Я позволял ей утешать меня, потому что от этого ей становилось легче. Когда человеку грустно, иногда ему может стать полегче, если он утешит кого-то другого. Еще одна плохая вещь — это то, что к нам на улицу стали приходить всякие незнакомые люди. Они собирались перед домом и за кустами в саду, а иногда подолгу звонили к нам в дверь. Мама объяснила, что эти люди — журналисты. Они работали на телевидении и в газетах. Они приходили к нам, потому что им было очень любопытно узнать о папе Самире. Из-за их любопытства нам приходилось закрывать все жалюзи и опускать рулонные шторы, чтобы они не фотографировали, как мы едим, или обнимаемся, или моемся в душе. И хотя мама говорила, что не хочет с ними разговаривать, они все равно возвращались. Однажды один журналист пришел даже ко мне в школу, но Майя на него очень рассердилась и сказала: — Вали отсюда ко всем чертям! И камеру свою засунь себе в задницу! Тогда журналист почему-то засунул камеру в черную сумку и ушел. — Я с ума сойду, — сказала мама тем вечером. — Если будет продолжаться в том же духе, нам придется переехать. Когда она сказала это, я очень расстроился. Я хотел и дальше жить в нашем доме, потому что мне нравилась моя комната, и мои рисовальные принадлежности, и мой конструктор лего. Мне хотелось снова раздвинуть занавески, а еще — чтобы мама опять стала веселой. Но самая плохая вещь случилась, когда Александер, мальчик со светлыми волосами и голубыми глазами из третьего «Б», стал меня сильно дразнить. Этот Александер никогда не был добрым, но и злым тоже не был. Обычно он со мной не разговаривал, а на переменах играл в баскетбол. Но из-за того, что выпало так много снега, фрекен унесла в школу все баскетбольные мячи, и тогда Александер стал меня дразнить. — Слышь ты, даун! Знаешь, что твой папаша сидит в тюрьме? — крикнул мне Александер из третьего «Б». — Это неправда, — ответил я. — Нет, сидит! — повторил Александер из третьего «Б». — Нет! — закричал я. — Он сидит под стражей! — Это одно и то же. — А вот и нет. — А вот и да! Потом появилась Майя, и тогда Александер из третьего «Б» ушел. — С тобой все хорошо? — спросила Майя. На ней были красная шапочка и голубая куртка, а еще в тот день на ней были черные варежки с кисточками. — Он очень плохой мальчик, — сказал я. — Знаю, — ответила Майя. — Я поговорю с его классным руководителем. Как думаешь, ты сможешь просто не обращать на него внимания до тех пор? — Не знаю. — Просто относись к нему как к пустому месту. — К пустому месту? Майя засмеялась и присела на корточки передо мной. — Ну да. Как только он тебе что-нибудь скажет, представь себе, что его не существует и на том месте, где он стоит, на самом деле ничего нет. И не отвечай ему, хорошо? — Хорошо, — согласился я. И я в самом деле постарался сделать так, как сказала мне Майя. На следующий день Александер из третьего «Б» снова подошел ко мне и сказал: — Твой черножопый папашка завалил твою сестрень, ты в курсе? Я старался изо всех сил, только Александер из третьего «Б» никак не хотел превращаться в пустое место. Он стоял и оставался Александером из третьего «Б», и у него все так же были светлые волосы и голубые глаза. Куртка у него была вся в снегу, а каждый раз, когда Александер делал выдох, из одной ноздри высовывалась сухая козявка. — Нет, — сказал я. — А вот и да, твой папаша — убийца. Я попытался еще раз, в два раза усерднее, но он так и не превратился в пустое место. — Само собой, ты не втыкаешь, даун. Твой черножопый папашка убил твою сеструху и теперь сядет в тюрьму. Тогда у меня перед глазами все побелело, и я стал суперзлым и суперсильным, совсем как Халк. Рука полетела вперед, хотя я даже не успел об этом подумать, и мой кулак ударил Александера прямо в лицо, да так, что он повалился в снег. Изо рта Александера брызнула кровь, он очень громко закричал, и снег вокруг его лица сделался почти красным. Потом появилась фрекен и отвела Александера к медсестре. Потом появилась Майя и сказала, что мне нужно извиниться, но я не собирался этого делать, я решил просто больше никогда не разговаривать с Александером из третьего «Б». Потом появилась мама, и мы поехали домой, и мама решила, что я какое-то время не буду ходить в школу. — Побудешь дома, пока все не успокоится, — сказала она. — Я позвоню твоему классному руководителю. Потом наступил вечер. А потом мы легли спать. * * * Я довольно долго скучал, потому что не ходил в школу и на тренировки по футболу, а мама уже не хотела каждый день что-нибудь печь. Но зато мне можно было сколько угодно смотреть видик. Иногда мы ездили в гости к бабушке, а иногда — она к нам. Но не так уж часто, потому что машины у нее не было, а Нелли не любила ездить в автобусе, потому что однажды, когда мы вместе с бабушкой и Нелли ехали в автобусе, какой-то дядя наступил на нее. Нелли очень громко заскулила, а бабушка заругалась: — Смотри, куда прешь, придурок! Тогда дядя ответил ей: — Черт побери, убери с пола свою скотину, старуха! Тогда бабушка сообщила шоферу об этом дяде. Шофер остановил автобус и поговорил с дядей, записал его номер телефона, а потом записал и бабушкин номер. Когда мы пришли к бабушке домой, ей пришлось выпить целый стакан лекарства, которое называется шерри, и немного полежать на кровати. — Нелли, малышка, — сказала бабушка, укладывая ноги на толстую подушку, которая была в основном красной, но еще на ней было немного золотого цвета. — Мамочка пока не может тебя покормить. Но ничего страшного не случилось, потому что я утешил Нелли и дал ей поесть котлет. Иногда в гости к нам с мамой приходили и другие люди, например, Грета, которая была маминой лучшей подругой. Маме очень нравилась Грета, но я считал ее плохой, потому что однажды, когда у нас дома был праздник, я видел, как она хотела поцеловать папу Самира у нас в кухне. Я тогда играл в шалаш под кухонным столом, поэтому Грета меня не видела, зато я очень хорошо видел ее сквозь скатерть. Папа Самир оттолкнул ее и сказал: — Прекрати! Сколько еще раз я должен тебя просить? Потом Грета снова появилась в кухне. Она слегка покачивалась и придерживалась рукой за разделочный стол, когда разговаривала. Это все потому, что она была пьяной — взрослые не догадывались, что я все вижу, а я замечал это сразу. Они начинали странно двигаться, говорить чудные вещи, а иногда даже плохо выговаривали слова, как будто синдром Дауна был у них, а не у меня. — Тебе очень идет эта облегающая рубашка, — сказала Грета, положив ладонь на плечо папы Самира. — Ты начал ходить в спортзал? Папа Самир покачал головой, не глядя на Грету. Он смотрел на разделочную доску, на которой резал сыр. Очень важно все время смотреть на нож, чтобы не порезаться. Потом папа Самир забрал у Греты бокал и вылил вино в раковину. — Ты быть не в себе, — сказал он. — Грета, милая, не пить больше. Иначе завтра ты об этом сожалеть. — О боже, отвали. Я прекрасно вижу, ты ходишь в зал. Может, тебе стоит уговорить Марию походить вместе? Она явно себя запустила. Выглядит, как старуха. На этом месте папа Самир вышел из кухни. Иногда заходил Том. У Тома были голубые глаза и коричневые кудрявые волосы. Мне Том нравился, но он нравился мне больше до того, как стал парнем Ясмин. И Ясмин мне нравилась больше до того, как стала девушкой Тома. Раньше Том приходил к нам попить чаю с мамой. Тогда я спрашивал его: