После этого я стал скучать по Пушистику в два раза сильнее, чем в тот день, когда он умер. Мне не хотелось, чтобы он лежал в земле и не мог крутить свое колесо, кушать зернышки и пить водичку. Поэтому я его выкопал. Я сделал так: Из сарая, в котором было много всяких инструментов, которые были дедушкиными до того, как он умер и его похоронили, я принес лопату. Потом разрыл землю вокруг вишни и вытащил картонную коробку, которая почему-то стала очень мягкой и коричневой и пахла землей. Потом я вытащил из коробки Пушистика. Он весь распух, а по его голове ползали несколько белых червячков. Я снял их и аккуратно положил обратно на землю, чтобы они не ушиблись. Потом я стряхнул грязь с шерстки Пушистика и унес его в дом. Там я завернул его в полотенце и спрятал под кроватью, потому что знал, что мама рассердится, если его найдет. Но через несколько дней мама как-то зашла в мою комнату и сказала: — Господи боже, что за вонь? Она сморщила нос, совсем как собака, и стала везде искать. Потом она нашла Пушистика под кроватью, и нам пришлось снова его хоронить. Но на этот раз папа Самир вырыл очень глубокую яму самой большой дедушкиной лопатой, которая была такой тяжелой, что я еле-еле мог ее поднять. — Винсент, — сказал папа Самир. — Если кто-то умереть, он уже не может вернуться. Он становиться пища для деревья, цветы и трава. Он соединяться с природой, и в этом есть красота. Ты понимать, да? Только я не хотел понимать. Я хотел своего Пушистика. А теперь и Ясмин умерла, совсем как Пушистик. Я не хотел, чтобы она лежала в земле среди белых червячков и становилась пищей для природы. Я хотел, чтобы она читала мне страшные книжки, играла со мной и ела вкусняшки. Я хотел, чтобы все оставалось как всегда. 18 Раньше, до того, как Ясмин стала запирать свою дверь, и до того, как она умерла, я иногда заходил к ней в комнату, пока она была на подработке. Я сидел у нее на кровати и играл в «Геймбоя» или разглядывал ее скучные журналы — в них было только про косметику, одежду и про парней, которые пели в разных группах и носили странные вещи и странные прически. Потом Ясмин стала запирать дверь. Но я видел, что ключик она прячет в шкафчике в ванной, в своем ящичке с косметикой. Однажды я взял ключик и тайком открыл ее дверь. В комнате все было как обычно, только она теперь была закрыта. Я сел на кровать. Потом я заметил что-то на полу возле тумбочки — там валялась куча бумажных клочков. Я поднял один — он был коричневым и твердым и выглядел так, как будто им вытирали кровь. Мне стало грустно. Ясмин была почти такой же неуклюжей, как и я. Однажды она очень сильно ударилась на работе, так что под глазом у нее все прямо посинело. А еще она упала в лесу, и у нее разорвалась губа, и вытекло очень много крови, так что ей пришлось ехать в больницу вместе с папой Самиром, чтобы ей там зашили губу обратно. Бывает, что неуклюжий человек не хочет в этом признаваться. Я вот иногда, если что-то разбивал, говорил маме так: — Нет. Это не я. Я этого не трогал. Это была белая ложь, ведь я просто не хотел, чтобы мама сердилась. Когда я так говорил, мама сначала долго на меня смотрела, а потом обо всем забывала. Интересно, у Ясмин было так же? Я оставил клочки бумаги валяться на полу, иначе Ясмин догадалась бы, что я был у нее в комнате. Когда я уже собирался выходить, то вдруг заметил, что из-под ее кровати что-то торчит. Это была черная сумка на молнии, похожая на ту, в которую мама складывала свою спортивную одежду. На боку сумки большими белыми буквами было написано «Just Do It». Я вытащил сумку, потянул за молнию и немного порылся внутри. Там были только какие-то скучные вещи — девчачья одежда, много бумажек, толстая черная книжка с золотыми буквами. Я уже стал застегивать молнию обратно, но увидел фотографию. Мне стало любопытно, и я ее взял. На фотографии была маленькая девочка на пляже с такими же оранжевыми надувными нарукавниками, какие были у меня. Я посмотрел внимательно. Наверное, это была Ясмин, когда она еще была маленькой. Хоть я и знал, что брать чужое нельзя, эту фотографию забрал, потому что у меня не было ни одной фотографии Ясмин, а мне бы хотелось, чтобы была. Я много раз ее рисовал, но рисунки никогда не выходили так хорошо, как мне хотелось, — то рот получался слишком большим и красным, то волосы не того цвета, потому что мой коричневый мелок был слишком светлым, а черный — слишком темным. Потом я закрыл за собой дверь и вернул ключик в ящик с косметикой. Той же ночью меня разбудил жуткий крик. Я сильно испугался и сначала хотел позвать маму, потому что так обычно делаю, когда мне страшно. Но потом я услышал, как кто-то разговаривает. Я сел в кровати и прислушался. Было очень темно и тихо, так что я смог все хорошо расслышать. Это была Ясмин. Я тихонько вышел в коридор, но свет зажигать не стал, а пошел к ее комнате. Я подумал, что Ясмин, наверное, снова ушиблась и ее нужно утешить. Когда я открыл дверь, в комнате было очень темно, и глазам нужно было время, чтобы привыкнуть к темноте. Потом я увидел, что Ясмин лежит в своей кровати. — Ясмин, — шепнул я. — Тебе грустно? — Не делай этого, — закричала она. — Прекрати! — Ты спишь? — спросил я и подошел к ее кровати. Потом я положил руку на лоб Ясмин — так делала мама, когда я болел. Лоб был теплый и потный. — Я тону, — пробормотала она. — Нет, нет! Я немного потряс ее за руку, и тогда она открыла глаза. — Это был всего лишь сон, — сказал я ей. — Винсент? Она заморгала, а потом откинула одеяло в сторону, чтобы я мог забраться в кровать. Я прижался к ней, а она крепко обняла меня за плечи. — Теперь давай спать, — сонно пробормотала она. Это был последний раз, когда я спал в кровати Ясмин, перед тем, как она умерла. * * * Однажды, через несколько дней после Рождества, я собирал лего у себя в комнате, и вдруг кто-то позвонил в дверь. Было утро, и мы еще даже не позавтракали. Я еще не почистил зубы, не пописал и не снял пижаму. Вначале я хотел и дальше играть, потому что уже далеко продвинулся в сборке динозавра, но потом я услышал, как кричит мама, и сильно испугался. Я выбежал из комнаты на лестницу, но спускаться побоялся, а вместо этого стал смотреть в промежуток между столбиками перил. В прихожей стояли мама, папа Самир и та полицейская тетя, которая задавала мне много вопросов, а еще два других полицейских, одетых в форму. Папа Самир был в куртке, а мама и один полицейский тянули его за руки в разные стороны. Мне даже показалось, что они хотели разорвать его пополам. Мама тянула сильно, но полицейский был в два раза сильнее, и ей пришлось выпустить папу Самира. Потом полицейские отвели его к машине. Я это видел, потому что вернулся в свою комнату и стал смотреть в окно. Они посадили его на заднее сиденье и пригнули ему голову, чтобы он не ударился о крышу машины, совсем как показывают в кино. После этого мама долго разговаривала в кухне с другими полицейскими. А потом она поднялась наверх. — Ты был здесь все утро? Я кивнул.