Я провозилась с этим целый день, было очень сложно, цифры путались. К концу дня я кое-как закончила и решила послать Карин результаты. Был вечер пятницы, мы с ребятами собирались пойти в тот самый кабачок, который фирма оплачивала раз в две недели. Я стояла рядом с Карин, пока она смотрела на мой расчет. – Ну вот, ни хрена не сходится! Ты потратила на это целый день, и ничего не сходится. Это же элементарная работа для идиотов. Тебе объясняют по сто раз, а ты ничего не понимаешь. Ты не стоишь тех денег, которые тебе платят. Можешь идти и жаловаться теперь всем на свете на меня, какая я злая, а ты бедненькая! – О чем ты говоришь вообще? – Ты думаешь, я не знаю, что ты наговорила обо мне Гаэль и Гаю?! Я все знаю! И это люди, которых я очень люблю. В офисе было немало народу, и все просто вылетели из кабинета. Сита, мой приятель, остался на своем месте и все видел и слышал. Я прямо почувствовала, как бледнею. – О чем ты говоришь? Кто тебе и что сказал? Жоффруа? – Они мне сами позвонили. И твоя дочь! – Моя дочь?! – Да, ты же всем с ней делишься, вот она и говорит всем все подряд. Мне даже мои дети говорят: «Мама, почему ты такая злая по отношению к Юле?», и я им должна объяснять, что это не их дело. Я даже на минуту засомневалась… Я засомневалась в себе! – Роми здесь ни при чем. Но Карин уже несло. Разозлившись, она уже не могла остановиться. – Ты, – кричала она, – ты опасна для своей дочери! А я не могу смотреть на это спокойно. – Конечно, ты же всегда лучше всех все знаешь, – меня уже трясло от злости. – Я буду всегда и во всем виновата, как бы оно ни было. Ко мне не будет ни на секунду сочувствия, никогда. Подруга, тоже мне! Мне было непросто говорить по-французски в таком состоянии, слова путались. – А ты вообще заткнись! Слышишь, заткнись! – продолжала шипеть она угрожающе. – Ты мне не будешь говорить «заткнись»! Я не прошу твоего разрешения говорить. Ты думаешь, я твоя рабыня, что ли? – Я знаю все, все! – уже почти орала она. – Ты ходишь и валяешь мое имя в грязи повсюду. Все это знают! И ты мне еще смеешь морали читать о том, как я с тобой разговариваю, когда я недовольна состоянием квартиры?! – О чем ты говоришь вообще? Я даже не знаю здесь никого! И что это за фигня с квартирой? Зачем ты пошла ее смотреть, пока она была за мной и я за нее платила? – Потому что иначе ты ничего не сделаешь! С тобой иначе нельзя! Все, все вокруг говорят это, все видят, какая ты! Какая ты мать! Все это говорят! – Нет никаких «всех». Это все в твоей голове, – сказала я и ушла. По дороге домой я уже даже не задыхалась от панической атаки. Мне уже было ясно: что бы я ни сделала, как ни старалась, все всегда обернется против меня. Без сомнения, это Жоффруа рассказал ей, что я говорила с Гаем и с Гаэль. Мне не было жаль, что я поделилась с ними, и мне не верилось, что кто-то из них, тем более Гай, ей позвонил. Гай сказал мне, что он с ней никогда не разговаривает, только пишет мейлы и эсэмэски. Вечером я пришла к Гаю за Роми, мы поужинали все вместе. Выпили немного пива, и я рассказала, что случилось на работе, когда мы остались с ним вдвоем. – Блин, какой кошмар! Я не звонил ей, я с ней вообще не разговариваю. Это твой муженек, не иначе. Но ты подожди, она скоро остынет и снова захочет быть твоей подругой. – К сожалению, мои ресурсы терпеть ее издевательства заканчиваются. Боюсь, она меня теперь обязательно уволит. – Она не имеет такого права. – Как это? – Вот так, ты во Франции, а не в Израиле или в Америке. Если ты прошла испытательный срок и у тебя подписан контракт, чтобы тебя уволить, надо иметь очень веские причины вроде кражи, отказа выполнять свои прямые обязанности или намеренное нанесение вреда компании. Она недавно дала тебе нормальную оценку, она не имеет права тебя теперь уволить, но она опасная тварь. – Мне нужно переделать этот расчет, а у меня ничего не получается. – Я тебе помогу завтра. – Спасибо. Что бы я без тебя делала? – Для этого на свете и есть друзья, нет? Тут в дверь позвонил Жоффруа, он уже вернулся с работы, а ключа у него не было. Пьер дал нам только два ключа, и я оставила один из них Жоаре, чтобы она выводила собаку. По понятным причинам, мне совсем не хотелось давать Жоффруа ключ. Мы пошли с ним вместе домой, но, придя домой, обнаружили, что у нас отключено электричество. Мы вышли во двор, посмотреть, не выбило ли пробки. – Не приближайся к электрошкафу, ты пьяная, от тебя пивом разит, – злобно сказал мне Жоффруа. Я не обращала на него никакого внимания. Пробки не выбило, и мы стали звонить в электрокомпанию. Там сказали, что контракт с нами не был подписан и поэтому электричество отключили. Контракт подписывал, конечно же, Жоффруа, который утверждал, что он все нормально подписал. Я снова стала звонить в электрокомпанию, зная, что Жоффруа ни с кем никогда не спорит в таких вещах. – Ты ни хрена не соображаешь, че ты лезешь ваще? – заорал он мне. Я не собиралась отвечать. Я снова позвонила в электрокомпанию, он забрал у меня трубку и сказал представителю: – Мадам, объясните, пожалуйста, моей жене, которая ни хрена не соображает, что электричества не будет. Мне объяснили, что, вопреки утверждениям Жоффруа, контракт не подписан, не указан счет в банке, откуда брать деньги, и, так как это не поломка, то никто срочно не приедет. – Но ведь сейчас холодно, а у нас только электрический обогрев. – Мне очень жаль, мадам. До свидания. На улице был март, в доме было холодно и совершенно темно. Мобильный разрядился, пока я вызванивала электрокомпанию. Я взяла Роми за руку, на ощупь нашла какие-то домашние вещи, и мы пошли к Гаю. Мы, как нищенки, стояли у него на пороге с сумками и позвонили в дверь. Гай открыл нам. – У нас электричества нет, – смеясь, сказала я. – Проходите, оставайтесь у меня, конечно. Мы стали смотреть фильм, сидя с детишками у камина, укрывшись пледами. Мне, наверное, впервые с моего прибытия во Францию, стало хорошо, хотя меня все еще трясло от произошедшего за сегодняшний день. После того, как мы уложили детей, мы остались посидеть у камина вдвоем. Мы стали говорить по душам, он рассказал мне, как именно они расстались с Карин. Она встретила своего любовника на работе и долгое время переписывалась с ним, сохраняя его номер под моим именем. И каждый раз, когда она с ним переписывалась, говорила, что переписывается со мной. Пока в какой-то момент Гай не увидел превью эсэмэски «от меня», но содержание совсем не соответствовало. Он уже давно подозревал, что у Карин кто-то есть, потому что она очень изменилась, и спрашивал ее об этом. Но она бесконечно убеждала его в том, что он больной псих, параноик и ему надо лечиться. Когда он увидел это сообщение и оказалось, что все его подозрения верны, он предложил расстаться. Но Карин уговорила его попробовать все наладить, присылала романтические песни, клялась в вечной любви. Гай согласился, но она не прекратила встречаться с любовником. Тогда Гай объявил ей, что они разводятся. Карин уехала к своей матери в Марсель, а потом съехала и полгода не появлялась. Полгода он был совершенно один с детьми, а Карин начинала новую жизнь, ходила на вечеринки и присылала фотографии своих сисек Мике или как она пьяная веселится на вечеринках, и все это автоматически появлялось в их семейном дропбоксе, и Гай на это смотрел. Все это он мне рассказал довольно спокойно, не злясь, но я могла только представить себе, как ему было больно. – Боже, как же тебе было тяжело, – сказала я. – Все в прошлом. Уже не болит. А ты прямо железная, даже ни разу не заплакала за все это время. – Я просто не умею плакать. Я бы и рада поплакать, да не получается. – Может, если я тебя обниму, тебе станет лучше? Чисто по-дружески… – Ну давай. Он обнял меня, и я сразу поняла, что между нами все не закончится просто дружбой. От него пахло хорошо выстиранной одеждой, и я хоть на минуту почувствовала себя в его объятиях спокойно и тепло. Потом мы распрощались, и я пошла спать в гостевую комнату, которая находилась в дальнем конце дома. Утром мы вместе сходили в булочную – там по выходным видятся все односельчане. Потом мы все вместе позавтракали. Было очень уютно, весело и хорошо. Затем мы стали разбираться с электрокомпанией и выяснили, что электричества не будет еще четыре дня. – Ну, я даже рад этому, – сказал Гай, – мне приятно, что вы здесь. Карин стала присылать мне эсэмэски о том, что она плохо спала и видела меня во сне. Я не знала, что ей ответить. – Вот, она пытается помириться, – объяснил мне Гай. – Это ее способ. – С меня, пожалуй, хватит. Мириться мне больше не хотелось, просить у нее прощения и унижаться дополнительно я больше не собиралась. Я написала Карин, что этой ночью тоже плохо спала, чтобы не объявлять совсем уж войну. К тому же это была правда. Я проснулась среди ночи от панической атаки и спать уже не смогла. Потом, сидя рядышком на залитой дневным светом кухне за светлым деревянным столом, стоящим против окна, выходящего на фиговое дерево, мы стали разбираться с рабочими контрактами и расчетами, из-за которых Карин устроила скандал. – Блин, это один из наиболее сложных контрактов, с которыми мне приходилось иметь дело за всю свою карьеру, а я уже десять лет руковожу проектами. И она тебе сказала, что ты дебилка, из-за того, что ты за день с этим не справилась? Круто. Да и какой смысл делать это таким сложным образом, когда деньги такие небольшие? Ну да ладно. Давай сделаем. И мы вместе разобрались с заковыристым контрактом и платежами. Дети тем временем отлично играли в гостиной. Дом был таким большим, что никто никому не мешал. Я сходила посмотреть, что творится в моей квартире, проведать кошек, погулять с собакой. Дома было холодно, но не настолько, чтобы это повредило зверям. Жоффруа был там, он курил у окна. Мы равнодушно поздоровались. Я все-таки спросила, как дела. Стандартный ответ «нормально» был воспринят мной так, будто и правда могло быть нормально в ситуации, когда человек даже не может разогреть себе еды или чаю. Плита в доме тоже была электрическая. Было очень грязно и тоскливо. Во время ремонта мы бесконечно спорили из-за цвета стен. Жоффруа был слегка дальтоником, например, он не отличал темно-зеленый цвет от салатового, но тем не менее был не согласен покрасить гостиную в бежево-сливочный теплый цвет, к которому я привыкла, утверждая, что он грязно-белый. Возможно, он так это видел. Я к тому времени уже так устала с ним спорить из-за всего, что сдалась в таком важном для меня вопросе, как цвет стен.