– Возничий, – наконец сказал я, резко повысив голос, – я не двинусь с места, пока ты не скажешь, куда мы едем. Ответа не последовало. Или мне следовало принять за ответ извивания и выгибания этих тощих пальцев? – Я сказал нет! Пока не скажешь, куда везешь. Наконец он прекратил меня манить и с загадочной улыбкой принялся стягивать перчатки. Бросил их на пол саней, а затем широким и резким жестом сорвал с головы бобровую шапку. И прежде чем я успел прийти в себя, стал отклеивать усы! Всего этого оказалось достаточно, чтобы открыть моему взору облик, прежде спрятанный под сим жутким маскарадным одеянием. Передо мной была моя возлюбленная Лея! Когда я увидел дорогое лицо, замазанное театральным гримом, такое женственное лицо на фоне мужских атрибутов, моя душа затрепетала от радости. Лея снова поманила меня – ее пальчики казались мне уже не когтями посланника Аида, а нежными, изящными, благородными пальцами божественной Астарты. Я поспешил забраться в сани, сел на место и придвинулся к ней. Весело рассмеявшись, она схватила мои руки в свои и потянула к себе, предлагая придвинуться еще ближе. Веки с длинными ресницами прикрыли глаза. Губы – потрясающие губы – приоткрылись… В этот раз, Лэндор, я в обморок не упал. Не рискнул! Потому что не хотел разделяться с ней пусть и на долю секунды – я бы этого не вынес, даже если б мог витать в сверкающих и прозрачных, как хрусталь, пещерах Грезы. * * * – Лея, куда мы едем? Снег прекратился, и солнце светило во всю силу; земля вокруг сверкала так, что кружилась голова. Только сейчас я смог в полной мере осознать изобретательность Леи. Каким-то образом она смогла раздобыть это средство передвижения. Каким-то образом нашла яркий наряд. Каким-то образом исследовала эту лесистую местность, идеальную в смысле уединенности. Столкнувшись с такими интеллектуальными способностями – невероятно гибким умом, стратегическим в своей изобретательности, – что я мог поделать, Лэндор, кроме как удовольствоваться ролью зрителя, ожидающего следующей сцены? – Так куда мы едем? – снова спросил я. Если б она ответила «На небеса» или «В преисподнюю», я не понял бы разницы. С радостью последовал бы куда угодно. – Не бойся, Эдгар. Успеем до ужина. Папа и мама ждут нас обоих. О, разве это не было огромным бриллиантом в короне? Перед нами простирался не только целый день, но и целый вечер, и все это время нам предстояло провести вместе! Не буду больше писать о нашей поездке. Скажу только, что, когда сани остановились на холме, возвышающемся над Корнуоллом, когда звон лошадиной упряжи стих и воцарилась тишина, когда Лея выпустила из рук вожжи и даровала мне привилегию положить голову ей на колени, когда аромат ирисового корня окутал меня, как святейший фимиам, – вот тогда мое счастье и перешло в новое качество… Оно было выше всяких фантазий… всяких надежд… выше самой Жизни. * * * Лэндор, мне все же удалось поднять тему недавно почивших кадетов в нашем разговоре. В отношении Боллинджера она дала мне понять, что считала его не более чем близким другом Артемуса и, следовательно, тяжело переживала именно из-за брата, а не из-за утраты. Повернуть разговор на Лероя Фрая оказалось сложнее. В ходе обсуждения дальнейшего маршрута наших саней я предложил направиться к кладбищу, если та пустынная местность не вызывает у нее обременительных ассоциаций. Я добавил, что сейчас, когда все вокруг укрыл снег, было бы интересно взглянуть, как выглядит свежая могила мистера Фрая. – Эдгар, почему тебя так волнует мистер Фрай? Стремясь успокоить ее, я признался ей в том, что, как я понял, мистер Фрай был ее воздыхателем и что я, пребывая в своем нынешнем качестве innamorato[110], считаю долгом чести отдать дань уважения любому джентльмену, который когда-либо претендовал на эту возвышенную роль. Постучав ножкой по полу, она пожала плечами и небрежно сказала: – Боюсь, он не дал мне необходимого. – А кто мог бы? В ответ на этот простой вопрос с ее лица исчезли все признаки эмоций или мыслей, оставив лишь драгоценный девственный холст, буквально tabula rasa[111], на которой я не мог вывести ни строчки. – Ты, конечно, – все же ответила она. Затем взяла вожжи и с веселым смехом подстегнула лошадь, направляя сани к дому. * * * Ох, Лэндор… Мне просто не верится, что это Артемус. У меня рушится мозг от мысли, что любой близкий родственник Леи – тот, кто имеет с ней одно происхождение, множество общих черт, кто читал с ней одни и те же молитвы, – способен на такую нечеловеческую, непостижимую жестокость. Как получилось, что два побега от одного корня, нежно обвившиеся друг вокруг друга, могут тянуться в противоположных направлениях… один к Свету, другой к Тьме? Такого не бывает, Лэндор. Да помогут нам Небеса, если это в Их силах. Повествование Гаса Лэндора 24 5 декабря Эх, По следовало бы лучше разбираться в людях. Я имею в виду, не стоит думать, что они склонны тянуться только к свету или только к тьме, но не в обе стороны. Что ж, это станет темой для оживленной дискуссии в один из вечеров, подумал я, однако сейчас есть вещи поважнее: нам с По предстоит присутствовать на одном и том же ужине. Всю дорогу до дома доктора Марквиза я убеждал себя в том, что это хорошо. Ведь если никакой иной пользы не будет, хотя бы узнаю, насколько хороший наблюдатель получился из моего маленького шпиона. Дверь открыла девица с выпученными глазами, с дрянной кожей и в дрянном настроении. Вытерев нос одной рукой, другой она взяла мои пальто и шапку, запустила ими в вешалку и быстрым шагом ушла в кухню. Едва она исчезла, в холл заглянула миссис Марквиз, вытянув вперед шею с кроличьей мордочкой. Ее черты словно замерзли в одном положении, как будто ее только что вытащили из сугроба; но как только она увидела, что я топаю в сапогах по ее коврику, то немедля встрепенулась и принялась размахивать руками, как сигнальными флагами. – Ах, мистер Лэндор, вот потеха! Мы все заложники непогоды… Да, прошу вас, проходите. Не стойте у двери. Она взяла меня за локоть – хватка оказалась на удивление крепкой – и повела по коридору, однако в следующее мгновение на нашем пути оказался маленький улыбающийся кадет четвертого класса По. Стройный, с прямой спиной, он был одет в парадную форму. Должно быть, пришел на несколько минут раньше меня, но миссис Марквиз восприняла его как нового гостя. Она долго таращилась, прежде чем сообразила, кто он такой. – Ну конечно же! Мистер Лэндор, вы знакомы с мистером По?.. Виделись только раз? Ах, в случае этого молодого джентльмена одного раза недостаточно… Нет, сэр, я запрещаю вам краснеть! Он очень галантен, мистер Лэндор, и обладает тщательно настроенным поэтическим слухом. Вы должны послушать его стихи о Елене, это просто… Но что там с Артемусом? Его опоздание переходит всякие границы, оно преступно. Оставить меня с двумя такими красивыми джентльменами… Ведь их надо чем-то занять. О, у меня есть средство. Прошу вас, следуйте за мной. Ожидал ли я, что она будет подавлена скорбью по Боллинджеру? Наверное, нет. Однако все равно был немного ошарашен ее оживленностью. Миссис Марквиз повела нас по коридору, отделанному дубовыми панелями и украшенному лозунгами – «Да благословит Господь этот дом», «Как трудится весь день пчела» и так далее, – и, по пути смахнув паутину с дедушкиных часов, открыла дверь в гостиную. Эта гостиная, Читатель, – может, ты понимаешь, что я имею в виду, – оказалась вместилищем всех надежд семьи: кресла из клена в стиле американского ампира с ножками в виде рогов изобилия, шифоньер и застекленные полки, заполненные фарфоровыми тиграми и слонами, ваза с львиным зевом и гладиолусами на камине… и, конечно же, огонь, такой большой и мощный, что он мог бы поглотить город. Рядом с огнем сидела разрумянившаяся молодая женщина и вышивала на пяльцах. Молодая женщина по имени Лея Марквиз. Я уже собирался представиться, когда мать Леи вдруг воскликнула: – Ах, что же это я! Совсем забыла о рассадке… Мистер По, могу я попросить вас о милости? На это уйдет не более нескольких минут, а у вас такой острый взгляд на все, и я буду вам безмерно благодарна. Большое вам спасибо! Лея, ты не согласишься… На что? Она так и не сказала. Просто взяла По под руку и утащила его из комнаты. Вот так и получилось, что нас с Леей Марквиз официально не представили друг другу. Этим, вероятно, можно объяснить вялость нашей беседы. Я делал все возможное, чтобы облегчить ей жизнь: подвинул оттоманку на почтительное расстояние и, помня о ее ужасе перед темой о погоде, избегал разговоров о снегопаде. Когда же беседа иссякла, я ограничился тем, что вдыхал влажный, сладковатый запах своих сапог, слушал шипение дубовых поленьев и смотрел в окно на сугробы. Когда это переставало доставлять удовольствие, я поглядывал на Лею. Глупец… я ожидал, что портрет, нарисованный По, будет правдоподобным. В его глазу точно застряло бревно, потому что она… в общем, она немного сутулилась, ее рот я назвал бы перезрелым, и практически во всех аспектах она, боюсь, проигрывала в сравнении с братом. Его подбородок на ее лице выглядел вульгарно, красивые брови, служившие украшением его лица, были слишком широки и тяжелы для нее. А вот глаза были именно такими, как рассказывал По, – очаровательными; фигура тоже была великолепной. Было и еще кое-что, чего он не распознал: до странности изменчивая жизненная сила. В самых томных ее движениях – даже когда она была в покое – присутствовала некая настороженность и готовность действовать; она как бы обладала потенциалом, который ей так и не довелось реализовать. То есть я имею в виду, что в ней не было и намека на покорность. Я не обижался, что она избегает моего взгляда; не волновало меня и то, что каждая произнесенная фраза словно бы умирала между нами. Как ни удивительно, я чувствовал себя по-домашнему, как если б мы долгие годы игнорировали друг друга, не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта. И я встревожился сильнее, чем ожидал, когда нас наконец-то прервали – не По или миссис Марквиз, а сам Артемус, который вошел в комнату, скрипя подошвами. – Женщина, – обратился он к сестре, – принеси мне трубку. – Сам неси, – ответила она. Этим их приветствие и ограничилось. Лея вскочила и, бросившись к нему, стала трясти и колотить его. В действительность их вернуло появление служанки с колокольчиком, звавшем на ужин. Только после этого Артемус кивнул мне, и мы обменялись рукопожатием. Только после этого Лея позволила мне подать ей руку и проводить в столовую. Зачем миссис Марквиз понадобилась помощь в рассадке, для всех это и осталось загадкой. В тот вечер нас было мало. На одном конце стола сидела хозяйка, на другом – доктор Марквиз (расправлявший плечи, как тягловая лошадь). Лею усадили рядом со мной, По – рядом с Артемусом. На ужин подали, насколько я помню, жареную дикую утку с капустой, горошком и печеными яблоками. Наверняка был и хлеб – я четко помню, как доктор Марквиз подчищал мякишем тарелку. А еще помню, как миссис Марквиз, прежде чем приняться за еду, стала снимать перчатки, медленно, дюйм за дюймом, как будто вынимала руку из собственной кожи. В течение всей трапезы По категорически отказывался смотреть на меня – наверняка опасался, что выдаст нас, если задержит на мне взгляд хотя бы на полсекунды. С Леей же, естественно, он не был так осторожен. А вот она ни разу не встретилась с ним взглядом, хотя его взгляды находили в ней отклик: легкий наклон головы, едва заметное движение губ… О, я не был стар настолько, чтобы позабыть о таком. К счастью для влюбленных, в тот вечер у них была возможность прятаться за возбужденностью других людей. Доктор Марквиз вел беседу со своей капустой, а Артемус отбивал какой-то мотив… думаю, Бетховен, одна и та же фраза снова и снова. Среди этих встречных течений вдруг всплыло нечто полезное: семейная история. С помощью аккуратных вопросов и наводящих замечаний я узнал, что семейство Марквизов живет при академии уже одиннадцать лет. Узнал, что Артемус и Лея считают эти холмы своей родиной и вместе обнаружили столько тайных троп и укромных уголков, что могли бы, если б захотели, получить работу в британской разведке. Благодаря тому, что они так часто были предоставлены сами себе и проводили время в обществе друг друга, между ними установилась связь, о которой доктор Марквиз мог говорить исключительно с благоговением. – Знаете, мистер Лэндор, когда пришло время решать, чем будет заниматься Артемус, никаких вопросов не возникло. «Артемус! – сказал я. – Артемус, мальчик мой, тебе придется стать кадетом. Твоя сестра ничего другого не допустит!» – Мне кажется, Артемус всегда был волен поступать так, как ему нравится, – сказал Лея. – И он всегда так поступал, – сказала мать, гладя сына по серому рукаву. – Мистер Лэндор, вы не находите, что мой сын наделен исключительной красотой? – Я бы… я бы сказал, что оба ваших ребенка одарены в этом плане, – ответил я. Мои тактичные слова пропали для нее даром. – Когда доктор Марквиз был молод, он выглядел точно так же. Я не смущаю тебя, а, Дэниел? – Ни в коей мере, дорогая.