Я стояла, слушая музыку чужой речи, и ничему не сопротивлялась. Куда мне идти одной? – Послушай, мы вот что с Марко подумали, – инициативно сказала Вероника. – Так нельзя. Это несправедливо – быть одной в пятьдесят лет! Надо же отметить такое событие. Пошли к Хосе! Вероника решительно тряхнула головой, и Марко двинулся первым, словно прокладывая всей компании путь в темноту своим велосипедом. Я пошла следом, не до конца понимая, что происходит. Вроде бы, меня позвали в гости. Или просто любезно провожают к загадочному Хосе, сдающему комнату? Или ведут отмечать мой праздник? Зачем вот только им мой день рождения? А, может, они меня куда-то заманивают? В какую-нибудь ловушку? Устроят там западню, стукнут бутылкой по голове и отберут всё, что есть… А ведь у меня – всё моё с собой: кредитка, наличные, паспорт. Ну, и что, что они оба милые с виду? Как-то быстро они договорились, да и о чём, не совсем понятно… Я плелась за молодыми людьми, стараясь видеть и угадывать в них только хорошее. У Марко тщательно выбритая, правильной формы голова и красивые белые зубы, свои, не коронки, а улыбка открытая, сногсшибательная. У Вероники – волнистые, длинные черные волосы, собранные в пучок на затылке, карие, внимательные, добрые глаза, узкое лицо и проницательный взгляд. Голос нежный, фигура девичья, походка плавная, платье светлое, обувь без каблука. Нет, они милые люди. Мне просто повезло, что они попались навстречу. Интересно, кто такой Хосе? А от Серёженьки так и нет ничего… Только не думать о плохом, не притягивать негатив. Мысль, как известно, материальна. Я в очередной раз посмотрела на дисплей. Там установилась лишь линия испанской связи компании «Мовистар» и время – десять тридцать вечера. Серёжа уже спит… Нет, вообще ничего не думать, иначе можно сойти с ума! Воображение сразу толкало меня под одно из полушарий, отвечающее за художественный вымысел. И понеслось… Похлеще, чем у Иеронима Босха, только без его гениальных обобщений и сюрреалистических метафор, а насколько своего таланта хватит. Порой хватало довести себя до горьких слёз и, как следствие – до головной боли. А Марко с Вероникой вели меня в полнейшую неизвестность. Идти за ними или извиниться, пока не поздно? Ладно, будь что будет. Бог не выдаст, свинья не съест! Мы прошли не больше километра. Успокаивало то, что двигались молодые люди в сторону освещённых зданий и, как я себе представляла – в сторону центра города. Никаких трущоб или подозрительных переулков. Вот какое-то кафе, там ещё полно народу, и все издалека симпатичные, весёленькие. И, несмотря на темноволосые головы, излучают, скорее, светлую ауру, чем какую-либо другую. И пахнет вкусно… – Ола! Привет, Хосе! – крикнула Вероника издалека невысокому, пожилому мужчине в очках и с сигаретой. Тот пригляделся, заулыбался, поздоровался и сильно закашлялся, как аллергик с многолетним опытом. Бросив пару реплик парню, стоящему рядом, он вышел к нам из-за стойки бара. Навскидку Хосе было за шестьдесят. Усталое лицо страстного курильщика, маленький животик, слегка помятые, бесформенные, асфальтового цвета брюки. По его внешности легко было определить: он сдает комнату, потому что одинок, а не потому, что нуждается. Его кашель – кашель человека, заброшенного самим собой, выдавал неприкаянность. За очками в тёмной роговой оправе прятались небольшие, очень грустные глаза, а сверху торчали «домиком» брови. Хосе сразу посмотрел на меня так, будто бы сидел тут и ждал моего прихода: его лицо мгновенно озарилось. Или он всего лишь удивился, что Марко и Вероника пришли не одни? Он протянул мне руку и оглядел с ног до головы не оскорбляющим внимательным взглядом. – Представь, ей сегодня пятьдесят! Она наполовину из Москвы, наполовину из Ганновера. Сегодня приехала и не знает, где заночевать. У тебя свободно? Хосе замялся: – Я вообще-то уже сдал комнату… Но это ерунда. Мы что-нибудь придумаем. По такому выдающемуся случаю. Показав некрасивые зубы, он тепло улыбнулся и потрепал меня по рукаву куртки. Объединившись в желании мне помочь, все трое бурно обсуждали ситуацию на испанском, а я только поворачивала голову то к одному, то к другому. Самым впечатляющим оказалось то, что Хосе свободно говорил на итальянском… Что меня ждало в ближайшие несколько минут? Да… Всё-таки Барселона необычайна. Или это необычайна сама жизнь? Если её не боишься, идя по ней с открытым забралом… Хосе жил неподалёку, а в этом ресторанчике периодически встречался с друзьями. Помещение выглядело на «троечку», и оставаться здесь Вероника не захотела. Она предложила пойти в соседний ресторан. Наверное, как женщина, она хорошо представляла себя на моем месте. Судя по всему, Вероника была душевной матерью. Мы свернули за угол и приблизились к ресторанчику, в котором уже не играла музыка, не звенела посуда, а горел приглушённый свет, и двигались по своим траекториям официанты, с бесстрастными лицами завершая рабочий день. Вероника сама выбрала столик и объявила официантам, по какому поводу мы сюда ввалились. Высокий официант, похожий на Дэнцела Вашингтона в молодости, поздравил меня, пожав мне руку своей крепкой шоколадной кистью, и пожелал прожить ещё, как минимум, столько же. – Хорошо, обещаю прийти праздновать столетие именно сюда! – засмеялась я. Смотри-ка! А испанская речь звучит всё разборчивей. Вот что значит – интересные собеседники. Благо, Хосе время от времени выступает переводчиком на итальянский, склоняясь к моему уху как можно ближе… Какие замечательные люди – взяли, вошли в мою жизнь и устроили там гуманный сюрприз! И отделка стен в ресторане – под шхуну старинного корабля-каравеллы чудесная! У негра этого безумно красивые уши – малюсенькие, ювелирно закрученные… Как мне повезло! Не было бы счастья, да несчастье… Непонятно, правда, чем этот «интернационал» закончится… Ладно, оригинальный ужин в мою честь все-таки обязательно скрасит неизбывную горечь одиночества… Мучительные, токсичные мысли о неприезде Серёжи отодвинулись в область затылка. – Что ты любишь? Какое блюдо хотела бы съесть? – спросил Хосе. – Я обожаю осьминога. Особенно, когда нахожусь у моря… – А пить? Алкоголь мне претил, и застолье с пьющими людьми удовольствия никогда не доставляло. Даже по случаю, позволяющему отступление от правил. А уж здесь, в малознакомой компании, в неизвестной части огромного, нового для меня города, точно стоило оставаться трезвой. И я заказала пиво, испанское «Мау» – из любопытства. Остальные тоже удовлетворились пивом из больших, тяжелых стеклянных кружек. Меня поразила и тронула деликатность моих «гостей»: могли под сурдинку и коньяком за мой счёт побаловаться. Осьминог, порезанный слишком мелко, успел за день задубеть. Свежего сейчас никто бы варить не стал, даже ради юбилея. Терпеливо пережёвывая морского гада, я успокаивала себя тем, что он – не последний в моей жизни. Хосе внимательно наблюдал, как я жую. Подавшись вперед, к моему лицу, он тихо сказал: – Нет ничего хуже жесткого осьминога. Но я знаю, где можно попробовать мягкого, свежего… Тут я подумала, что у Хосе мне лучше не ночевать. Он волновался, кашлял, багровел и сверлил меня взглядом одичалого пса. – Давайте выпьем за то, что жизнь прекрасна? – предложила я. Мой голос звенел, и я одна понимала причину внутреннего напряжения. Рядом не было того, ради которого я сюда так трудно добиралась две тысячи километров… С кем мечтала праздновать эту дату. Остро не хватало Серёжи… – Да! За то, что жизнь у нас – одна! – подхватил Марко. – За то, что она дарит нам новых друзей! – подняла свою кружку Вероника, чокаясь со мной. – И за то, что женщины – соль этой жизни, – пряным голосом сказал официант «Вашингтон», подходя к столику. Держа руку за спиной, он дал мхатовскую паузу и – протянул мне живую, свежую красную розу. Все дружно зааплодировали, а Хосе встал и, склонив полуседую курчавую голову, поцеловал мне руку. – Вы так прекрасны… – пропел он по-английски знаменитую строку, подражая Джо Кокеру. Я протянула Марко свой фотоаппарат для исторического снимка. Официант отошел к стойке, включил музыку – знакомую всем собравшимся, в том числе и мне. Звучала «сардана». По мнению чернокожего официанта, именно национальный каталонский танец больше всего подходил к происходящему. Подав друг другу руки и улыбаясь по-детски, наша странная компания пошла поперёк пустого зала. Натыкаясь на столы и стулья, мы постепенно образовали в центре зала круг. Каждый выделывал ногами, что ему вздумается. Но не характерный для «сарданы» шаг и не внезапная сплочённость коллектива, которой могла позавидовать вся советская эпоха, имели значение. «Момент истины» тут был один – мне посчастливилось, несмотря ни на что, отпраздновать пятидесятилетие! Все мои теории подтвердились. Забытый чемодан оказался ни к чему! И седой калган не помешал! Я вписалась в экспромт! И только мысль о неприлетевшем Серёже точила об мои мозги свое ржавое лезвие. Но я добросовестно от неё отмахивалась… – Ты знаешь, в Барселоне всегда случаются какие-то чудеса. Волшебный город. Одно слово – Каталония! – сказал мне Хосе, гордо вскинув коротенькую бровь. – Вот я тут родился шестьдесят лет назад и никуда отсюда не уеду. Я – прирождённый каталонец. А ты надолго приехала? – Не знаю, дней на пять… – Мало… Но ничего, ты сюда ещё не раз приедешь. Барселона просто так не отпускает. Мы вернулись к столу. Марко, улыбавшийся всё это время тридцатью двумя эталонными зубами, ловко сложил из белой бумажной салфетки розочку и вручил её мне. Он даже умудрился «создать» на стебельке аккуратненький листочек, написав на нем сегодняшнюю дату и букву «М». Хрупкая салфеточная роза не выдержала бы заточения в сумке, и я сфотографировала её, увековечив. Автор выглядел польщённым. Хосе размяк и по-хозяйски положил одну руку на спинку моего стула. На языке жестов это означало, что каталонец, так и не сказав конкретно, сдаст ли он мне комнату, знал наверняка, куда он пристроит «новорожденную» спать. Ведь мы оба «парлакали» на итальянском. Да и разница в возрасте тоже, наверное, казалась Хосе идеальной. Он, не задумываясь, сделал бы меня своей подругой. Сегодня же. Если бы я согласилась. Мне казалось, что всё происходит во сне – затяжном, цветном, похожем на реальность.