Мрак нездешний клубящейся тучей Во мгновение нас обступил. Ей кричал я надсадно, хрипуче: «Не смиряйся!» – всем сердцем молил; «Не сдавайся!» – истошно молил. Року мерзостному уступая, Не вняла моим крикам она. Липким саваном тьма гробовая Скрыла всю. И осталась сталась одна, Абсолютную ночь пробивая, Бледных глаз ее голубизна, Их смертельная голубизна. – «Матильда умерла», – проговорил По. Позволив тишине прогнать отзвук его слов, он добавил: – Недвусмысленное послание. Опять прячущееся на видном месте. Я ощутил призрак улыбки на своих губах. – Мэтти всегда любила акростихи, – сказал я. * * * Я чувствовал на себе его взгляд. Слышал, что он пытается справиться со своим голосом. – Вы ведь сами это увидели, да, Лэндор? Вот поэтому вы пытались убедить меня в том, что в стихотворении надо кое-что переделать. Заменишь ключевые буквы – и все пропало. Вы очень хотели, чтобы я его переписал – это послание с Елисейских полей[133]. Я развел руками и ничего не сказал. – Конечно, – продолжал По, – у меня было только имя и намек. Но вскоре я обнаружил, что не только. Еще два дополнительных текста, представляете, Лэндор! Позвольте показать их вам. Он достал из кармана еще листки и разложил их на столе. – Вот это… это записка, что я нашел в руке Лероя Фрая. Вы, Лэндор, проявили беспечность, оставив ее у меня. А это другая записка, мне, помните? Это было оно, Читатель. То, что я написал, чтобы очистить совесть, хотя знал, что очистить ее нельзя. МУЖАЙТЕСЬ – Я нашел ее на днях, – сказал По. – В саду Костюшко, прямо под нашим секретным камнем. Благородный порыв, Лэндор, он делает вам честь. Но, боюсь, гораздо сильнее меня поразила форма ваших букв. Заглавные буквы, как вам известно, так же уникальны – и так же изобличительны, – как и строчные. Его указательный палец двигался от одной записки к другой. – Видите? М, А, Т и У. Практически идентичны буквам в записке Лероя Фрая. Брови По удивленно взлетели вверх, как будто он только сейчас сделал открытие. – Представляете, каково было мое изумление… Неужели обе записки писал один и тот же человек? Как такое может быть? С какой стати Лэндору писать Лерою Фраю? И какое отношение эти записки имеют к дочери Лэндора? – Он помотал головой, издал квохчущий звук. – Так уж случилось, что в тот вечер я коротал время в заведении Бенни Хевенса. Там присутствовала и la divine Пэтси; зная о ее врожденной любви к правде, я счел совершенно естественным спросить у нее, что она знает о… о Мэтти. Он остановился у моего кресла. Положил руки на спинку. – Кроме этого вопроса от меня ничего и не потребовалось. Она рассказала мне всю историю; во всяком случае, все, что знала. О трех безымянных мерзавцах – и в самом деле «плохая компания», как говорил Лерой Фрай. – Он убрал руки с кресла. – Вы же пришли к ней, да, Лэндор? В тот день, когда умерла Мэтти. Вы взяли с нее клятву, что она все сохранит в тайне, а потом рассказали эту ужасную повесть. И ведь она хранила ваш секрет, Лэндор, надо отдать ей должное. Пока не решила, что эта тайна убивает вас. Теперь я понимал, каково это – быть на другой стороне, оказаться в шкуре доктора Марквиза и слушать, как кто-то вытаскивает на свет твою тайную жизнь… Не так уж страшно, как я ожидал. Есть даже нечто приятное. Усевшись на плетеный диванчик из клена, По уставился на мыски сапог. – Почему вы мне не рассказывали? – спросил он. Я пожал плечами. – Это не та история, которую мне нравится рассказывать. – Но я мог бы… я мог бы утешить вас, Лэндор. Я мог бы помочь вам так же, как вы помогли мне. – Сомневаюсь, что меня можно утешить. Конкретно в этом вопросе. Но все равно я благодарен вам. Ненадолго смягчившись, По опять обрел былую жесткость. Он встал, сцепил за спиной руки и снова заговорил: – Уверен, вы сами видите, что это дело становится все любопытнее. Молодая женщина, которую вы, Лэндор, любите всем сердцем, говорит посредством поэзии. С какой целью? Я задал себе этот вопрос. Почему она пожелала дать знать о своем существовании именно мне? Чтобы заявить о преступлении? О преступлении, в которое напрямую вовлечен ее собственный отец? Что ж, тогда я сделал то, что сделали бы вы. Я принялся заново анализировать все свои предположения, начиная с первого. Вы сформулировали это лучше всего. «Какова вероятность того, – спросили вы, – чтобы у двух разных людей в одну и ту же ночь октября возникли злобные планы в отношении Лероя Фрая?» Только в данном случае у нас не люди, а стороны. По склонил голову набок, с огромным терпением ожидая моего ответа. Не получив его, он сокрушенно вздохнул и ответил за меня: – Мала. Вероятность очень мала. К совпадениям такого рода логический анализ неприменим. Если только… – Он поднял палец к потолку. – Если только мы не видим, что одна сторона зависит от другой. – По, вам придется выражаться яснее. Я не так образован, как вы. Он улыбнулся. – Эта ваша склонность к самоуничижению… Вы ведь совершенно не жалеете себя, правда, Лэндор? Тогда позвольте изложить это следующим образом. А что, если одна сторона просто ищет мертвое тело? Она никуда не торопится, готова ждать, когда появится шанс. И вот ночью двадцать пятого октября такой чудесный шанс выпадает. Для этой стороны – условно отнесем к ней Артемуса и Лею – для этой стороны личность мертвого человека не важна. Лерой Фрай как таковой для них ничего не значит. Это мог быть и чей-то троюродный брат – им все равно. Им годится любое тело – главное, чтобы у него было сердце. Единственное, на что они отказываются идти, – это убивать ради сердца. А вот другая сторона жаждет – и готова – убить. И убить конкретно этого человека. Почему? Может быть, месть, Лэндор? Среди мотивов этот может похвастаться самой древней родословной, и я добровольно заявляю, что за последние несколько недель и сам желал смерти как минимум двум людям. Она стала кружить вокруг меня – точно так же, как я в гостиничном номере кружил вокруг него, а до него – вокруг множества других, плетя свою паутину вокруг виновных. У него даже голос зазвучал так же, как у меня: ритмичные подъемы и падения, мягкий нажим при утверждениях. «Мое почтение!» – подумал я. – А теперь перейдем, – сказал По, – к другой стороне, умышляющей против Лероя Фрая. Давайте условно отнесем к ней, гм, Огастеса. Хотя этой стороне и помешали совершить свое смертоносное деяние, она все же успешно завершила его и теперь крадется обратно в свой замечательный домик, стоящий, скажем, в Баттермилк-Фоллз. Огастес находит утешение в том факте, что ему удалось скрыться незамеченным. Однако он испытывает самый настоящий шок, когда его на следующий же день вызывают в Вест-Пойнт. Он вполне обоснованно мог заключить, что его собираются арестовать, так, Лэндор? «Да, – хотелось мне сказать. – Да». Он бы так считал. И всю дорогу до Вест-Пойнта возносил бы молитвы Богу, в которого не верит. – Едва ли нам дано осознать, – продолжал По, – какое потрясение испытала вторая сторона, к которой мы условно причислили Огастеса, когда она узнала, что за прошедшие несколько часов тело умершего было страшным образом осквернено. Это преступление не только обеспечило Огастесу великолепное прикрытие для его преступления, но и побудило руководство Вест-Пойнта обратиться к нему за помощью в поиске злодеев. Какой удивительный поворот событий! Огастес, наверное, думает, что сам Господь встал на его сторону… – Сомневаюсь, что у него есть такие иллюзии. – Ну, Бога или дьявола, но чей-то промысел сработал ему на пользу, потому что ниспослал Сильвануса Тайера, ведь так? Нашего Огастеса ставят во главе расследования смерти Лероя Фрая. Дают карт-бланш в перемещении по всей территории Вест-Пойнта. Он наделяется официальными полномочиями и получает все пароли и отзывы. Он вправе идти куда угодно и беседовать с кем угодно. Он получает возможность затянуть петлю на шее других жертв и нанести удар, когда представится шанс. И все это время вторая сторона, этот самый Огастес, играет роль блестящего следователя, чьи непогрешимая интуиция и врожденный интеллект позволяют ему раскрывать те самые преступления, которые он сам и совершил. Он перестал кружить. Его глаза поблескивали, как рыбья чешуя. – И в результате его хитрости несчастная первая сторона, к которой мы причислили Артемуса и Лею, навсегда останется в памяти как сторона убийц. – О, – воскликнул я, – нет никакого «навсегда». О них забудут, как и обо всех нас. Все притворство, все недомолвки исчезли в одно мгновение. Сжав руку в кулак, По подошел ко мне. Уверен, он был готов ударить, но в последний момент схватил то оружие, каким лучше всего владел: слова. Наклонился надо мной и стал гневно цедить, с нажимом произнося каждое слово: – Их не забуду я. Я не забуду о том, что вы вываляли их имена в грязи. – Они и сами отлично справились, – сказал я. По отступил на шаг, разжимая и сжимая кисть, как будто и в самом деле ударил. – Не забуду я и того, как вы всех нас выставили дураками. В частности, меня. Меня вы сделали полным идиотом, да, Лэндор? – Нет, – сказал я, глядя ему в глаза. – Вы стали тем, в чьи руки мне предстояло отдать себя. Я понял это в тот момент, когда познакомился с вами. И вот мы здесь. Так как По нечего было сказать на это, он промолчал. Сел на диванчик, свесил руки и уставился в никуда. – Ах, какой же я плохой хозяин! – воскликнул я. – Позвольте угостить вас виски, По. Он едва заметно дернул головой. – Не переживайте, – сказал я, – вы будете следить, как я разливаю напиток. Я даже отопью первым. Ну так как? – В этом нет надобности.