуститься вниз и поглядеть за запеканкой? Мне нужно отнести в усадьбу одну вещь. Винсент посмотрел на меня своим умоляющим, несчастным взглядом, против которого не могли устоять ни его приятели, ни учителя. — Но я очень-очень устал, — заныл он. — Винсент! — Я только немножко… — Пожалуйста, Винсент. Закатив глаза, он издал театральный вздох и отложил приставку на кровать. Потом встал на ноги и нехотя поплелся в сторону кухни. — Я поставила таймер. Если, когда он прозвенит, я еще не вернусь, тебе нужно будет выключить духовку. Винсент пожевал губами. — Ладно. — Ты же знаешь, как это делается? — Ну мама, не говори глупости, — протянул он, запрокинув голову назад и закатив глаза. — Конечно знаю. — Отлично. Но тебе нельзя открывать духовку и вытаскивать запеканку, потому что она горячая. И тяжелая. — Обещаю. — Хорошо, я скоро вернусь. С этими словами я оставила его и скрылась в темноте. Тем вечером было ветрено. Сырой воздух был полон разных запахов. Мокрая земля, прелые прошлогодние листья, гниющие водоросли. За какие-то пару минут я короткой тропой обогнула живую изгородь и через луг, разделявший наши владения, поспешила к усадьбе. На площадке у входа были припаркованы два автомобиля — принадлежавший Амели «Рендж Ровер» и спортивная машина старшего брата Казимира — Харольда. Амели открыла дверь сразу, как будто стояла в холле, поджидая меня. — Привет-привет! — воскликнула она, заключая меня в объятие. — Входи, я сварила кофе. — Не могу задерживаться долго, — пояснила я, одновременно протягивая ей дрель и скидывая ботинки. — Винсент дома один, а у меня в духовке ужин. — Только кофе, — заверила она и жестом пригласила меня в дом. Просторная кухня была оборудована всевозможной техникой. Амели подвела меня к круглому столу, который прятался по ту сторону сверкающего мраморного кухонного острова, и усадила на стул. — Ты одна? — поинтересовалась я. — Нет, — проводя рукой по коротким непослушным локонам, отозвалась она. — Где-то здесь бродит Харольд, Бог его знает где. Вообще-то он должен готовиться к экзаменам. Я кивнула. В этом доме можно было заблудиться. Более шестисот квадратных метров, три этажа. Комнаты большие, словно залы. Лестницы, галереи. Это был целый лабиринт. — А что Казимир? — Не имею ни малейшего понятия. Теперь нужно радоваться, когда они являются, чтобы перехватить деньжат. Она разлила кофе по чашкам и, устроившись напротив, потянулась за сигаретой. — Не желаешь бокальчик кальвадоса?