Он принял мои поздравления, и мы замолчали. Я уже подбирал слова прощания, когда заметил, что по его лицу прошла судорога. И обнаружил, что Аллан внимательно разглядывает мое лицо. – Послушайте, – сказал он. – Мистер Лэндор, верно? – Да. – Вы не станете возражать против одного дружеского совета? – Вовсе нет. – Кажется, вы говорили, что академия поручила Эдгару какое-то… расследование. Правильно? – В какой-то мере. – Я должен особо подчеркнуть, что на мальчика нельзя возлагать большую ответственность. – О. – Я захлопал глазами. – Хочу отметить, мистер Аллан, что я увидел в нем чрезвычайно искреннего и… обязательного… Я не договорил, потому что он улыбался и потому что эта улыбка была острой, как ланцет. – Значит, мистер Лэндор, вы его не знаете. С сожалением уверяю вас, что на свете нет более неискреннего и более необязательного человека. Я давно отказываюсь верить в то, что он говорит. Я предположил, что это его последнее слово на поднятую тему, причем довольно близкое к моему последнему слову. Однако не рассчитывал, что у Аллана появится горячее желание продолжить в том же ключе. – Знаете, – сказал он, – когда мальчик поступил в академию, я дал ему сто долларов – целых сто долларов! – чтобы оплатить замену. Мне было сказано, что только так армия отпустит его и позволит перебраться сюда. В общем, через два месяца я получил злобное и полное угроз письмо от этой самой замены, от сержанта Булли Грейвза. Читатель, если бы ты слышал, каким тоном он произнес это имя! Как будто кто-то завалил его гостиную отбросами. – Этот самый сержант Булли Грейвз сообщал, что так и не получил деньги. Он сообщил, что Эдгар, когда на него надавили, сказал: «Мистер Аллан отказывается участвовать деньгами». «Мистер Аллан отказывается участвовать деньгами!» – повторил он, подтверждая каждое слово ударом ладони. – О, это еще не все. Наш Эдгар заявил этому сержанту Грейвзу, что я редко бываю трезв. Он подошел ко мне, словно хотел вбить в меня свои слова. Остановился футах в двух и улыбнулся. – Мистер Лэндор, как вам кажется, я достаточно трезв? Я ответил, что да. Это не удовлетворило его, и он отправился разговаривать с окном. – Моя покойная жена очень любила его, и ради нее я мирился с его расточительностью и снобизмом… С его притворством. С его величайшей неблагодарностью. Но хватит. Банк закрылся, мистер Лэндор. Либо он будет стоять на своих ногах, либо уступит. В этот момент мне показалось, будто мы с По каким-то чудесным образом сплотились. Ведь мы оба, каждый в свое время, пытались сломить твердых, как шомпол, отцов, которые не сломились бы и за тысячу жизней, разве не так? – Но, – сказал я, – он ужасно молод. И сомневаюсь, что у него есть другой источник средств. Семейство По, как мне говорили, переживает трудные времена. – У него есть армия Соединенных Штатов, верно? Пусть закончит начатое. Если будет достойным своего места – места, между прочим, которое ему обеспечил я, – если он выдержит все четыре года, тогда его будущее обеспечено. Если нет, что ж… – Он развел руками. – Это будет еще одна неудача в длинной череде. И я не пролью ни слезинки. – Но видите ли, мистер Аллан, ваш сын… Договорить мне не дали. Он резко обернулся, и его глаза сузились до щелочек. – Что вы сказали? – Ваш сын, – повторил я. – Это он вам так сказал, да? – Тон стал иным: медленно закипающим, полным страдания. – Он мне не сын, мистер Лэндор; я хочу, чтобы вы это ясно поняли. Он вообще мне не родственник. Мы с женой пожалели его и приютили, как берут в дом бродячую собаку или раненую птицу. Я не усыновлял его и никогда даже не намекал на то, что имею такое намерение. Он вправе претендовать на меня так же, как и любой другой христианин. Не больше и не меньше. Слова лились непрерывным потоком. Он произносил эту речь и раньше. – С того момента, как он достиг совершеннолетия, – продолжал Аллан, – он превратился для меня в постоянный источник раздражения. Теперь, когда я женат и связан обязательствами подлинных отношений – кровных отношений, – я не вижу смысла и дальше общаться с ним. С этого дня он должен идти своим путем. И именно это я и намерен сказать ему. «И он скажет, – подумал я. – А сейчас – генеральная репетиция». – Мистер Аллан, я скажу то, что пытался сказать раньше: в последнее время у вашего… у вашего Эдгара непростая ситуация. Мне кажется, сейчас не лучший момент, чтобы… – Сейчас такой же подходящий момент, как и любой другой, – твердо заявил он. – Мальчишка совсем избаловался. Если он хочет быть мужчиной, пусть откажется от детского иждивенчества. Что ж, Читатель, так иногда бывает. Человек говорит, а ты вдруг слышишь нотки, которые не принадлежат его голосу, а являются отзвуком другого, и тогда понимаешь, что эти слова были сказаны много лет назад и вбиты в говорящего так же, как он пытается вбить их сейчас в тебя; ты догадываешься, что эти слова и есть истинное наследие семьи, причем худший его сорт. Ты узнаешь все это, ты ненавидишь эти слова и ненавидишь человека, который произносит их. Осознание равносильно освобождению. Я обнаружил, что больше не обязан умиротворять этого купца, этого шотландца, этого христианина. Что мне нет надобности делать вид, будто он выше. Что я могу, твердо стоя на своей позиции, заглянуть в его козлиные глазки и сказать: – В общем так, мистер Аллан… Вы нанесете удар этому молодому человеку и умоете руки, отделаетесь от него и зачеркнете прошедшие двадцать лет, и через пять – нет, через четыре минуты, если он не возразит вам – окажетесь на пароходе, который доставит вас обратно. Вы очень экономный человек, мистер Аллан. Он склонил голову набок. – Знаете, мистер Лэндор, мне не нравится ваш тон. – А мне – ваш взгляд. Думаю, это удивило нас обоих. То, что я схватил его за грудки и со всей силы двинул о стену. Я слышал, как позади меня дрожит оконная рама. Чувствовал, как под одеждой напряглось его тело. Ощущал запах собственного дыхания. – Ублюдок, – сказал я, – он стоит сотни таких, как ты. Интересно, спросил я себя, когда в последний раз кто-то осмеливался поднимать руку на Джона Аллана? Наверное, в этом поколении – никто. Чем и можно объяснить, почему он почти не сопротивляется. Но и я не горел желанием драться. Я выпустил лацканы его жилета, отступил на шаг и сказал: – Если это вас утешит, мистер Аллан, то он стоит тысячи таких, как я. * * * У меня щипало глаза, когда я покидал Южные казармы. Признаюсь честно, я с наслаждением ощущал, как горит лицо от холодного северного ветра. Я шел быстро и не оглядывался, пока не дошел до офицерских квартир. Именно тогда я увидел, как к казармам медленно движется крохотная фигурка в рваной шинели и кожаном кивере. Склонив голову против ветра. Навстречу своей судьбе. Повествование Гаса Лэндора 35 12 декабря МУЖАЙТЕСЬ Единственное, что я мог сказать ему. Я написал это на счете и оставил там, где, как был уверен, он обязательно его найдет: под нашим тайным камнем в саду Костюшко. После этого я не сразу ушел из сада, не знаю почему. Может, просто хотел побыть один. Сидел на каменной скамье, смотрел на Гудзон, слушал журчание воды в бассейне и спрашивал себя, что, ну что конкретно я имел в виду, оставляя такое послание? Почему он должен внимать моим словам? А если пытаюсь успокоить свою совесть, как могу ожидать, что одно слово способно выполнить такую тяжелую работу? Вопросы, множество вопросов, очень мучительных, и все это на фоне прекрасного вида: всполохи полевого шпата, мраморность воды, пик в форме уха, исчезающий в похожих на бороды тенях. – Доброе утро. Передо мной стояла Лея Марквиз, разрумянившаяся от ходьбы. Пелерина сидела на ней небрежно, как будто кто-то набросил ее ей на плечи, когда она шла мимо. На голове была бледно-розовая шляпка, сдвинутая набок. Удивление помешало мне соблюсти этикет, однако я быстро вскочил на ноги и жестом пригласил ее сесть. – Прошу вас, – сказал я, – присаживайтесь. Она села так, чтобы нас разделял примерно ярд, и потерла ступни друг о друга. – Сегодня не очень холодно, – сказал я. – Не так, как было вчера. Я вспомнил – слишком поздно, – как обернулось дело для бедняги По, когда он попытался заговорить с ней о погоде. Уже приготовился к упреку… но ничего не последовало. – Я очень рад, что у меня появилась приятная компания, – сказал я. – Неправильно пользоваться таким замечательным местом в одиночку. Она коротко кивнула, как бы показывая мне, что слышит меня. Затем, устремив хмурый взгляд на свои колени, сказала: – Мне жаль, что мы с Эдгаром втянули вас в тот маленький спектакль у дяди Говера. Мы просто развлекались, мы… мы не задумывались о последствиях. Ну, в смысле для других. – Уверяю вас, мисс Марквиз, для меня никаких последствий нет. И даже мистер По, как мне говорили, избежал…