– Это не единственная причина, – сказал я. – Да, не единственная, – согласился он. – Я и раньше говорил вам, что ваше сближение с По стоило вам потери объективности. Возможно, когда прекратите регулярное общение с ним, вы задействуете всю свою… Он не закончил. В этом не было надобности. Я выпрямился; я набрал в грудь побольше воздуха; я сказал: – Отлично. Даю вам слово: По больше не будет участвовать в расследовании. В облике Хичкока не появилось ни капли торжества. Его взгляд был обращен внутрь, одной рукой водил он по крышке стола. – Вам следует знать, – сказал он. – Полковник Тайер доложил об исчезновении мистера Стоддарда главе инженерных войск. – Тот будет недоволен. Сразу после смерти Боллинджера… – Да, думаю, он будет очень недоволен. И поскольку мы уже занялись прорицательством: следует ожидать, что полковник Тайер получит выговор за решение вопроса таким нетрадиционным методом. – Не может быть, чтобы его обвинили в… – Ему будет указано, что с самого начала он должен был привлечь офицера, а не гражданского. Что-то в том, как он это сказал, нечто жесткое и хорошо сформулированное отозвалось эхом в моем сознании. Мне показалось, будто я услышал разговоры, которые днями ранее велись в закрытых кабинетах. – Уверен, вы тоже осуждаете его, – спокойно сказал я. – Вы с самого начала не желали видеть меня здесь. Это все была идея полковника Тайера. Хичкок не удосужился возразить. И продолжал говорить ровным, как горизонт, голосом: – Сейчас, мистер Лэндор, это едва ли имеет значение. Полковник Тайер и я, мы оба несем ответственность за то, что, без сомнения, будет расценено как неумение принимать здравые решения. Предвижу: как следствие, глава инженерных войск срочно пришлет сюда своего следователя, который будет иметь карт-бланш, чтобы довести дело до конца. – Его рука опять задвигалась по крышке стола. – И если глава будет действовать так же быстро, как всегда, мы можем ожидать прибытия этого следователя через, гм, три дня. – Он несколько секунд шевелил губами, прикидывая, правильно ли подсчитал. – Таким образом, мистер Лэндор, появляется то, чего не было раньше: срок истечения ваших обязанностей. У вас есть три дня, чтобы найти преступника, совершившего эти преступления. – Помолчав, он добавил: – Если у вас еще есть желание его найти. – Мое желание тут ни при чем, – сказал я. – Я согласился взять дело, капитан. Мы пожали друг другу руки. Только это имеет значение. Хичкок кивнул, но, когда он, сплетя пальцы, подался вперед над столом, я понял, что он далек от успокоенности. – Мистер Лэндор, надеюсь, я не сильно преувеличиваю, когда предполагаю, что вы испытываете тайную враждебность к академии. Нет, подождите. – Он поднял палец. – Я почувствовал этот настрой в нашу первую встречу. До сегодняшнего дня я не считал нужным расспрашивать об этом. – А сейчас? – Сейчас я опасаюсь, что это может стать еще одним препятствием для ведения вашего расследования. О, я уже кипел! Помню, уже подыскивал что-нибудь – чернильницу, пресс-папье, – но ничего не соответствовало по тяжести моему гневу. И это означало, что я могу швырнуть в него только словами. – Господь всемогущий! – вскричал я, вскакивая. – Чего еще вы от меня хотите, капитан? Я здесь, перед вами, работаю бесплатно… – Вы сами так попросили. – …тружусь, не щадя сил, если хотите знать. Меня… меня отдубасили, из меня едва не сделали фарш. Я рисковал жизнью, и все во исполнение ваших драгоценных инструкций. – Ваше самопожертвование должным образом отмечено, – сухо сказал капитан. – А теперь давайте вернемся к моему вопросу. Так вы действительно настроены враждебно по отношению к академии? Я провел рукой по лбу. Резко выдохнул. – Капитан, – сказал я, – не хочу с вами ссориться. Надеюсь, вы и ваши кадеты будете процветать и дальше… И дальше убивать и заниматься тем, чем обычно занимаются солдаты. Просто… – Что? – Этот ваш маленький монастырь, – сказал я, стойко выдерживая его взгляд. – Вы же знаете, что он не делает святых. – А кто говорил, что делает? – И солдаты-то не всегда получаются. Я не принимаю сторону президента или кого-то из ваших врагов, но действительно считаю, что, когда вы забираете у молодого человека свободу воли, когда вы огораживаете его инструкциями и штрафными баллами, он лишается возможности пользоваться здравым смыслом. В общем, я думаю, вы отбираете у него нечто человеческое. И вгоняете в отчаяние. Ноздри Хичкока едва заметно дрогнули. – Вам, мистер Лэндор, придется помочь мне. Я пытаюсь следовать вашей логике. Вы хотите сказать, что за все эти смерти следует винить академию? – Да, кого-то, кто связан с академией. Следовательно, ее саму. – Но это полная нелепость! По вашей логике, каждое преступление, совершенное христианином, станет пятном на Христе. – А так и есть. Наверное, мне впервые удалось застать его врасплох. Его голова откинулась, руки на крышке стола придвинулись друг к другу, и он на короткое время лишился дара речи. Нависшее молчание вскрыло одну истину. Нам с капитаном Хичкоком никогда не стать друзьями. Мы никогда не будет вместе пить мадеру в кабинете Говернора Кембла. Никогда не будем играть в шахматы или слушать концерты, не будем прогуливаться до форта Патнем или читать газеты над утренним грейпфрутом. С этого момента мы точно не будем проводить в обществе друг другу времени больше, чем того требует работа. И никогда не простим друг друга. – У вас есть три дня, – сказал Хичкок. – Через три дня, мистер Лэндор, вы закончите свои дела с нами. – Я уже выходил за дверь, когда он решил добавить: – Как и мы – с вами. Повествование Гаса Лэндора 32 10 декабря В общем, капитан Хичкок мог бы много чего сказать обо мне, но только не то, что я ошибся в отношении кадета Стоддарда. На следующее утро в академию заявился местный фермер по имени Эмброуз Пайк и заявил, что его сбил с ног молодой кадет, который потом предложил доллар за переправу вниз по реке. Пайк довез его до Пикскилла и видел, как молодой человек достал из кожаного кошеля еще пару долларов и купил билет на ближайший пароход до Нью-Йорка. Пайк не обратил бы на это внимания, но жена подсказал, что кадет может быть дезертиром, и в таком случае самого Пайка отправят в Оссининг[126] за укрывательство, если он не сообщит о нем. Вот поэтому он здесь и готов заявить любому, кто согласится его выслушать, Эмброуз Пайк – не пособник преступнику. Как Пайк узнал, что человек, которого он перевозил, – кадет? Ну как, ведь парень был в форме. Только когда они спустились вниз, он надел домотканую рубаху, шейный платок и меховую шапку – и стал похож на жителя одной из деревенек, что стоят вдоль реки. Как молодой человек объяснил свое желание покинуть Вест-Пойнт в такой спешке? Сказал, что дома проблемы. Сказал, что у него нет времени дожидаться академического баркаса. Он больше ничего не сказал до самого Пикскилла. Даже не попрощался. Что еще он может рассказать о молодом человеке? Он был ужасно бледен – это все, что Пайк заметил. Хотя солнце пригревало, а парень был тепло одет, его то и дело била дрожь. Что, по мнению Пайка, это могло означать? Ну, трудно сказать. Но выглядел он так, будто за ним гонится сам дьявол. * * * В тот же день я получил по почте интересное письмо от своего нью-йоркского корреспондента Генри Кирка Рида. Дорогой мой Гас! Я всегда радуюсь, как ребенок, когда получаю от тебя весточку – пусть даже обязан этим деловому поводу, который везде сунет свой уродливый нос. Молю тебя, в следующий раз, когда решишь дать задание, пусть времени будет побольше, чем месяц. Депеши из Ричмонда только что прибыли, и если б у меня была еще одна-две недели, я собрал бы гораздо больше сведений о твоем парне. Как бы то ни было, отдаю тебе все, что есть, в том числе и результаты запросов в Бостон, Нью-Йорк и Балтимор. Твой По, Гас, – многоликое создание. Предоставляю тебе решать, есть ли у него какое-то конкретное лицо. Скажу только: его, как и чье угодно, прошлое завалено мертвецами, однако никто из этих почивших пока что не встал, чтобы предъявить ему обвинения. Нет и ордера на его голову. Что, как тебе известно, ничего не означает. В письме ты упомянул мое вознаграждение. Сделай одолжение, забудь о нем. Запросы не сильно утомили меня, и мое расследование было скромным способом почтить память Амелии. Я же так и не послал тебе полагающееся письмо с соболезнованиями. Без тебя в Нью-Йорке не так весело. Но я рассчитываю, что мы доживем до следующего приезда Лэндора. А какой у нас выбор? С наилучшими пожеланиями, Г. К. Р. В тот вечер я сидел и читал послания Генри – читал и перечитывал с растущей грустью. Я, понимаешь, Читатель, чувствовал, что дело идет к разрыву. И когда услышал знакомый стук в дверь номера, поздравил себя с тем, что запер ее на ключ. Дверная ручка дернулась, сначала мягко, потом с настойчивостью, а потом замерла. До меня донесся звук удаляющихся шагов. Я опять остался один.