Совершенно неожиданно, решительно оборвав не в меру словоохотливого супруга, на помощь сыщикам пришла женщина: – Будь добр, слушай, о чем тебя спрашивают. Инспектору нужно знать, когда именно этот Фалькенборг жил тут. Мужчина в меру своих сил с готовностью закивал. Правда, больше всего эти кивки походили на судорожное потряхивание головой. – Ага, значит, когда же это было? Должно быть, где-то в середине восьмидесятых, что-то в этом роде. Думается, году в 1987 – да, точно, теперь я вспомнил наверняка – 1987! Супруга прервала его восторги по поводу состояния собственной памяти: – Чушь! Это было в конце лета 1990 года, а воспитатели въехали в его дом в июле двумя годами позже. Попытка мужа сохранить лицо прозвучала довольно глуповато: – Да, дорогая, пожалуй, это еще точнее. – Он жил здесь постоянно? – Да, никуда не выезжал. Жена снова вмешалась: – Поначалу дважды в неделю он ездил в Копенгаген – с понедельника по вторник и с четверга по пятницу. А потом он и вовсе перестал сюда приезжать. – А как получилось, что он стал жить в этом доме? – Попросту купил его. В подтверждение слов мужа женщина одобрительно крякнула и зашвырнула испорченную ягоду в цветочную клумбу. – Это я понимаю. Я имею в виду, дом был выставлен на продажу, или же он сам приехал и предложил прежним владельцам его купить? На этот раз Арне Педерсен адресовал вопрос непосредственно женщине, однако этот номер у него не прошел. Намеренно игнорируя взгляд главного инспектора, она дождалась, пока за нее ответит муж. По всей видимости, ее вполне устраивала разыгрываемая ею роль верховного арбитра. – Насколько я помню, дом был выставлен на продажу. Его хозяин – мой бывший одноклассник – решил перебраться поближе к сыну на Лолланд [31]. Теперь он уже умер, бедняга. Супруга вновь сигнализировала о своем согласии с мужем. На этот раз – безразлично хмыкнув, что, по-видимому, должно было означать: «невелика потеря». – Ну и, насколько я уже смог понять, вы с Андреасом Фалькенборгом не слишком ладили. Позвольте узнать из-за чего – что, были какие-то конкретные причины? – Он вел себя как ненормальный с тех самых пор, как сюда переехал. Уже на следующий день пришел к нам и начал жаловаться. Коротышка умолк, ожидая, что жена вставит какое-то свое замечание, однако Полина Берг поспешила ее опередить: – На что жаловаться? – Мы тогда возили навоз на поля, вот из-за этого он и распсиховался. Но ведь мы имели на это полное право, если работы велись не в выходные и не в праздники. А если запах ему не нравился, то оставался бы в своем городе. Ведь никто же не заставлял его покупать этот летний домик. – Вы так ему и сказали? – Да уж, будьте уверены, хоть он и орал, и корчил из себя невесть что. Поклялся даже, что мы еще за это заплатим, и выплеснул на нас целый поток ругательств. – С тех самых пор вы с ним и поссорились? – Да, потому что как раз потом произошел этот случай со свиньей. Пару недель спустя он раздобыл свинью. Причем вовсе не дохлую – позже мы узнали, что он купил ее у какого-то крестьянина в Аллерслеве и специально велел зарезать. И – представьте себе! – приколотил ее гвоздями к старому тополю, который стоит как раз на меже между нашими домами. Точнее, конечно, он не сам это сделал, а нанял четырех работников, которые с помощью веревок, блоков и прочего взгромоздили свинью на дерево и закрепили там. Вы ведь, наверное, даже не представляете себе, сколько может весить такая туша. – На какое, говоришь, дерево ее подняли? – Да вот на это самое. Он указал на старый, слегка кривоватый и давно нестриженый тополь, лучшие времена которого, по всей видимости, были уже позади. – Если подойдете поближе, вы увидите, что железные скобы, которыми ее крепили, все еще там. – Мне их и отсюда прекрасно видно. Вот только не пойму, зачем ему все это было надо? – Правда, не понимаешь? Да это же была чистой воды месть. Здоровенная свинья висела на дереве и гнила до тех пор, пока от нее не остался один скелет. А несло от нее при этом так, что и в самом страшном сне не приснится. Мы даже на эту самую террасу не могли выйти, а временами вонь стояла такая, что невозможно было даже окно раскрыть. Нам и выстиранные вещи приходилось сушить на чердаке, иначе они бы все пропахли падалью. – Да, но ему-то самому, наверное, тоже приходилось несладко? – Будьте уверены, не лучше, чем нам, но ему, по-видимому, было на это наплевать – он лишь разгуливал по двору и нагло ухмылялся, а временами даже подходил и издевательски похлопывал по туше. – Что же вы не заявили на него властям? Ведь подобных вещей делать нельзя. Пусть даже и здесь в… ну, так сказать, в загородной местности. Женщина так поджала губы, что они стали похожи на куриную гузку, однако муж ее не обратил никакого внимания на оговорку Полины и гордо ответил: – Нет, у нас тут такое не принято. Но через пару недель терпение мое лопнуло, я пошел к нему и задал ему хорошенькую взбучку. – Чушь, он просто-напросто спровоцировал тебя и обвел вокруг пальца. Полина Берг и Арне Педерсен дружно повернулись к женщине, и на этот раз она сама продолжила рассказ: – Что правда, то правда, побить себя он дал, вот только как-то умудрился заснять всю эту сцену на видео. А потом позвонил и вызвал «скорую», и когда его увозили, стонал и притворялся, что ему попало гораздо больше, чем на самом деле. Через два дня он вернулся, пришел к нам и продемонстрировал запись на такой маленькой камере. При этом он заявил, что напустит на нас полицию и своего адвоката, если мы не оставим свиную тушу висеть на месте и не понесем тем самым заслуженного нами наказания. Вы только подумайте, он прямо так и выразился: «заслуженного вами наказания»! Еще с четверть часа сыщикам пришлось выслушивать подробности ссоры соседей, однако ничего полезного для себя из этого они так и не почерпнули. Напоследок Арне Педерсен выложил на стол фотографию Анни Линдберг Ханссон. – Вам она знакома? Коротышка девушки не знал, о чем и поторопился заявить от имени их обоих. Супруга же его, мельком бросив равнодушный взгляд на снимок, сказала: – Это Анни, дочь того пьянчуги, что живет у юнгсхуведской церкви. – В 1990 году она пропала. – Пропала! Не морочьте мне голову этой чепухой. Здесь вам любой скажет, что девчонка просто-напросто сбежала в Копенгаген. Глава 14 Через день после своей поездки в Южную Зеландию Арне Педерсен снова отправился в путь – на этот раз в прямо противоположном направлении, на север острова. Конрад Симонсен отправил его в городок Хундестед, где ему предстояло встретиться с человеком, который, возможно, был в состоянии помочь им восполнить пробел в годах учебы Андреаса Фалькенборга. Придя в ресторан задолго до назначенного часа, Арне устроился за столиком, откуда открывался прекрасный вид на гавань Хундестеда – очаровательное местечко, где самым естественным образом сосуществовали последние прогулочные лодки заканчивающегося туристического сезона, промысловые шхуны местных рыбаков, а также паромы, ходившие в Рёрвиг [32], расположенный на противоположной стороне пролива. Нынешний денек был не таким жарким, как накануне. По ясному небу лениво проплывали белые барашки облаков, только что принесенный им кофе был хорошим и крепким; в общем, инспектор имел все основания быть довольным жизнью, если не считать хронического недосыпа. Человек, с которым у него была назначена встреча, опоздал и принялся неумело извиняться, объясняя свой поздний приход тем, что не сразу смог отыскать Арне в толпе туристов, хотя Педерсен своими глазами видел, как он, выйдя из машины, направился прямиком к его столику. Об этом свидетеле Конрад Симонсен рассказал ему только, что одно время тот служил полицмейстером в этом городке, а также употребил по отношению к нему определение «колоритный», не вдаваясь при этом ни в какие дальнейшие пояснения. Экс-полицмейстеру было немного за шестьдесят; человек он был крупный и держался так весело и непринужденно, что с первой же минуты общения понравился Арне. По всей видимости, такого же мнения о нем были и местные жители, поскольку многие из проходящих мимо их столика тепло приветствовали его. Звали его Ханс Свенсен. Он предпочел сам начать разговор: – Что Симон рассказал тебе об этой нашей с ним договоренности? – Боюсь, немного, поскольку он сейчас довольно занят. Как, впрочем, и все мы. – Симон всегда занят, он таким занятым родился, так что не стоит обращать на это особого внимания. Арне Педерсен был не согласен. В настоящее время на Конрада Симонсена действительно уйма всего навалилось. Как, впрочем, и на него самого. Впрочем, может, конечно, ему так казалось, потому что за две последние ночи он так толком и не спал. Подумав об этом, он зевнул и сказал: – Мне известно, что в 1977 году ты встречался с человеком по имени Андреас Фалькенборг, и нас весьма интересует вопрос о том, чем он занимался как раз в это время. Больше я почти ничего не знаю, за исключением того, что в том году ты был полицмейстером в этом городке. – Ну да, тогда я только начинал – рядовым полицейским. Так оно обычно и бывает. Ханс Свенсен рассмеялся настолько заразительно, что Арне Педерсен не удержался и последовал его примеру. – Прежде всего, я кое-что знаю о том деле, которое называют убийством в районе Стевнс Клинт, однако вся история началась значительно раньше. Ты входил тогда в команду старика Планка, когда он вел расследование убийства возле утеса Стевнс? Арне Педерсен отрицательно покачал головой. – Ага, так вот, во время следствия по тому делу ко мне обратилась одна женщина, которая живет здесь в городе. Когда она была совсем юной, с ней произошел один эпизод, который во многом напоминает то, что случилось в районе Стевнс Клинт. Я что-то подзабыл, как звали ту несчастную девушку? – Катерина Томсен. – Ее имя мне ничего не говорит, так что немудрено, что оно вылетело из головы. Тем более что, в общем-то, это было не мое дело. Так вот, как бы там ни было, в один прекрасный день эта женщина пришла ко мне. Мы с ней давно знали друг друга, так что, помнится, долго сидели и беседовали в моем кабинете. Было это в 1997 году. – Тогда уже ты был полицмейстером? – Слушай, что ты так привязался к этому «полицмейстеру»? Нет, не был, тогда у меня был кабинет в мэрии, но это все несущественно. Женщину эту звали Рикке Барбара Видт, и она рассказала, что в 1977 году подверглась такому же нападению. Произошло это в Кикхавне – небольшом тихом поселке в двух километрах отсюда вдоль побережья. Я сразу же вспомнил этот случай – дело в том, что я и сам был тогда отчасти привлечен к расследованию этого происшествия, однако она, очевидно, об этом уже забыла. К счастью, ей удалось сбежать от преступника. – Как именно на нее напали? – Как-то вечером, когда она осталась одна в доме своих родителей – да, тогда она еще жила с ними, – в дом ворвался какой-то человек и заставил девушку пойти с ним на берег, предварительно заткнув ей рот и связав руки за спиной. По крайней мере, так она потом рассказывала. – Ты так это говоришь, будто не особо ей веришь. – Я-то что, ей тогда многие не верили. А у меня просто были некоторые сомнения. Хотя, может, сейчас, по прошествии стольких лет, мне просто так кажется. Но сейчас я говорю о 1977 годе, а двадцать лет спустя, в 1997 году, мне, к сожалению, пришлось поверить каждому сказанному ею тогда слову. – А почему с самого начала у тебя возникли сомнения? Что, для этого были какие-то основания?