— Но вы же меня совсем не знаете с этой стороны. Мой бывший муж меня всегда упрекал за мою непрактичность и застенчивость. Что же касается политики, то у меня нет выбора. В той ситуации, что я нахожусь, смелость иногда на грани наглости — единственный способ не дать себя смять. К сожалению, мои противники другого языка не понимают. Приходится с ними разговаривать только с позиции силы. — Это действует? — Еще как! Только это и действует. Но к сожалению, мы становимся все грубей и грубей. — Орестова вдруг засмеялась. — Вы даже и близко не можете представить, с какими иллюзиями я начинала свою политическую карьеру. Я всерьез верила, что если не все, то большинство политиков только и думают о том, как улучшить положение в государстве. — А о чем они думают на самом деле? — Мне было интересно, что она ответит. — Они думают об одном: как использовать государство в собственных интересах. — А могу я задать вам один вопрос? — Можете. Вы хотите спросить: что ищу в политике я? — Да, — Мы обменялись прямыми взглядами. Орестова не спешила с ответом, она так сильно задумалась, что даже перестала есть. — Не знаю, поверите ли вы мне, но я действительно хочу принести пользу стране. От государства мне лично ничего не надо. Я не богата, но и не бедна, я не тщеславна в том смысле, когда хочется, подобно кинозвезде, быть все время на виду. Наоборот, у меня есть мечта: жить на берегу теплого океана в своем домике и по возможности никого не видеть. Больше всего на свете я люблю теплое море, могу купаться часами. — И что вам мешает воплотить вашу мечту? Я так понимаю, что не отсутствие денег. — Нет, не отсутствие. Я сама не знаю, что мешает. Но когда я вижу, что происходит вокруг, то чувствую, что не могу пока поселиться на берегу океана. Я там не будут чувствовать себя спокойно. Меня будет преследовать чувство вины за свое благополучие. Когда в стране царит такая нищета, когда вокруг коррупция, террор в невиданных масштабах, а власть делает вид, что все идет хорошо и заботится только о себе, то понимаю, что не усижу даже у самого теплого моря. Называйте это, как хотите: глас совести, женская чувствительность, даже блажь или женский каприз. Но что есть, то есть. Так что хотите, верьте, а хотите нет. Несколько мгновений я раздумывал. — Могу я вас попросить об одном одолжение. — Попросить можете, но гарантировать вам ничего не могу. — Не выходите сегодня вечером на улицу, возможны беспорядки. Этот концерт и выступление на нем Перегудова способны сильно распалить местную молодежь до точки кипения стали. — Знаете, я почему-то подумала, что именно об этом вы меня и попросите. Но меня уже местная молодежная организация нашей партии пригласила на этот концерт. И я не могу отказаться, показать им, что я чего-то боюсь. Поэтому я буду там. — Очень жаль. Орестова отодвинула от себя тарелку. — Обед оказался не таким уж плохим, как можно было бы ожидать, исходя из его начала, — сказала она. — Мне кажется, у нас с вами получилась интересная и содержательная беседа. — Она посмотрела на часы. — Где же Володя? Он обещал уже прийти. И, словно услышав ее глас, в зал вошел молодой человек. Я, не спуская с него глаз, наблюдал за тем, как он приближается. Это было смесь Геракла с Аполлоном, так как он был одинаково и силен и красив. Рост под два метра, с широкими плечами, с очень правильным овалом лица он был невыразимо привлекателен и переполнен своей мужской статью. Он подошел к Орестовой. — Извините, я немного опоздал. — Ничего, мы тут мило побеседовали со Станиславом Всеволодовичем. Познакомьтесь, — сказала она мне, этой мой референт и телохранитель в одном лице, о котором я вам говорила. Телохранитель и референт в одном лице протянул мне руку. — Володя, — произнес он. Я тоже представился. — А сейчас нам надо в город, у нас дела, — сообщила Орестова. — Спасибо за кампанию. Своей легкой походкой в сопровождении Володи она направилась к выходу из ресторана. Я же поймал себя на том, что необычно взволнован. Неужели я влюбился впервые за последние бог знает сколько лет. По крайней мере, все признаки этого недуга налицо. Глава 15 Этот вечер я, наверное, не забуду до конца своих дней. В жизни мне всякое приходилось переживать, но такого кошмара не припомню. Хотя все начиналось вполне спокойно, даже благонравно. Был теплый вечер, легкий ветерок, словно пальцы струны гитары, перебирал клавиши листьев, от чего улицы наполнялись их тихими музыкальными напевами. Вместе со всей командой мы неторопливо двигались в направление Дворца спорта. Нас обгоняли стайки молодежи, причем, ее было так много, что это невольно вызывало некоторое беспокойство. Впрочем, пока причин для него не было никаких, всю эта юная рать вела себя вполне спокойно, не выказывая никаких агрессивных намерений, давая тем самым надежду на то, что все обойдется. Я даже почти не замечал пьяных, по крайней мере, их было совсем немного. Или точнее сказать, не более, чем всегда. Около Дворца спорта толпился народ. Мы подошли поближе и обнаружили причину столпотворения. Милиция, прежде чем пустить людей внутрь, обыскивала их и у посетителей отбирала спиртное. Я мысленно похвалил местное начальство за эту инициативу, которая являлась дополнительной и важной гарантией, что все кончится без серьезных эксцессов. Нас тоже обыскали, причем, отнюдь не формально, что меня снова порадовало. Народу в зале было много, хотя и свободных мест тоже хватало. Мы заняли кресла согласно имеющимся у нас билетам и стали ждать, когда начнется действо. Мне было известно, что Перегудов уже находится за кулисами. Я бы с удовольствием сейчас бы пошел к нему, чтобы дать последние наставления, но знал, что нас не пропустят. А долго объяснять, кто мы такие, не хотелось. Да и вряд ли от этого было много бы толка. Впрочем, этому обстоятельству я даже был рад. Дело в том, что мною овладело нечто вроде апатии. Я достаточно хорошо себя знал, чтобы не понимать ее истоки. А они были в спутнике Орестовой — Володе, я никак не мог отделаться от мысли, что он для нее не только референт и телохранитель, но и еще кое-кто. И это меня сильно угнетало. По мере того, как большой зал Дворца наполнялся, градус агрессивности хотя и не быстро, но поднимался вверх. Нарастал шум, все чаще раздавались весьма разнузданные выкрики. Мною постепенно начинало овладевать беспокойство, что добром это музыкально-политическое шоу не кончится. Хотя милиция изымала при входе горячительные напитки, я заметил, что многим удалось их все же пронести. И сейчас они усиленно насыщались ими. Появились музыканты. Перегудов должен был выступать на десерт. Это было сделано нами сознательно, чтобы его слова остались бы в памяти собравшихся, а не были бы поглощены музыкой. Но по договоренности с музыкантами, они должны были между номерами периодически напоминать собравшимся о том, какой замечательный блок «Спасители отечества» и их лидер, который одновременно является кандидатом в губернаторы. Следует отметить, что музыканты знали свое дело и весьма умело разогревали зал. Соответствующий они выбрали и репертуар. Тяжелый рок, словно кузнечный молот, буквально колотил по мозгам. У меня сразу же возникло желание убежать куда-нибудь подальше. Но, естественно, никуда бежать я не собирался, хотя бы по той причине, что не далеко от себя я заметил сидящих Орестову и Володю. А между тем температура в зале быстро повышалась. Молодежь танцевала в междурядьях, сопровождая свои первобытные пляски истошными воплями. Причем, некоторые имели политическую окраску. Мне показалось, что это делается не случайно, а целенаправленно, что какая-то группа юнцов сознательно заводит собравшихся. И чем больше я наблюдал за происходящим, тем все больше убеждался, что я прав. Я даже заметил, что большинство провокаторов были одеты одинаково, в черных кожаных куртках, украшенных разнообразными металлическими предметами. И их усилия не пропали даром, в некоторых местах уже вспыхнули первые потасовки. Я поделился своей тревогой с Леонидом и Сабовым. Те тоже заметили, как накаляется атмосфера. — Теперь все будет зависеть от Перегудова, — шепнул мне Леонид. Я кивнул головой. Оставалось только надеяться на его благоразумие. Вот только обладал ли он им? Надо отдать справедливость Перегудова, его речь была резкой, но не настолько, как можно было от него ожидать. Он даже в целом придерживался наших тезисов, хотя и усилил их несколько резкими заявлениями. Но, по крайней мере, он воздержался от столь любимых им призывов громить черных и других инородцев. Но, судя по всему, это уже не имело принципиального значения, разгоряченная музыкой, алкоголем и громкими воззваниями к политической активности, не перекладывать ответственность за судьбы страны и нации на других молодежь начала бурно выражать свои эмоции. Полетели оторванные от пола кресла, бутылки и банки. И едва объявили конец действу, все скопом устремились к выходу. Подхваченные общим потоком, нас тоже, как лодку на стремнине, несло к дверям. Давление со всех сторон было таким, что дышалось с трудом. Наконец мы каким-то чудом оказались на свежем воздухе. Здесь единое живое русло молодых людей разбивалось на отдельные рукава, которые стали заполнять близлежащие улицы. Я потерял своих ребят и находился в потоке бушующих страстей в полном одиночестве. Яростный всеобщий психоз все сильней овладевал юнцами, поведением которых умело управляли все те же самые ребята в черных куртках. Они, уже не скрываясь, провоцировали молодежь на агрессивные действия. Кто-то во всю глотку закричал «Бей черных». Этот клич был многократно усилен сотнями голосами. Но так как по близости черных не оказалось, то их на первых порах заменили припаркованные на обочинах автомобили. Откуда-то, словно бы из-под земли, появились железные прутья, под ударами которых стекла машин брызгали во все стороны, а кузова гнулись и корежились. Я попытался вырваться из этого злобного потока. Но не тут-то было. Со всех сторон я оказался окруженным возбужденными юнцами, которые прочно блокировали все мои попытки выбраться из толпы. Поток нес меня куда-то все дальше и дальше, пока мы не оказались на какой-то улице. И тут к своему удивлению, я увидел Орестову и Володю. Они стояли в стороне и наблюдали за всем происходящим. И, как выяснилось буквально через минуту, это явилось их роковой ошибкой. Хотя у Орестовой черты лица были вполне славянские, но она была брюнеткой и довольно смуглой. Этих примет оказалось вполне достаточными, чтобы толпа приняла ее за лицо кавказкой национальности. — Бей ее! — раздался чей-то оглушительный визг. Только сейчас эта пара поняла, какая ей грозит опасность, и они оба бросились бежать. Но юнцы, словно гончие, почуяв добычу, устремились за ними. Я тоже помчался вместе со всеми. К счастью Орестова со своим спутником бежала довольно быстро, и большая часть преследователей вскоре отказалась от погони. Но несколько наиболее упорных ее продолжили. Бежали они быстро и вскоре настигли их. Я немного отстал и потому первую часть сражения наблюдал в качестве зрителя. На них налетели сразу несколько юнцов. Но Володя быстро расшвырял их по сторонам. Но это нисколько не охладило пыл нападавших, более того, из-за угла соседнего дома появилось подкрепление, и атака возобновилась с прежней силой. Нескольким из них удалось оттеснить телохранителя Орестовой, и она осталась по сути дела беззащитной. Один юнец подскочил к ней, но получил вполне профессиональный удар в живот. Но сразу же рядом с ней оказались еще двое, и повалили ее на землю. Я подоспел к месту сражения, когда Орестова находилась уже на земле, а двое подростков пытались вывернуть ей руки. Я подскочил к ним. Одного ударом стопы опрокинул на землю, другого схватил за куртку и крутанул, что есть силы через бедро. Тот отлетел на метров пять. — С вами все в порядке? — спросил я Орестову. — Более или менее, — услышал я ответ. Я дал ей руку, и она встала. Ее модный костюм был весь в грязи. Володя разбросал всех нападавших и подбежал к нам. — Все в порядке? — задал он ей тот же вопрос. — Да. — Надо немедленно улепетывать, — проговорил я. — Смотрите, еще бегут. На нас двигалась целая туча кричащих оскорбление юнцов. Справиться с такой оравой не было никакой возможности. Тем более в руках некоторых из них я заметил железные прутья. Теперь наша жизнь целиком зависела от быстроты наших ног. Это было настолько очевидно, что убеждать в этом не было никакой нужды. Мы бросились наутек.