На следующее утро вновь идет снегодождь — с неба валятся тяжелые комья снежной слякоти, густой кашей покрывая машины и дороги. Подбираясь к своему старенькому «Фольксвагену», я сквозь зубы ругаюсь, достаю скребок и принимаюсь очищать ветровое стекло. Под снежной жижей прячется слой прочного льда, и я с трудом отдираю эту мерзлую скорлупу. Покончив с этим, я кидаю скребок на заднее сиденье. По тротуару приближается какая-то фигура. Это Черстин с четвертого этажа. Мой первый порыв — прыгнуть в машину, газануть с места и умчаться подальше, но она меня уже заметила, поэтому я просто стою, глядя, как она приближается ко мне, ведя на поводке Билли. От дождя Черстин укрывается голубым зонтиком. Мимо на скорости проезжает фургон, окатив мои ноги холодной жижей. Вода стекает по икрам прямо в ботинки. Остановившись на тротуаре, Черстин взирает на меня. Под зонтом ее лицо приобретает нездоровый фиолетовый оттенок. Билли тоже на меня глядит, и даже на его морде написано обличительное выражение. Он выглядит совсем тощим — шерсть вся промокла. Она завивается колечками у него на брюхе, за ушами и на вымокших лапах. — Гуннар, как ты мог? Я ничего не отвечаю. Впервые за долгие годы я теряю дар речи — я и в самом деле не знаю, что тут можно сказать. Я не хотел причинить ей боль. Боже мой, да она же мне вполне симпатична. — Черстин, — начинаю я. — Ты… Она поднимает ладонь. — Нет. Ничего не желаю слышать. — На какой-то миг наступает тишина. — Ты… — начинает она. Потом немного подтягивает поводок и встречается со мной взглядом. Накрашенный красной помадой рот открывается и закрывается. — …потаскуха, — резюмирует Черстин. — Самая настоящая потаскуха мужского пола. Затем она разворачивается и, прихрамывая, исчезает за пеленой дождя. Билли она тащит за собой на поводке. Он несколько раз оборачивается, бросая на меня долгий взгляд своих песьих глаз. По дороге на работу я вспоминаю похороны Самира Фоукара. Это все погода — та же снежная каша, которая падала с неба в тот день, когда мы с Анн-Бритт прибыли в маленькую часовню на кладбище Скугсчуркогорден. Собралось совсем немного народу — едва ли двадцать человек, не считая распорядителя похорон. Мы пришли не затем, чтобы почтить память Самира, у нас была иная цель. Мы записали всех присутствовавших — случается, что преступник посещает похороны жертвы. В тот день мы побеседовали со всеми гостями. Это были друзья и коллеги Самира из Каролинского института. Ни Марии, ни Винсента на похоронах не было. Начальница Самира, женщина на седьмом десятке, всю церемонию громко проплакала, многократно сморкаясь в клетчатый платок. — Он был замечательным человеком, — заявила она нам после. — Замечательным. Я ни на мгновение не поверю, что он убил свою дочь. Прочие, упоминая предполагаемую вину Самира, были более многословны: — Не знаю, чему верить, — признался один из его товарищей, алжирец лет тридцати с пирсингом в носу. — Мне вообще-то нравился Самир, но я знаю, что религия может сделать с человеком. Это ядовитое зелье. А Грета, подруга Марии Фоукара, сказала так: — Он был чудесный. Веселый, умный. Красивый. — Затем на ее лице возник намек на улыбку. — Только, может быть, не совсем надежный, — добавила она. Когда мы попросили ее объяснить, что она имела в виду, Грета склонила голову набок. — Я не имела в виду, что верю в то, что он убил Ясмин, или что-то такое. Нет, я так не думаю. Но он всегда ставил себя на первое место. Мне кажется, его не заботило, не ранит ли он чувства других людей. * * * Когда наконец мы садимся за стол в небольшом конференц-зале на работе, день уже клонится к вечеру. Манфред и я сидим с одной стороны, Биргитта — с другой. — Я прожила год в Мадриде, — сообщает она. — Но это было в восьмидесятых, так что никаких чудес не ждите. Я киваю и пододвигаю к ней поближе телефон: — Все будет хорошо. Она сама немного говорит по-английски. Биргитта пожимает плечами, глядя в свои записи. — Ладно, ладно. — Ты лучше всех, — говорю я. Она бросает на меня долгий взгляд и тянется к трубке. Набирает номер и слушает отрывистые гудки. «Сейчас где-то в Мехико звонит телефон», — думаю я. Там живет Маргарита, которая может стать ключом к разгадке тайны личности Паолы. Происходит соединение, и в трубке раздается женский голос. Слова невозможно различить — так быстро они выстреливают одно за другим. Биргитта начинает разговор: – ¡Ноla! Mi nombre es Birgit Malm y trabajo para la policía sueca[21]. Они разговаривают около десяти минут. Биргитта делает пометки у себя в блокноте и кивает, как если бы Маргарита могла ее видеть. Несколько раз на ее лице появляется озабоченное выражение, как будто Маргарита чем-то ее расстроила. Положив трубку, Биргитта откашливается и переводит взгляд на меня. — Маргарита знала ее. Девушку звали Паола Варгас. Она была родом из Буэнавентуры, колумбийского города на побережье, к западу от Кали. Роста она была небольшого, чуть выше ста пятидесяти сантиметров. Паоле было двадцать два года, и у нее была четырехлетняя дочь, Марсела, которая осталась жить с родителями Паолы на то время, пока та отправилась работать в Швецию. Биргитта шумно переводит дух и продолжает: — У Паолы не было за душой ни гроша, не было образования. Она согласилась на работу в Швеции, чтобы откладывать деньги для дочки. Хотела обеспечить ей лучшее будущее. — У Маргариты есть какие-нибудь сведения о родителях Паолы? — Нет. Когда Паола исчезла, Маргарита решила, что она сделала это по собственной воле. Та всегда говорила Маргарите, что работать на семейство де Вег ей было непросто. В частности, мать семейства предъявляла к ней очень высокие требования. Но сильнее всего Паолу беспокоила проблема с одним из сыновей де Вег. Она не знала, как избавиться от его назойливого внимания. Маргарита была целиком и полностью уверена, что Паола сбежала именно по этой причине. — Один из сыновей? — уточняет Манфред. — Который? — Она не помнит его имени. Их же было трое. — Биргитта бросает взгляд на часы. — Мне нужно идти. — У тебя тренировка по плаванию? — интересуюсь я. — У меня жизнь. Маргарита сказала, что мы можем звонить ей по необходимости. Завтра я свяжусь с Интерполом. — Хорошо, — говорит Манфред. — Так и поступим. Спасибо тебе за помощь. Биргитта пожимает тощими плечами: — Для этого я и здесь. Затем она поднимается, подхватывает свои вещи и направляется к двери. Прежде чем выйти в коридор, Биргитта оборачивается: — Маргарита еще кое-что упомянула. Паоле предлагали работу в США, но та отказалась. Она приняла решение ехать в Швецию, потому что считала, что здесь очень спокойно. * * * Будил надевает пиджак, приглаживает рукой блестящие волосы и поворачивается к нам: — Я спешу. Через двадцать минут у меня ужин с начальником Стокгольмского полицейского управления, так что можете меня проводить. Она подхватывает пальто, вешает на плечо сумочку и делает шаг к двери. Мы с Манфредом следуем за ней по коридору. — Так вы хотите попытаться разыскать ее родственников? — спрашивает она. — Все так, — соглашается Манфред. — Завтра мы свяжемся с Интерполом. — Но как же мы сможем подтвердить ее личность? У нас ведь нет ДНК. — Та лаборатория в Германии, где проводили изотопный анализ фрагментов кости, сообщила нам, что женщина была родом из западной части Центральной Америки, вероятнее всего — из Колумбии. Тут все совпадает. Рост также совпадает. Она была низкорослой — около ста пятидесяти пяти сантиметров. Будил фыркает. — Это не идентификация, — бросает она, спускаясь по узкой спиральной лестнице. — А сережка? — добавляет она. — Разве не вы утверждали, что она принадлежала Ясмин?