Глава 17 Я понимал, что эти события провели незримую, но тем не менее весьма отчетливую черту под всем нашим сотрудничеством с Перегудовым и его единомышленниками. До них была одна ситуация, после них — совсем другая. Обстановка требовала принятия какого-то кардинального решения. Я прикидывал разные варианты своего поведения, но ни на одном не мог остановиться. Меня преследовало ощущение, что моя воля внезапно оказалась парализованной нерешительностью. Я решил собрать небольшое совещание со своими заместителями. Я понимал, что все мои сотрудники с нетерпением ждут нашего вердикта. Они не менее нас обеспокоены и смущены ночными событиями. Мы сидели втроем в моем номере и потягивали пиво. — Есть два варианта нашего поведения, — произнес я. — Либо мы продолжаем действовать в прежнем ключе, либо разрываем договор и уезжаем первым же рейсом. — И платим огромную неустойку, шеф, — произнес Сабов. — Вы помните про этот пункт в нашем договоре. Про этот пункт я не то, что помнил, он, как глубокая заноза, не давал мне ни секунды покоя, так как на практике это означало ликвидацию нашего центра. Причем, придется повесить на себя солидный долг. Даже если мы продадим все наше скудное имущество, погасить его не удастся. С нашей стороны было крайне опрометчиво включать это условие в контракт. Но теперь я понимал, что это было сделано не случайно, таким образом, нас ставили в безвыходное положение. И теперь спокойно могли выкручивать руки. — Почему мы должны разрывать контракт, — продолжил Сабов. — В любом случае, прежде чем что-то делать, надо во всем тщательно разобраться. Кто обвиняет Перегудова в этих ужасах? Никто. Надо доказать, что он или его сторонники к этому как-то причастны. Я записал его речь на диктофон, и сегодня утром прослушал ее еще раз. В ней нет ни одного призыва громить витрины или кого-то убивать. Да, высказывания резкие, но не более. — А ты что думаешь, Леня? Окулов не спешил с ответом. Я знал его манеру: когда возникали подобные сложные коллизии, он старался разложить их на части. А затем свети в единое целое, но уже в новом качестве. — Я согласен с Дмитрием, прямой вины Перегудова в этом нет. Но такие ситуации могут возникать снова. Иногда достаточно поднести маленькую спичку, чтобы вспыхнуло большое пламя. Для нас было бы благоразумней отказаться от сотрудничества. — А неустойка? — громко напомнил Сабов. Он явно заволновался. — Мы должны принять решение с учетом всех обстоятельств, — заметил я. — Уплаты неустойки ставит крест на нашей деятельности. Мы даже не выплатим зарплату сотрудникам. — На самом деле Перегудов вовсе не так опасен, как кажется, — произнес Сабов. — Да, он многое всякого мерзкого говорит, но если послушать других политиков, то они не так уж и далеко ушли от него. — Это не так, — возразил я. — Да, немало таких, которые говорят почти то же самое, только в более мягких формах. Но есть и те, кто выступают решительно против подобных воззрений. Мы посмотрели друг на друга, и я нисколько не сомневался, что оба одновременно подумали о находящиеся совсем близко от нас женщины. — Стас, — мягко сказал Леонид, — мы хорошо понимаем, какое нелегкое решение нужно принять. Но ты наш руководитель, как ты скажешь, так и будет. Наши мнения ты выслушал. Ничего другого мы сказать не можем. Я кивнул головой, я был полностью согласен с его позицией. Назвался груздем, полезай в кузов. — Мне нужно полчаса для принятия решения. Скажите нашим людям, что через тридцать минут я им его сообщу. Я остался один в номере. Груз необходимости принятия решения сильно давил на меня. Противоположные чувства и мысли, словно огромные плиты, перемещались в моей душе, вызывая в ней гигантской силой колебания, порождая эмоциональные цунами. Я то думал то о своем сыне, которому надо помогать закончить учебу, то о своих сотрудниках, которые поверили мне и доверили свои судьбы, то об Орестовой, которая практически без всякой защиты бросила вызов этим темным силам, на стороне которых выступаем и мы. Невольно я пожалел, что отставил службу, по крайней мере, там подобных мук испытывать не доводилось. Я захотел получить свободу, стать безраздельным господином собственной воли и ума. Вот и получил, чего хотел. Я как-то забыл, что с солнцем свободы неизбежно приходит и тень выбора. И сделать его бывает невероятно трудно и больно. Я сидел на балконе своего номера и смотрел вдаль. А там вдали темнели горы, а за ними, я знал, раскинулось безбрежное море. Как было бы хорошо выйти сейчас на его просторы на легко скользящей, как конькобежец по катку, по водной поверхности яхте. Почему-то в трудные минуты моей жизни меня постоянно посещало это видение; я стою у штурвала и управляю судном. Легкий бриз надувает белоснежные паруса, похожее на золотую монету солнце озаряет все вокруг своим ослепительным сиянием, а аквамариновые волны бьются о борт судна. И едва я представил эту картину, ко мне пришло решение. Я облегченно вздохнул всей грудью. Груз упал с моих плеч, и мне даже захотелось запрыгать от радости. Мои ребята ждали меня в холле. Я видел, с каким напряжением смотрели они, как я приближаюсь к ним. — Чего приуныли? — спросил я. — Все нормально. Печальные события этой ночью не должны влиять на наши планы. Мы продолжаем работать. Я поймал на себе пристальный взгляд Окулова. Нет, его на мякине так не проведешь. Тем лучше, если он со мной, то мне значительно будет легче выполнить все то, что я задумал. После завтрака в мой номер зашел Дианов. Почему-то я ожидал, что придет сам Перегудов, но сегодня я его вообще еще не видел. Его привычка куда-то внезапно исчезать, вызывала у меня все большее подозрение. — А где Александр Степанович? — спросил я. — Его что-то не видно. С ним ничего не случилось вчера. События же разыгрались бурные. Мне показалось, что Дианов немного смутился. — Нет, слава богу, с ним все в порядке. Его сейчас нет в городе, его пригласил к себе один местный бизнесмен, и он уехал к нему на ранчо. Это довольно далеко, поэтому вряд ли он вернется раньше вечера. — Что вы думаете о том, что случилось? — Мы очень сожалеем, что возникли такие беспорядки. Но вы же понимаете, что мы к ним не имеет никакого отношения. — А кто имеет? Вы же не думаете, что они возникли совершенно стихийно. Дианов пожал плечами. — Мы сами хотели бы это знать. Кстати, генерал приказал провести собственное расследование. Эти события бросают тень на наш блок и на его имя. И это его очень беспокоит. — Так сильно беспокоит, что он уехал развлекаться на какое-то ранчо. — Ему нужен небольшой отдых, подумать в тишине, что делать дальше. А здесь это невозможно, мне уже утром звонили больше десятка журналистов и местных и московских. Все хотят получить интервью у генерала. Я забеспокоился. — Сейчас не время, чуть-чуть попозже, иначе можно черт знает что наговорить. Надо выработать линию поведения. — Вот за этим я к вам и пришел. Генерал тоже считает, что в такой сложный момент крайне важно вести себя правильно и сдержанно. Одно неосторожное слово — и его, как заразу, разнесут по всей стране. Этого нельзя допустить. Потом не обмажешься. Я подумал, что этот Дианов вовсе не глуп. По крайней мере, он вполне адекватно воспринимает ситуацию. Это мое упущение, что до сих пор я недостаточно уделял ему внимание. Признаться честно, мне было не до него. Да и большого интереса у меня он до сего момента не вызывал. — Вы все хорошо понимаете, — по-дружески улыбнулся я. — С вами приятно работать. Тем более, мы с вами делаем одно дело. А до сих пор мы, как следует, даже не познакомились. Это наше упущение. — Полностью присоединяюсь к вашей мысли, Станислав Всеволодович. — Раз мы с вами мыслим в одном направление, то позвольте кое о чем вас спросить. — Разумеется. — Что вас привело к генералу? Вы ведь, насколько я понимаю человек образованный, кажется, кончили МГИМО, тремя языками владеете. — Четырьмя, — поправил меня Дианов и улыбнулся. — Вот видите. А ведь окружение генерала, да и сам генерал хорошим образованием не обременен. Вы молоды, вполне могли бы сделать карьеру в политике, поставив свои таланты на службу другой политической силы. Дианов задумчиво посмотрел на меня, затем вдруг хитро улыбнулся. — Я понимаю ваши сомнения. Они у меня тоже были, когда я получил приглашение от генерала возглавить его пресс-службу. О, видите ли, я долго анализировал ситуацию и пришел к однозначному выводу, что без сильной руки эту безнадежно больную страну не спасти. Да, генерал груб, не образован, резок, я знаю о нем и другие факты, которые его не красят. Зато он решителен, понимает, чего хочет, и напролом идет к своей цели. У меня есть уверенность, что он ни при каких обстоятельствах не отступит. А это, согласитесь, подкупает. Нашим политикам не хватает воли. Они много говорят, но очень мало делают. Знаете, есть кабинетные генералы, а есть кабинетные политики. Они способны только на крайне ограниченный спектр действий. И зачастую все сводят к принятию законов. А кто их будет выполнять, вот в чем вопрос? Кому нужны хорошие законы, когда никто их не соблюдает. — Соглашаюсь. Но представьте, что однажды он добьется власти в масштабах всей страны. Куда он ее поведет? Внезапно я узрел, можно сказать, чудо, Дианов вдруг весь как-то переменился, обрел солидность и уверенность. По его лицу, словно змея по траве, поползла усмешка. Продолжалось это преображение совсем не долго, какие-то мгновения. Но их хватило, дабы кое-что понять об этом человеке. — А вот за это вы не волнуйтесь, — тихо, но твердо произнес он. — Мы поможем повести страну туда, куда надо. А если вдруг возникнут невзначай отклонения, то тихо, незаметно, но решительно исправим траекторию движения. Помогите нам прийти к власти, и вы увидите, как все быстро изменится. Ну и дела, думал я, да вокруг Перегудова ползает такой клубок змей, что много не покажется. Интересно, понимает ли он сам до конца, что за люди его окружают и в какие игры они играют? Каждый пытается использовать другого, Перегудов — Дианова, а Дианов — Перегудова. А вот кто намерен использовать их обоих. Нет, не только их обоих, ведь я тоже в этой обойме. И не только я. Я решил закинуть наживу. — Этим мы и занимаемся. Но если с нашей помощью это однажды произойдет, что получим мы? Конкретно я? Ведь вы не можете не понимать, что на определенном этапе вопрос дележа пирога становится наиважнейшим. — Произнеся эту фраз, я решил, что чем больше цинизма в общение с этим человеком, тем лучше он будет меня воспринимать. Он будет думать, что я для него свой. Дианов как-то снисходительно посмотрел на меня. — Что хотите, то и получите. Если, конечно, будете хотеть то, что можно получить, — засмеялся он. — Не беспокойтесь, вакансий хватит на всех. А такие, как вы, еще могут не раз пригодиться. Вы же не случайно оказались в нынешней роли. Есть люди, которые смотрят очень далеко. — Такая оценка весьма лестна для меня. Особенно приятно знать, что-то связывает со мной далеко идущие планы. Это греет душу. Но я человек эпохи прагматизма, хотелось бы гарантий. Знаете, как бывает часто в этом гнусном мире: сегодня я вам нужен, вы готовы дать мне все, что я запрошу, завтра вы потеряете ко мне интерес, и не желаете дать даже то, что самому не нужно. Дианов вновь засмеялся. — Мне нравится и ход ваших мыслей, и то, как вы их излагаете. А если я вам скажу, что через какое-то время я смогу предоставить вам гарантии, вы останетесь довольны? Вы же понимаете, что в данную минуту о чем-то реальном говорить просто смешно. — Может быть, и останусь, как вы говорите, довольным, если вы хотя бы мне намекнете, с какой стороны ждать эти самые гарантии? Дианов пристально посмотрел на меня. — Я так полагаю, что у нас один и тот же их источник. Ну, разумеется, он имеет в виду вездесущего Сурикова. Я был действительно доволен, что заставил его немного раскрыться. По крайней мере, теперь я больше знаю о некоторых скрытых нитях, за которые дергает кукловод. Вот только, сколько их еще мною не выявленных? Внезапно Дианов уже во второй раз резко изменился в лице. Но на этот раз на нем отпечаталось недовольное выражение. Я мог лишь предположить, что он жалеет о том, что был со мной чересчур откровенным и выдал свой секрет. Я решил, что самое время его успокоить. — Я вам признателен за то, что вы показали мне пальцем в определенном направлении. Можете не беспокоиться, я ценю вашу откровенность и обещаю до поры до времени о ней не вспоминать. Как бывший работник органов безопасности, я лучше других понимаю, что не все должно выходить наружу. Зато теперь между нами стало больше взаимопонимания. А это много стоит. Теперь на лице Дианове промелькнуло облегчение. Значит, я не ошибся в причинах его тревоги.