– Ну, а тогда почему все такие мрачные? У нас вечеринка, так почему бы не веселиться? – Она сделала шаг назад; в ее глазах начали собираться слезы. – За окном всё в снегу, там так красиво, а мы собрались вместе – так почему же не радуемся? – Радуемся, мама, – сказал Артемус. Правда, в его голосе не слышалось никакой радости, лишь отзвук обязанности, взваленной на себя в тысячный раз. Однако этого оказалось достаточно, чтобы вдохнуть новые силы в миссис Марквиз, которая тут же превратилась в неугомонного организатора. Она прогнала нас через несколько раундов шашек и шарад, потом потребовала, чтобы мы ели торт с завязанными глазами и угадывали по запаху, что Эжени (милая Эжени!) положила в него. И только после того как мы покончили с шоколадными трюфелями и перебрались обратно в гостиную, после того как доктор Марквиз, очень далекий от музыки, сыграл в меланхолической манере «Старые колониальные времена», как Артемус и Лея, обнявшись, раскачивались в такт музыке, как По, сидевший на оттоманке, смотрел на них так, будто они были кондорами… только тогда миссис Марквиз снова обратила свое внимание на меня. – Мистер Лэндор, вы сыты? Вы уверены?.. Ну и слава богу. Вы не будете возражать, если я попрошу вас сесть рядом со мной?.. О, я так рада, что вы смогли прийти. Жалею лишь, что сегодня Лея не в лучшей форме. Уверяю, в следующий раз, когда вы придете к нам, не будете разочарованы. – Я… я не вправе… – Да, конечно, вот такой вы у нас человек… Для меня, мистер Лэндор, тайна за семью печатями, почему вы не стали предметом интриг с тех пор, как приехали в Пойнт. – Интриг? – Ой, только не думайте, что я не вижу, к каким ухищрениям прибегают женщины. Их манипуляции сразили наповал больше людей, чем вся кавалерия мира. Уверена, что хотя бы одна из жутких армейских жен представила вас хотя бы одной из своих жутких дочерей, разве не так? – Я… я не уверен… – Ну, если б у них были такие дочери, как Лея, их ничего не остановило бы. Как вам известно, Лею всегда считали неплохой добычей. Если б она не была особенной, у нее было бы множество… Но, знаете, у нее слишком много всяких идей, и я всегда думала, что ей было бы лучше с мужчиной, обладающим, скажем так, более зрелыми чувствами. С таким, который мог бы направлять ее через мягкое убеждение к подобающим сферам жизни. – Мне казалось, ваша дочь сама может быть лучшим судьей для… – О да, – перебила она меня высоким и пронзительным голосом. – Да, я тоже так думала, когда была в ее возрасте. И взгляните на меня сейчас!.. Нет, мистер Лэндор, в этих вопросах любая мать разбирается лучше. Поэтому, когда мне предоставляется возможность, я говорю Лее: «Тебе нужен мужчина постарше. Вдовец – вот на кого тебе следует обратить внимание». Сказав это, она дважды похлопала меня по заколотому запонкой манжету рубашки. Жест был мимолетным, но я вдруг почувствовал себя в клетке: дверца захлопнулась, и я лишился свободы даже петь. Финальный, что называется, аккорд. Так как миссис Марквиз, по своему обыкновению, говорила достаточно громко, все слышали ее слова. И теперь через прутья клетки уставились на меня. И Артемус, бесстрастным взглядом, и Лея, у которой пересохло во рту. И кадет четвертого класса По, покрасневший, как от пощечины, с гневным выражением на лице. – Дэниел! – завопила миссис Марквиз. – Принеси мне шампанского! Я хочу снова почувствовать себя двадцатилетней! Почему-то именно в этот момент я взглянул на свои руки и обнаружил, что на пальцах, как в янтаре, остался бурый след от того шершавого пятна, что я нашел на офицерском кителе в гардеробной Артемуса. Кровь. Что же еще, кроме крови? Повествование Гаса Лэндора 27 6 декабря Вот так, Читатель. Я пришел к Марквизам в надежде раскрыть одну тайну, а ушел оттуда с еще тремя. Начнем с этой: кто пытался убить меня в гардеробной Артемуса? Только у самого Артемуса и доктора Марквиза хватило бы силы орудовать саблей с такой ловкостью, но оба, насколько мне известно, находились в другом месте: доктор – подле недомогающей жены, кадет – внизу, в гостиной. Кто-то посторонний просто не смог бы зайти в дом так, чтобы его никто не заметил. Тогда кто? Кто атаковал меня, пытаясь задеть саблей самые уязвимые места? Вот следующая тайна: если рядовой Кокрейн видел в палате Б-3 именно ту форму, что была найдена в гардеробной Артемуса, на ком она была? Первым кандидатом, естественно, стал Артемус. Поэтому на следующий день после визита к Марквизам капитан Хичкок по моей просьбе вызвал его в свой кабинет под тем предлогом, будто ему надобно расспросить кадета о взломанной двери в казарме. У них состоялась милая беседа, и все это время рядовой Кокрейн находился в соседней комнате и слушал, приложив ухо к двери. Когда беседа закончилась и Артемуса отпустили, рядовой Кокрейн, скривив рот на сторону, заявил, что, возможно, голос был тот самый, но не исключено, что он мог слышать его где-то еще, да и вообще, тот голос мог принадлежать кому-то другому. Короче говоря, мы остались в недоумении. Главным подозреваемым по-прежнему был Артемус. Но разве я своими глазами не видел, с какой легкостью доктора Марквиза в темноте можно принять за сына? И еще одна закавыка: из доклада По я знал, что Лея Марквиз может вполне успешно изображать мужчину. Все это только усиливало росшее во мне беспокойство – ощущение, что у семейства Марквизов нет центра, северного магнитного полюса, так сказать. Стрелка моего мысленного компаса указывала на Артемуса… но я сразу вспоминал, как покорно он выполнял все капризы своей матери, как смиренно звучал его голос, когда он находился рядом с ней… Ладно, направим стрелку на миссис Марквиз. Но при всем ее умении влиять на общее настроение, смогла бы она зайти так далеко? Лея – по-своему – противостояла ей даже тогда, когда уступала ее желаниям. Как это объяснить? Теперь Лея. Но стрелка отказывалась задерживаться на ней, особенно когда любое воспоминание оставляло у меня ощущение, будто ее все время кто-то тащил на убой, а она сопротивлялась. Все это приводило меня к третьей тайне: почему миссис Марквиз так горела желанием всучить свою дочь такому старому хрычу, как я? Лея все еще имела великолепные шансы на брачном рынке. Да, она была слишком стара, чтобы выйти за кадета, но у нее на это никогда не было желания, если судить по ее словам. Разве мало здесь холостых офицеров, которые прозябают в своих тесных квартирах? Разве не слышал я тоскливые нотки в голосе капитана Хичкока, когда тот заговаривал о ней? В общем, из всех загадок только эта, кажется, имела какое-то решение. Ведь если моя догадка насчет болезни Леи верна, не исключено, что родители сочли ее порченым товаром и готовы отдать первому же претенденту. И разве это не приятная – в некотором роде – весть для По? Найдется ли более подходящий претендент? Ведь только ему дано видеть Лею Марквиз сквозь болезнь. Мои размышления уже сосредоточились на нем к тому моменту, когда он заявился ко мне в номер. Заявился так, будто знал, что его анализируют. Дело в том, что раньше По бывал одет лишь в рубашку и жилет; сегодня же он был при полном параде – сабля, портупея… И вместо того чтобы прокрасться в номер, как раньше, он прошел на середину комнаты, снял кивер и поклонился. – Лэндор, я хочу извиниться перед вами. Слабо улыбнувшись, я откашлялся и сказал: – Это ужасно благородно с вашей стороны. Позвольте спросить… – Да. – За что вы извиняетесь? – Я виноват, – сказал он, – в том, что приписывал вам недостойные мотивы. Я сел в кровати. Протер глаза. – Ах да, – сказал я. – Лея. – У меня нет оправданий, Лэндор. Могу сказать одно: то, как миссис Марквиз откровенничала с вами, привело меня в замешательство. Боюсь, я решил – ошибочно, двух мнений быть не может, – что вы приветствовали ее хитроумный план и… возможно, способствовали ему. – Как я мог, когда… – Не надо, прошу вас. – Он поднял руку. – Я не собираюсь навязывать вам унизительную необходимость оправдываться. Любой, у кого есть хотя бы крупица ума, сообразил бы, что идея о ваших ухаживаниях за Леей… или о женитьбе на ней слишком абсурдна, если честно, чтобы о ней стоило говорить. Ага. Слишком абсурдна, да? Поскольку я не был лишен мужского тщеславия, то уже собрался было оскорбиться. Но разве я сам только что не высмеивал эту идею? – Так что, старина, прошу меня простить, – сказал По. – Надеюсь, вы… – Конечно. – Уверены? – Абсолютно. – Для меня это большое облегчение. – Засмеявшись, он бросил кивер на кровать и вытер лоб. – Теперь, когда я очистил свою совесть, можно перейти к более важным вопросам. – И в самом деле. Не пора ли показать записку Леи? По захлопал глазами, как крыльями. – Записку, – тупо повторил он. – Ту, что она сунула вам в карман, когда вы надевали шинель. Вероятно, вы заметили ее только тогда, когда вернулись в казарму. Его щеки залил яркий румянец. – Это не… Едва ли это можно назвать запиской… – О, не надо переживать из-за того, как я ее назвал. Просто покажите. Если моя просьба вас не смущает. Теперь его щеки пылали. – Меня совсем… совсем не смущает, – запинаясь, произнес По. – Это послание – источник безграничной гордости. Оказаться получателем такого… такого… В общем, смущен он был страшно. Вытащив надушенный листок из нагрудного кармана, положил его на кровать и отвернулся, а я прочел следующее: Это ты мою жизнь снова в жизнь превратил. Дай же слиться навеки с тобою! Горних помыслов полные, ясных светил Абсолюта достигнем мы двое,