Мария отпивает глоток кофе. Узел на ее затылке немного съезжает на сторону и теперь косо свисает. — Тебе известно что-нибудь о пропаже украшений той зимой? — Украшений? — Мария как будто развеселилась. — У меня нет украшений, — с улыбкой говорит она. — Помимо обручального кольца, конечно. Может быть, есть еще пара серебряных колец, но ничего ценного. — А Ясмин упоминала что-то, касающееся пропажи сережки? — Я не следила за вещами Ясмин. Вероятно, она и сама этого не делала. В ее комнате можно было спрятать машину — настолько она была захламлена. Со стороны лестницы раздаются шаги. Они приближаются, и через несколько секунд в дверном проеме появляется Винсент. Я сразу узнаю его. Он прилично подурнел, волосы стали редкими и утратили свой огненно-рыжий оттенок, но светлые глаза и круглое лицо никуда не делись. Заметив меня, Винсент замирает. Одной рукой одергивая футболку, он бросает растерянный взгляд на мать. — Здорово, Винсент! — говорю я. — Меня зовут Гуннар, я полицейский. Мы с тобой уже встречались много лет назад, когда умерла Ясмин. Винсент не отвечает, взгляд его все еще сфокусирован на Марии, а рука теребит край футболки. — Ты почти не изменился. Как твои дела? Винсент переводит взгляд на какую-то точку справа от меня, несколько раз подряд моргает и молча кивает. — Выпьешь с нами кофе? — спрашивает его Мария. Винсент качает головой, отпускает футболку и показывает руками какие-то знаки. — Ну тогда проваливай, иначе пропустишь автобус, — отвечает Мария. Винсент кивает и исчезает в прихожей. — И передавай привет Бьянке! — кричит Мария ему вдогонку. Винсент ничего не отвечает. Несколько секунд спустя хлопает входная дверь, и в окно я вижу, как он забрасывает рюкзак за плечи и шагает по направлению к дороге. — Ну вот, ты сам видишь, — деловито произносит Мария. — Ни единого слова. Я провожаю Винсента взглядом, пока он не исчезает среди деревьев. Он идет быстрым шагом, немного склонившись вперед, словно ищет что-то на замерзшей земле. Поймав взгляд Марии, я пытаюсь отыскать в нем тень печали или усталого смирения, но она выглядит собранно. Двадцать лет — ни единого слова. В этом деле много жертв. — Я еще кое о чем хотел поговорить. Мария приподнимает одну бровь. — Ты говоришь, что злилась на меня, — продолжаю я. — Было дело. — Мария тихо смеется. — Милый Гуннар, это ведь было так давно. — Когда я пропал. Причиной тому было… Кое-что случилось. Мария ставит на стол кофейную чашку. — Твоя жена? Я киваю: — Ли, моя жена, ждала ребенка. Мы только что переехали в новую квартиру. Я опускаю взгляд на руки, не в силах смотреть ей в глаза. На грудную клетку что-то давит, воздух кажется разреженным, как будто в нем совсем нет кислорода. Я никогда это ни с кем не обсуждал всерьез. Я считал, что мне это не нужно, но, вероятно, это было не совсем верно. Мария молчит, терпеливо ожидая моего признания, и за это я ей благодарен. — Однажды вечером мне позвонила Анн-Бритт. Я был вынужден вернуться на работу. Хотя на самом деле я не был вынужден. Я решил ехать, несмотря на то, что Ли была против. Она жаловалась, что у нее болит живот. Я ненадолго умолкаю и вслушиваюсь в тишину, глядя в окно на пепельно-серое небо осени. Ветер несет мимо окна сухие листья, несколько ворон садятся на лужайку и принимаются ковыряться клювами в глине. — Я солгал ей. Сказал, что мне нужно всего лишь съездить забрать бумаги, — снова заговариваю я. — Пообещал, что вернусь через час. Но встреча заняла несколько часов, и я даже не позвонил Ли, чтобы справиться о ее самочувствии. А потом я вернулся домой. Мария встает со стула и обходит вокруг стола, чтобы сесть рядом со мной. Она кладет руку мне на плечи. — Когда я вернулся домой, она была мертва, — говорю я. — Я нашел ее прямо в прихожей. Мне кажется, она пыталась выбраться, чтобы позвать на помощь. Я не рассказываю Марии о зрелище, которое предстало моим глазам, когда я открыл дверь. Не получается. Мне не подобрать подходящих слов. Тело лежало в позе эмбриона. Вся одежда пропиталась кровью. Пальцы уже начали коченеть — я почувствовал, когда искал пульс у нее на запястье. Мария делает глубокий вдох. — Боже мой, Гуннар, — шепчет она. — Ты же сказал, она покинула тебя. Какое-то время мы сидим молча. Спазмы в груди не дают мне вымолвить и слова. — Мне сказали, что пуповина лопнула и у Ли возникло сильное кровотечение, — наконец нахожу я в себе силы продолжить. — И что даже окажись я в тот момент рядом, это ничего не смогло бы изменить. Только я в это не верю. Я закрываю глаза и замолкаю. Пытаюсь дышать, превозмогая боль в груди. — Я солгал, — выдыхаю я. — А она умерла. Мария медленно гладит меня по голове. — Все лгут, Гуннар, — приговаривает она. — Все лгут. 32 Здесь покоится Гуннар Вийк — его носило по жизни без всякой цели и смысла, но он был любим женщиной, которая сама жаждала любви. Да, пусть так и напишут на моем могильном камне. Это не ложь, даже не преувеличение, это чертова правда. Так было не всегда. С Ли у меня были покой, цель в жизни и вера в будущее. У меня не было нужды производить впечатление на других женщин, склонять их к связи. Но когда исчезла Ли — краеугольный камень моего мироздания — все полетело к чертям. Возможно, говоря, что все полетело к чертям, я преувеличиваю. В том смысле, что я смог жить дальше. Я работал, я любил — во всяком случае, в физическом понимании этого слова. Но я не мог и не желал больше связывать свое существование с женщиной, потому что бессмертных женщин не бывает. Если уж сильная и здоровая Ли смогла вот так, без предупреждения, взять и умереть, то же самое могло произойти с любой. Не просто могло, кстати. Так оно обязательно и случилось бы. Так что я перебирал женщин — одну за другой. Познавал тела — одно за другим. Сделал страсть своей религией, а акт любви — причастием. Разумеется, обо мне сплетничали. На работе у меня появлялись прозвища, но я притворялся, будто был не в курсе дела. Стоя в очереди в буфет, коллеги беззастенчиво пялились на меня. Пару раз начальство вкатило мне строгий выговор — флирт с коллегами и фигурантами дел был неприемлем. Мне стоило чаще включать голову. Стоило подумать о своей репутации, своей ответственности, своем будущем. Об их будущем. Но я вел себя бездумно, безответственно, неуправляемо. Разве не мог я взять себя в руки и держать хозяйство в штанах? Сколь великую сложность для взрослого мужчины могла представлять необходимость держать гульфик застегнутым? Я воспринимал все бури и грозы спокойно — они имели свойство утихать. А потом появилась Будил. Она на меня не жаловалась — мы просто трахались. Мое отношение к женщинам всегда было хорошим — с какой бы стати ему быть иным? Я выказывал к ним уважение и интерес, я же не какой-нибудь там говнюк, не подумайте. Но больше никогда я не ночевал с женщиной под одной крышей. Это место в моем сердце занимала Ли. * * *