— И не ходил на лестницу? Я покачал головой, потому что понял, что мама расстроится, если узнает, что я видел, что она не смогла перебороть полицейского, и что это она виновата в том, что папу Самира увезли. А потом мы поехали к бабушке. Мне нравилось гостить у бабушки, потому что у нее жила такса по кличке Нелли, которая была очень доброй. Мы с ней долго играли, потому что Нелли никогда не уставала. Собакам нравится играть, и у них нет никаких других дел, которыми надо заниматься целый день, в отличие от людей. Еще в гостях у бабушки мне нравилось то, что она очень вкусно пекла, особенно печенье. Она умела печь много-много разного печенья и даже не заглядывала в рецепты, потому что пекла по ним уже столько раз, что могла бы делать это даже во сне. Так она сама говорила, хотя я думаю, что это неправда. Я не верю, что кто-то может печь печенье во сне. Вот некоторые из видов печенья, которые умела печь бабушка: «финские шишки», «малиновые пещерки», «карамельное печенье» и печенье «зоопарк». Мне больше всего нравились «малиновые пещерки» — после выпечки желе в них начинало тянуться и становилось супервкусным. Бабушка как-то сказала: — Теперь людям больше по нраву покупать выпечку в магазине, но я считаю, что печь нужно дома. Это полезно для души. Душа — это такая часть тела, которая не может умереть. Когда человек умирает, душа освобождается и улетает в небо и там летает в облаках, пока не найдет себе новое тело, чтобы в нем поселиться и жить. Тогда мне захотелось узнать, где поселились души Пушистика и Ясмин. Может быть, Ясмин превратилась в маленького хомячонка, а Пушистик стал человеческим детенышем? Бабушка не очень-то любила папу Самира. Во всяком случае, она любила его не так сильно, как мы с мамой. — Он же не заставляет тебя делать всякие глупости? — однажды спросила бабушка, когда мы с ней собирались печь сдобную булку. Сдобная булка не такая вкусная, как печенье, но все равно вкус у нее хороший, особенно если намазать маслом, когда ее только вынули из духовки. — Что такое глупости? — поинтересовался я. — Всякий там религиозный бред, — сморщив лицо, ответила бабушка и обратной стороной ладони — чтобы не извозиться в муке — убрала волосы с лица. — А что значит религиозный бред? На этот вопрос бабушка отвечать не стала. Она сказала, что это не имеет значения, а нам, вместо того чтобы болтать, нужно заняться булкой. Но прямо перед тем как вынуть противень из духовки, бабушка снова спросила меня: — Он читает Коран? — Что за Коран? — спросил я. — Это книга, — сказала бабушка. — Вроде кулинарной книги? Бабушка громко расхохоталась и даже уронила на пол губку для посуды. Потом она попыталась поднять ее, но наклоняться у нее выходило не очень ловко, поэтому я помог. — Ну да, — сказала она, когда я вернул ей губку. — Почти как кулинарная, можно и так сказать. * * * В тот день, когда полиция увезла папу Самира, а я поехал в гости к бабушке и играл там с Нелли, я слышал, как бабушка разговаривает с кем-то по телефону. — Его забрали примерно час назад. Мария только что была у меня и привезла Винсента. Потом она сказала: — Ясно, что у нее в голове творится сущий ад. Собственный ребенок, как можно сотворить подобное? Я схватил Нелли и побежал к бабушке. — Что значит «сущий ад»? — спросил я, когда она положила трубку, потому что знал, что такое ад, но не знал, что такое «сущий». — Тебе не стоит забивать этим голову, — ответила бабушка и очень громко поставила телефон на место. Бабушка иногда не хотела отвечать на мои вопросы, и из-за этого я злился. Я хотел понять, о чем она говорит, потому что когда я не понимал этого, то чувствовал себя чужим. Я посмотрел на бабушку. У нее покраснели щеки и шея, и она стала обмахиваться листком бумаги. Так она делала, когда считала, что нужно заниматься чем-то полезным вместо болтовни, например, идти гулять с Нелли или ставить печенье в духовку. Нелли спрыгнула с моих рук на пол — она не любила, когда ее долго держали на руках. Я наклонился и похлопал ее по спине, чтобы она не чувствовала себя чужой, потому что у собак тоже бывает такое чувство. И у хомяков. Во всяком случае, пока они не умрут. Потом я спросил, будем ли мы что-нибудь печь, но бабушка отказалась, потому что слишком устала. — Я слишком устала, — сказала она. — Слишком утомлена. Я не знал, что такое «утомлена», но спрашивать побоялся, потому что бабушка себя не очень хорошо чувствовала. А потом она сказала, что то, что случилось с Ясмин, это стыд и позор. — Такая красивая, милая девочка, у нее еще вся жизнь была впереди, — сказала бабушка. — Кто мог подумать такое о Самире? — Подумать что? — спросил я. Бабушка потерла свои толстые красные руки. Пальцы у нее были похожи на сардельки, которые нам давали в школе. — Что у него есть настолько темная сторона. — А что значит «темная сторона»? Но на этот вопрос бабушка тоже отвечать не захотела. Вместо этого она предложила мне пойти прогуляться с Нелли, потому что той явно нужно было и сделать свои дела, и подышать свежим воздухом. Когда мы вышли на прогулку, я стал размышлять над бабушкиными словами. Самир был темным, уж точно темнее меня или мамы, только вот он был одинаково темный со всех сторон. А часть волос у него была совершенно белая. Белый — это противоположность черному, а черный — это примерно то же самое, что темный. Когда Нелли пописала два раза — один раз на фонарь, а другой — на куст с длинными иголками, мы пошли обратно, к бабушке домой. — Твоя мать не всегда была такой, — вздохнула она, снимая с Нелли поводок. — А? — спросил я. — Скажем так, пока не подхватила тропическую лихорадку, — фыркнула бабушка, с такой силой захлопнув дверь, что Нелли от испуга подскочила и убежала в кухню. Я не знал, что означают слова «тропическая лихорадка», но спросить не успел, потому что бабушка пошла в туалет и долго не возвращалась, а потом я забыл об этом. Но когда вечером мы с мамой вернулись домой, я спросил у нее. Мама разозлилась и так хлопнула рукой по столу в кухне, что стоявший на нем стакан подпрыгнул и немного сока вылилось. — Не слушай ее. Это все расистская чушь. — Бабушка — расистка? — уточнил я. Тогда мама обняла меня и поцеловала в щеку. — Иногда я сама задаюсь этим вопросом, — пробормотала она. 19 Потом прошло много времени, но ничего хорошего не случилось, а случались только плохие вещи, о которых я, если честно, и думать не хочу. Мама все время грустила, потому что полиция посадила папу Самира в какую-то тюрьму, которая называлась «под стражу». Они решили, что он убил Ясмин, но мама в это не поверила. Хотя, когда она это мне рассказывала, смотрела в сторону, и я догадался, что это была белая ложь, потому что иногда, когда мама так смотрит в сторону, она говорит что-то только для того, чтобы я не грустил. Еще мама плакала, когда думала, что я не вижу. Иногда я просыпался посреди ночи и слышал, как она всхлипывает. Тогда я шел к ней в комнату и утешал ее. Хотя маме казалось, что это мне было грустно, так что и она тоже пыталась меня утешить.