Приношу извинения, мистер Лэндор, за просрочку с докладом. Широчайший переполох по поводу убийства Боллинджера создал атмосферу, настолько пропитанную слухами, скандалом и примитивнейшей формой домыслов, что все мои передвижения оказались под пристальнейшим вниманием. Будь я более легковерной натурой, то, возможно, решил бы, что сам являюсь предметом подозрений – да, я! – так странно мои товарищи-кадеты поглядывают на меня, когда я прохожу мимо. Ах, человеческому языку трудно адекватно передать тот ужас, что охватил меня, когда я узнал о жестоком конце Боллинджера! Мужлана, превратившегося для меня в вечное мучение, одним махом смели с земной юдоли, причем с ужасающей внезапностью! Каждый раз, когда я пытаюсь обдумать это событие… обнаруживаю, что не могу. Ведь если у убийцы получилось ликвидировать того, кто был в близких отношениях с семьей Марквизов, что помешает ему обратить свое зловещее внимание на Артемуса или даже – мистер Лэндор, вы не представляете, как меня трясет! – на животворный родник моей Души! О, мне кажется, наше расследование идет очень медленно… * * * Тем временем, мистер Лэндор, в рядах кадетов растет и ширится отъявленная и бесславная истерия. Многие рассказывают, что спят в обнимку с оружием. Некоторые, склонные к причудливым фантазиям, договорились до того, что напавшие на Фрая и Боллинджера – не кто иные, как ходящие воплощения древних индейских духов, пришедшие отомстить за истребление их народов европейской расой. Мистер Родерик, очень недалекий кадет третьего класса, утверждает, будто наблюдал, как такой вот дух точил свой томагавк, пристроив его в трещине вяза на Тропе флирта. Поговаривают, что мистер Стоддард направил полковнику Тайеру петицию с требованием отменить занятия до конца семестра – в том числе и экзамены, – так как для кадетов невозможно с должными усердием и усидчивостью сосредотачиваться на учебе, пока они дрожат от страха за свою жизнь. Какое же отвращение я испытываю по отношению к этим ноющим трусливым мальчишкам! Как же они поведут себя на поле боя, когда вокруг sauve qui peut[100] и брызжет кровь? К кому они будут взывать с мольбой об отсрочке кары? Это не предвещает ничего хорошего американской армии, мистер Лэндор. Как бы то ни было, руководство пообещало нам одно послабление. На вечернем построении было объявлено, что все караульные посты удваиваются и что впредь кадеты не будут расхаживать поодиночке. При обычных обстоятельствах приказ такого рода вызвал бы недовольство, так как теперь мы вынуждены выступать на дежурство в два раза чаще. Однако страх, распространившийся по подразделениям, настолько велик, что каждый считает это благословением, если оно обеспечит хотя бы малую безопасность. * * * Главная цель моего обращения к вам, мистер Лэндор, сообщить об определенном развитии событий в отношении Леи и Артемуса. Сегодня днем, находясь в состоянии возбуждения и имея несколько минут свободного времени, я сразу же отправился домой к семейству Марквизов, желая убедиться, что печальная судьба Боллинджера не стала губительной для чувствительной женской натуры Леи. Постучав в теперь уже знакомую дверь с лозунгом «Добро пожаловать, сыны Колумбии!», я был крайне озадачен, когда узнал, что дома никого нет – никого, кроме Эжени, горничной. Я обдумывал свои дальнейшие шаги, когда мои размышления прервал звук голосов, доносившийся, как я потом выяснил, из-за дома Марквизов. Поколебавшись мгновение, я обошел угол их каменного особняка и на заднем дворе увидел Лею и ее брата, занятых оживленным диалогом. Их сосредоточенность позволяла мне подойти незаметно и как можно ближе. Воспользовавшись шансом, я спрятался за ближайшей яблоней, откуда мог слышать весь разговор. О, мистер Лэндор, не думайте, будто я не мучился сомнениями, идя на эту подлость по отношению к возлюбленной. Не один раз я принимал решение оставить их наедине. Однако всякий раз вспоминал об обязательствах перед вами, дорогой мистер Лэндор, – и да, перед академией. Остался же я исключительно из-за вас. И только из-за вас – а вовсе не из-за собственного неподобающего любопытства – жалел, что дерево не растет футов на десять ближе к ним. Бóльшую часть беседы дети Марквиза пытались вести шепотом. Я говорю «пытались», потому, как вы сами знаете, говорить так подолгу тяжело, поскольку голос периодически срывается на естественный регистр, где он, хотя и оставаясь тихим, становится понятным, и любой, даже не очень хорошо знакомый с языком, по определенным словам или фразам может ухватить смысл. Вот и я ухватил основные нити их разговора – и их оказалось достаточно, чтобы соткать повествовательный гобелен. Я сразу понял, что тема их беседы – трагическая гибель мистера Боллинджера, и убедило меня в этом то, что Артемус многократно упоминал «Рэнди», а потом сказал: «Господи, мой лучший… мой самый близкий друг». В тоне Артемуса, должен отметить, было больше горечи, чем у Леи, чьи высказывания отличались ровным и безмятежным характером, пока в ответ на произнесенные шепотом признания брата она не без определенной доли тревоги спросила: «Кто еще?» – Кто еще? – эхом отозвался Артемус. После этого собеседники снова перешли на шепот, и я не мог расслышать слова по причине их неразборчивости. В какой-то момент они опять повысили голоса – лишь ненадолго! – настолько, что я мог слышать. – Ты же сам говорил мне, что он слаб, – сказал Лея. – Ты говорил мне, что он мог… – Действительно мог, – перебил ее Артемус. – Но это не… Новый поток невнятных слов… Опять шепот… А потом Артемус заговорил так, будто совсем не боялся подслушивания. – Дорогая моя девочка, – сказал он. – Моя дорогая девочка. Голос смолк, и я, подняв глаза, увидел сквозь переплетение ветвей, как эти двое упали в объятия друг друга. Кто из них утешал другого и кого из них утешали, я разглядеть не смог. Из гордиева узла тел не доносилось ни звука… ни слова… ни вздоха. Помню только, что их объятие были исключительным как по своей интенсивности, так и по продолжительности. Прошло примерно две или три минуты, прежде чем они изъявили желание разъединиться – думаю, они задержались бы в объятиях дольше, если б их не привел в чувство звук приближающихся шагов. То была Эжени, горничная; она шла к водяному насосу, глядя себе под ноги и, как понял бы любой, имея намерение не шпионить, а наполнить ведро. Тем, что она сразу не обнаружила меня, я обязан Провидению (или полузвериной тупости, которая отражалась на ее лице). Хотя я оставался незамеченным Леей и Артемусом, взгляд служанки вполне мог проникнуть сквозь полог ветвей. Однако она потопала дальше, занятая исключительно своими мыслями. А когда добралась до места назначения, Артемус и Лея уже исчезли. Не видя смысла прятаться и возможности изображать аудиторию при их дальнейших переговорах, я пошел прочь и направился в казарму, где предался размышлению – в сущности, бесплодному – по поводу их странной встречи. * * * Мистер Лэндор, вы скоро будете «дома»? Я не окунаюсь в то безумие, что преобладает вокруг, однако все же обнаруживаю, что поддаюсь нервному возбуждению, чуждому моей природе. Мои мысли текут прямиком к Лее – а к кому еще? Снова и снова я вспоминаю то стихотворение – вы к нему отнеслись с пренебрежением, – в чьих строчках я ощутил такую сильную опасность. Вы не представляете, как истово я молю о том, чтобы Дух, посчитавший возможным воспользоваться мною в качестве посредника, превратил меня – скорее! скорее! – в Эдипа, для решения сложных, как у Сфинкса, задачек. Поговори со мной! Поговори со мной, девица с бледно-голубыми глазами! Повествование Гаса Лэндора 22 С 28 ноября по 4 декабря Закончив читать последнее послание По, я отправился в сад Костюшко и оставил записку под тайным камнем, прося прийти в гостиницу после воскресной службы. Он пришел, однако я не поприветствовал его, не ответил на его приветствие; просто молчал, позволяя тишине сгущаться вокруг нас, пока нервные движения его рук не стали невыносимыми для нас обоих. – Может, расскажете, где вы были ночью двадцать третьего числа? – сказал я. – В ту ночь, когда убили Боллинджера? Вы это имеете в виду? Я, естественно, был в своей комнате. Где же еще? – Как я понимаю, вы спали. – Ох! – На его лице появилась кривая усмешка. – Как я мог спать, мистер Лэндор? Ведь все мое сознание, все мои мысли были заняты этим… этим нежным созданием, с которым по божественности не сравнятся и самые фантастические гурии… Вероятно, то, что я прочистил горло, или то, что мой взгляд стал жестким… в общем, По замолчал и внимательно уставился на меня. – Вы чем-то раздражены, мистер Лэндор. – Можно и так сказать. – Я могу… быть чем-то полезен?.. – Конечно, можете, мистер По. Вы можете объяснить мне, почему солгали. Щеки у него надулись, как жабры. – Послушайте, думаю… Я жестом оборвал его. – Когда я просил вас взяться за эту работу, вы сказали, что никогда не имели дел с Лероем Фраем. – Ну, это… это не совсем… – Я узнал правду от капитана Хичкока. И представьте, в каком положении при этом оказался… Я бы никогда не попросил человека принять участие в расследовании преступления, если б имелась вероятность, что это преступление совершил он. – Но я не… – Так что прежде, чем я вышвырну вас отсюда, мистер По, дам вам еще один шанс вернуть себе доброе имя. Расскажите правду: вы были знакомы с Лероем Фраем? – Да. – Вы общались с ним? Короткая пауза. – Да. – Вы убили Лероя Фрая? Вопрос довольно долго висел в воздухе, прежде чем По осознал его смысл. И замотал головой. Я продолжил наступление. – Вы убили Рэндольфа Боллинджера? Снова энергичное мотание головой. – Вы имеете отношение к осквернению их тел? – Нет! Чтоб мне сквозь землю провалиться, если… – Смертей уже достаточно, – сказал я. – Полагаю, вы не отрицаете, что угрожали обоим? – Ну… Знаете, что касается Боллинджера, это было… – У него задергались руки. – Это просто было желчное высказывание. Я ничего не имел в виду, честное слово. А что до Лероя Фрая, то… – Он выпятил грудь и стал похож на голубя. – Я никогда не угрожал ему, просто… Я заявил ему о своих правах как человека и солдата. Мы разошлись, и я больше никогда не вспоминал о нем.