– Мне кажется, так будет лучше, я тебя не буду напрягать, и она тоже. – Она мне не мешает. И вообще, я должна тебе сказать одну вещь, иначе я не смогу с тобой общаться. Я могу? – Ну хорошо, что ты хотя бы спрашиваешь. Ну давай, – согласилась я, не сомневаясь, что сейчас услышу очередную гадость. – Я говорила с Жоарой и с Лоранс, мы все думаем, что ты неправильно воспитываешь свою дочь. Вы с ней слишком привязаны друг другу. Ты должна отдалить ее немного, ничего страшного, если она поплачет немного и ей будет тяжело. Она не должна всегда получать то, что она хочет. Ей нужно поставить четкие границы. Она вообще невоспитанная, то есть у меня дома она хорошо себя ведет, но сразу видно, что у нее нет границ. Это дебильно, что ты ей позволяешь ложиться спать с айпадом. – Ты знаешь, спасибо за мнение, но я буду воспитывать свою дочь так, как я нахожу нужным. – Но так же думают и Жоара, и Лоранс. – А меня не интересует, что они думают. Моей маме тоже всегда говорили в Советском Союзе, что детей надо бить ремнем, но она, слава богу, слушала себя. – Я тебе такого не говорю, но она должна привыкнуть к рамкам, тебе все говорят. – Я не спрашивала всех, и, к тому же, вы все французы, а мы с ней израильтянки, у нас другая ментальность, и вы не обязаны нас понимать. – Тогда я не могу с тобой больше общаться вообще. – Ты не обязана. Не хочешь, не общайся. – Да ты сжираешь все мое жизненное пространство!!! – Что? Как это? – Ты повсюду, ты везде, я дышать не могу из-за тебя. – Я не понимаю, о чем ты говоришь. – Ты просишь у меня делать всякие вещи, но так… Без того, чтобы попросить. – Что ты хочешь сказать? Я ничего не понимаю, что это значит? – Ну, например, ты помнишь, ты зашла ко мне с собакой? – Да, зашла на минутку, и что? – Ты стояла и смотрела на нее через окно. – Ну и что? – Это чтобы я впустила ее в дом, ты это нарочно. Ты знаешь, что я не разрешаю впускать ее, и нарочно так смотришь, чтобы мне было совестно. – Что это за чушь вообще? Я смотрю, не нагадила ли она у тебя в саду, чтобы убрать и вообще… – Да, конечно, рассказывай. Я все знаю! – То есть ты знаешь точно, о чем я думаю и что происходит у меня в голове? – Конечно, знаю. – Ок, мне все понятно. Она вздернула голову и ушла, не прощаясь. Я вернулась домой, открыла на кухне окно и закурила. Теперь у меня было окно с красивым видом на лес и гору. У меня тряслись руки, и я позвонила Карин: – Послушай, я могу рассчитывать на эту работу? – Ну да, я же тебе сказала. Ты такого обо мне мнения, да? – тут же нашла она повод обидеться. – Раз тебе так плохо от моего присутствия, я уже сомневаюсь, да. А мне нужно знать. – Ну я же пообещала. – Мне не нужна благотворительность, я стараюсь хорошо работать. – Я знаю. Я зашла к Гаю за Роми. Он очень настаивал на том, что ему приятно, когда Роми приходит из школы вместе с его детьми и он не хотел бы, чтобы она ходила на продленку в ту неделю, когда дети у него. – Как у тебя дела? – спросил он, когда мы закурили на крылечке. – Да так… ты знаешь, я уже не помню, когда я в последний раз смеялась. – Ой, это ужасно грустно. Что у вас происходит? И я рассказала ему, что я уже совсем не люблю Жоффруа и что надо с ним разойтись, но я боюсь быть здесь совсем одна. – Но у тебя же здесь есть хорошая подруга, да и я всегда рад тебе и Роми. – Ты про Карин? Тоже мне подруга, – не удержалась я. – Не понял – вы не подруги больше? И я рассказала ему про весь последний год и недавний разговор. – Боже, бедная! Какой кошмар! Похоже, она совсем с ума сошла. Когда я с ней жил, такого все-таки не было. Она, конечно, очень вспыльчивая и грубая и рассорилась с кучей людей, особенно с теми, у кого когда-либо работала Жоара. Каждый раз, когда кто-то нанимал ее, Карин затевала с этими людьми страшную ссору, потому что ей казалось, что Жоару эксплуатируют и она слишком тяжело работает. В результате у Жоары нет никакой другой работы. Но так она себя еще не вела. Он рассказал еще многое об их совместной жизни, и картина, которая была у меня в голове, сильно поменялась. По его словам, он постоянно чувствовал себя как будто он все время в чем-то виноват, и вообще дурак, и ничего не понимает. Мне это очень напоминало мои ощущения последнего года. Я живо себе представила, каково это – жить с подобным ощущением на протяжении четырнадцати лет. Впервые я слышала эту историю с другой стороны. Еще он рассказал, что Карин была агрессивной и частенько просто распускала руки. А он жил и думал, что так нужно, и каждый вечер, придя с работы, уходил в свой угол у камина и накуривался. Вечером я поделилась этим с Жоффруа. – Ты не говорила бы с Гаэль и с Гаем о Карин, они ведь ей все расскажут, – посоветовал он. А сам Жоффруа становился все невыносимее. В выходной мы поехали в мебельный магазин за кроватью для Роми. И сидя в машине, ни с того ни с сего, он начал говорить, что у Роми дерьмовый характер и она вообще дрянь. Роми заплакала. – Если бы здесь был мой папа, он бы ему так дал. А я еще жалела его и просила тебя не выгонять его на улицу. – Ты зачем это все сейчас сказал? – спросила я Жоффруа. – Да потому, что это правда. Да, Роми, у тебя дерьмовый характер! – Немедленно извинись перед ней. Он посмотрел на меня глазами полного олигофрена и издал губами отвратительный звук, словно пукнул. – Все, ты уходишь. – Никуда я не пойду, я в этой квартире работал, я там ремонт сделал, никуда не пойду. – Ты два года на моей шее просидел, так что, если ты две недели поработал, ничего страшного не случилось. Тебе здесь нечего делать, твоя работа очень далеко. Ты убираешься, понятно? – Никуда не пойду, ты не имеешь права меня выгонять, я твой муж. Если ты меня выставишь снова на улицу, я пойду в полицию, и они тебя заставят пустить меня домой. Им очень понравится, что с такой зарплатой ты выгоняешь человека на улицу. Они все про тебя поймут. – Что ты несешь? Я обернулась к Роми: – Роми, он уходит, – сказала я ей по-русски. – Я прогнала его за то, что он тебя обидел. Доехав до торговой зоны, мы с Роми носились между магазинами под дождем, промокнув до нитки, потому что я забыла дома зонт. Жоффруа все это время просидел в машине. По дороге домой он пытался что-то говорить мне под руку, но я не обращала на него больше никакого внимания. Приехав домой, я попыталась поговорить по-хорошему: – Жоффруа, тебе же совершенно не нужна такая большая квартира, которая находится в трех часах езды от твоей работы. Ты же понимаешь, что я не могу снова переезжать с ребенком и всеми животными, правда? – Тогда мы будем жить как соседи, меня эта квартира полностью устраивает. – Нет, этого не будет. Тебе придется съехать. Я тебя не гоню, поищи себе жилье и давай расстанемся по-хорошему. В тот же вечер к нам зашли Карин и Мика и я сообщила им, что решение принято окончательно. Утром мы снова ехали с Карин на работу. Она спросила меня, не собираюсь ли я возвращаться в Израиль. – Нет, я не хочу. – Но почему? Что тебе здесь делать? У тебя же вся семья там.