Манеры, как у гарнизонной красавицы на первом балу. И если б я был юным кадетом на таком балу, то сказал бы… сказал бы… – Не сомневайтесь, я высоко ценю вашу жертву. После этого она посмотрела на меня так, будто я произнес нечто оригинальное. То есть, если я правильно помню, так, как молодые женщины смотрят на тебя, когда ты молод. А потом коротко рассмеялась – в жизни не слышал более странного смеха, визгливого, распадающегося на отзвуки и даже более мелкие сегменты, напоминая хор капель со сталактитных гроздей в огромной пещере. – А что, если бы стала сомневаться, мистер Лэндор? Если бы?.. * * * Вечером в субботу я поехал домой, где меня ждала Пэтси. Из всех обещанных ею удовольствий я жаждал одного – возможности поспать. Я, Читатель, рассчитывал, что любовные утехи вгонят меня в приятную дрему. Правда, совсем забыл, как крепко она может взбодрить, даже если сама без сил. Покончив со мной, Пэтси просто… уплыла в страну снов, ведь так говорят?.. положив голову мне на грудь. А я? Я лежал, разгоряченный, смакуя густоту ее черных волос, крепких, как морской канат. Когда мне все же удалось отвлечься от Пэтси, я обнаружил, что мои мысли по собственной воле вернулись к Вест-Пойнту. Сигнал отбоя уже прозвучал, думал я, и луна повсюду разлила свой свет. Из окна гостиничного номера я мог бы увидеть, как последний в этом году пароход идет на юг, оставляя за собой блестящий след. Как тени скользят по склонам гор… как развалины старого форта Клинтон тлеют, словно кончик сигары… Я услышал сонный голос Пэтси: – Гас, так ты расскажешь мне? – О чем? – О своем расследовании. Будешь рассказывать, или придется?.. Застав врасплох, она закинула на меня ногу. Послала мягкий импульс и ждала ответного. – Может, забыл предупредить, – сказал я. – Я старый. – Не такой уж и старый, – возразила она. Я вспомнил: то же самое говорил По. «Не такой уж и старый». – Так что ты выяснил, Гас? Пэтси перекатилась на спину, с удовольствием почесала живот. Строго говоря, я не должен был ничего ей рассказывать. Полная секретность – таково было мое обещание Тайеру и Хичкоку. Но нарушение одного обещания – воздержаться от выпивки – позволило мне легко нарушить и другое. Поэтому без дальнейших просьб с ее стороны я стал рассказывать об отметинах на земле у ледника, и о визите к профессору Папайе, и о знакомстве По с таинственным кадетом Марквизом. – Артемус, – пробормотала она. – Ты его знаешь? – О, естественно. Ослепительный красавец. Ему бы стоило умереть молодым, правда? Никто же не захочет, чтобы он старился. – Я удивлен, что ты не… Пэтси устремила на меня пристальный взгляд. – Гас, ты хочешь унизить себя? – Нет. – Вот и хорошо. – Она кивнула. – Я бы не сказала, что он из тех, кто способен на жестокость. Уж больно расслаблен. – Ну, не знаю, может, он и не наш человек, просто… просто у него есть одна характерная особенность. У всей его семьи. – Объясни. – Вчера случайно столкнулся с его матерью и отцом, застав их за очень приватным разговором. Они вели себя… Тебе может это показаться ребячеством, но они вели себя как люди, в чем-то виновные. – Все семьи виновны в чем-то, – сказала Пэтси. И я подумал о своем отце. Точнее, подумал о розгах, которыми он сек меня через регулярные промежутки. Всегда не более пяти ударов – в большем количестве нужды не было. Да и одного звука было достаточно: оглушающего свиста, который шокировал сильнее, чем сам удар. До сих пор от этого воспоминания я покрываюсь холодным потом. – Ты права, – согласился я. – Но некоторые семьи виновны больше, чем другие. * * * Мне все же удалось отдохнуть той ночью. А на следующий вечер, вернувшись к мистеру Коззенсу, я заснул, едва коснулся головой подушки. И был разбужен без десяти двенадцать стуком в дверь. – Входите, мистер По! – крикнул я. Это мог быть только он. Кадет с величайшей осторожностью открыл дверь и замер в проеме, не желая проходить в комнату. – Вот, – сказал он, кладя пачку листов на пол. – Мои последние достижения. – Спасибо, – сказал я. – Не терпится прочесть. Возможно, По и кивнул, но в темноте этого не было видно: он не взял свечи, а мой фонарь был погашен. – Мистер По, надеюсь, вы не… Я, понимаете ли, немного обеспокоен тем, что вы пренебрегаете занятиями. – Нет, – сказал он. – Я сейчас к ним приступлю. – Долгая пауза. – Как вам спится? – наконец спросил он. – Лучше, спасибо. – Тогда вам везет. Я, кажется, совсем не могу спать. – Прискорбно это слышать. Снова пауза, более долгая, чем предыдущая. – Тогда спокойной ночи, мистер Лэндор. – Спокойной ночи. Даже в темноте я распознал симптомы. Любовь. Любовь закралась в сердце кадета четвертого класса Эдгара А. По. Доклад Эдгара А. По Огастесу Лэндору 14 ноября С трудом могу передать, мистер Лэндор, с каким трепетом я предвкушал воскресное чаепитие в доме Марквизов. Наша последняя с Артемусом встреча убедила меня в том, что общение с ним в уютной домашней обстановке у теплого очага поможет в определении степени его вины или невиновности. И если он не изобличит себя там, где провел детство, я хотя бы смогу получить какие-нибудь подсказки от его близких, чьи оговорки, как я надеялся, окажутся наделены смыслом бóльшим, чем можно предположить. Семья проживает в одном из каменных домов, выстроившихся вдоль западной границы Равнины – «Учительская улица», таково их пасторальное название. Дом Марквизов от других ничем не отличается – ничем, я бы сказал, кроме надписи на парадной двери «Добро пожаловать, сыны Колумбии!»[83] Дверь мне открыла не экономка, как я предполагал, а сам доктор Марквиз. Знал он или нет о том, как я недавно воспользовался его именем, сказать не могу, но все сомнения, что одолели меня при виде его румяного лица, мгновенно улетучились, едва он с тревогой осведомился, как дела с моей дурнотой. Получив заверения в полном и окончательном выздоровлении, улыбнулся самым снисходительным образом и сказал: – Ах, мистер По! Теперь вы видите, что может сотворить активный отдых? Раньше я был незнаком с великолепной миссис Марквиз, хотя и слышал нелицеприятные отзывы о ее характере – в том смысле, что она отличается крайней неуравновешенностью и чувствительным складом характера. Всем этим суждениям я могу противопоставить собственные наблюдения, не найдя в ней ничего невротического, а обнаружив лишь массу очарования. Знакомясь, она сразу одарила меня улыбкой. Стало источником приятного удивления то, что какой-то салага смог вызвать у нее такой поток доброжелательности, и еще сильнее я был удивлен, когда узнал от нее, что Артемус рассказывал обо мне в словах, достойных лишь Величайших Гениев. Присутствовали еще двое из класса Артемуса. Одним был Джордж Вашингтон Аптон, выдающийся кадетский вожак из Вирджинии. Другим – у меня упало сердце при виде его! – агрессивный Боллинджер. Однако, вспомнив о своем долге перед Богом и страной, я решил выкинуть из головы его недостойное поведение и трусливые нападки и вполне дружелюбно поприветствовал. И вскоре случилось чудо! Этот самый Боллинджер то ли пережил существенное изменение во взглядах, то ли получил инструкцию проявлять по отношению ко мне подобающее почтение. Скажу одно: он вел беседу легко и вежливо, в полном соответствии с тем, как это принято у джентльменов. Скудная пища, которую мистер Коззенс поставляет в кадетскую столовую, вынудила меня с особым нетерпением предвкушать трапезу у Марквизов. И я не был разочарован. Кукурузные лепешки и вафли были высшего класса, а груши, должен с удовольствием отметить, были щедро сдобрены бренди[84]. Доктор Марквиз показал себя радушнейшим из хозяев и получил особое удовольствие от демонстрации нам бюста Галена[85], а также нескольких любопытных и интересных монографий своего авторства. Мисс Марквиз – мисс Лея Марквиз, сестра Артемуса – села за пианино и, аккомпанируя себе, исполнила те сентиментальные песенки, которые уничтожают нашу современную культуру. Однако пела она очаровательно. (Следует отметить, что преобладающие тональности вытянули ее голос, естественное контральто, слишком высоко. Ее исполнение, к примеру «С ледяных гор Гренландии», было бы более изящным, если б опустилось на кварту или даже на квинту.) Артемус потребовал, чтобы я сидел рядом с ним во время исполнения, и через равные интервалы бросал вопросительные взгляды в мою сторону, чтобы убедиться в моем восхищении. Правда, сему восхищению мешала необходимость реагировать на его комментарии: – Потрясающе, верно?.. Одаренный музыкант. Играет с трех лет… Великолепный пассаж, да? Даже менее внимательные, чем мои, глаза и уши, возможно, узнали бы тут все, что следует знать о природе привязанности молодого человека к старшей сестре. По определенным жестам, сделанным во время исполнения, по определенным улыбкам, предназначенным исключительно ему, стало совершенно ясно, что его чувства взаимны и что между ними действительно присутствует симпатия – братско-сестринская – такая, какой мне не довелось познать (ведь я рос отдельно от брата и сестры). Вы, мистер Лэндор, несомненно, достаточно часто становились участником подобных увеселений, чтобы знать, что когда один исполнитель заканчивает, на сцену, чтобы заткнуть брешь, сразу вызывают другого. Так и случилось. Когда мисс Марквиз встала из-за пианино, ее мать и брат, громогласно выражая настоятельную просьбу, призвали меня порадовать собравшихся гостей образцами моей скромной поэзии. Признаюсь, я ждал такого поворота событий и взял на себя смелость подготовить короткую подборку, сочиненную прошлым летом и озаглавленную «К Елене». Не думаю, что уместно делиться здесь с вами всем текстом (и, думаю, это никак не отвечает вашим, о великий Недруг поэзии, желаниям!). Отмечу лишь то, что это мой любимый плод усилий в лирике, что Женщина, обозначенная в названии, сравнивается то с никейскими челнами, то с Древней Грецией, то с Римом, то с наядой и так далее, и что при написании завершающих строк – «О, Психея, из стран, что целебны тоске / И зовутся Святою Землей!»[86] – мои труды были вознаграждены глубоким и сотрясающим душу вздохом. – Черт побери! – вскричал Артемус. – Я же говорил вам, что этот паршивец – гений! Реакция сестры была гораздо более сдержанной, а так как я догадывался, что Артемус проявляет всестороннюю заботу о ней, то решил застать ее одну и убедиться, не оскорбило ли ее случайно мое творение. Она сразу успокоила меня улыбкой и кивком.