– Дело в ее родителях. Они, мягко говоря, не относились к числу образцовых чад господних – оба, можно сказать, вели самый настоящий преступный образ жизни. Дом их превратился в своего рода склад или перевалочный пункт для разных контрабандных товаров и краденого. В основном это были сигареты, ювелирные украшения, всякая навороченная техника, однако нередко попадались и наркотики, и прочая дрянь. К тому же Рикке родила, будучи и сама еще почти девчонкой и… Ну, а в те времена, в отличие от теперешних, не все были столь терпимы в данном вопросе. Он махнул рукой и продолжал: – Я прекрасно понимаю, что нападение это вполне могло быть обычной попыткой приставания, однако в жизни не всегда все складывается так, как бы нам того хотелось. Многие тогда считали, что все это имеет целью запугать ее родителей – то есть очередной разборкой в криминальном мире, в которую законопослушным гражданам лучше не вмешиваться. А некоторые вообще полагали, что она все от начала до конца выдумала, чтобы обратить на себя внимание. – Сколько ей было лет, когда на нее напали? – Думаю, лет двадцать пять. – А она тоже была замешана в криминале? – Нет, нисколько. Просто многие придерживались такого мнения, поскольку она жила в этом воровском гнезде. Но у нее ведь был маленький ребенок, и в экономическом плане ей было не так-то просто устроить свою жизнь вне родительского дома. Там-то она жила на всем готовом, а старый проходимец, надо отдать ему должное, к своим детям всегда относился неплохо – во всяком случае, обеспечивал их самым необходимым. – Как же ей удалось сбежать? Я имею в виду, во время нападения. – Думаю, она просто-напросто дождалась подходящего момента и улизнула; сама она твердо убеждена, что нападавший собирался ее убить. Он ведь вырыл ей могилу, да и вообще вел себя как последний псих, даже если считать вполне нормальным тот факт, что кто-то врывается к тебе в дом и тащит с собой на побережье. – А она его не узнала? – Как раз здесь-то и начинаются некоторые странности. Именно из-за этого многие ей тогда не поверили. Она утверждала, что на нападавшем была маска. – Маска? – Да, она так сказала. И сейчас я склонен ей верить на все сто процентов, поскольку впоследствии она приводила массу вполне достоверных подробностей. Она потом работала продавцом в книжном магазине и даже была членом приходского совета – то есть стала самым обычным уважаемым гражданином. Однако в том, что касается данного происшествия, она всегда стояла на своем. Описывая эту маску, девушка говорила, что она напоминала лицо призрака. Какой-то платок, свисающий по обе стороны головы, как у египетского принца, но только не белый, а черный. Ну, да ты и сам сможешь чуть позже ее расспросить. Арне Педерсен удивился. – Так она что же, жива? – Слава богу, да. Старый полицейский вновь заразительно рассмеялся. – Ты наверняка думаешь, так какого же черта ты сидишь тут передо мной и распинаешься? Этому есть свое объяснение, однако с ним стоит слегка повременить и вернуться опять в 1977 год, ибо тогда случилось еще кое-что – последовало своего рода продолжение. Через пару недель после нападения – Рикке тогда как раз только оправилась – ее начал преследовать какой-то незнакомец. Тогда это был маленький городок, каждый человек был на виду, и слухи об этом распространились моментально. Действительно, был такой незнакомец, однако вскоре, стоило ему только показаться на улице, как он тут же становился объектом самого пристального внимания. Тем не менее он все же прожил в местной гостинице еще с полгода – даже удивительно, как ему денег-то на это хватило? Иногда ему удавалось на время уйти от бдительного присмотра, и всякий раз его обнаруживали в районе Кикхавна – либо в его окрестностях, либо на побережье. Рикке была уверена, что именно он нападал на нее, однако никаких примет она не запомнила, поскольку тот мужчина был в маске, что лишало нас всякой возможности вмешаться. Нас – но не ее отца. В один прекрасный день на чужака напали какие-то громилы, и он даже оказался в больнице. – Это помогло? – Какое там! Спустя некоторое время он снова стал рыскать поблизости. Не то чтобы он делал что-то плохое, однако это никому не нравилось, а кроме того, мы опасались, что в следующий раз папаша займется им всерьез, и нам придется возбуждать дело по факту серьезного преступления. Внезапно все разом закончилось, и я даже сам приложил к этому руку. Произошло это в тот день, когда Рикке решила коротко подстричься. Этого он не смог вынести. Когда он об этом узнал, он совсем спятил: ворвался в парикмахерскую, устроил целый скандал, начал жаловаться, клянчить и рыдать. Владелец салона, разумеется, позвонил нам, и разбираться послали как раз меня. – И ты его скрутил? – Скрутил – слишком сильно сказано, поскольку он вел себя, скорее, как неразумное дитя. Я, разумеется, вывел его и доставил в участок. Он же продолжал реагировать на все как истеричный ребенок – хныкал и говорил про Рикке разные гадости. Ясно было, что у него не все в порядке с головой, так что мы продержали его ночь в камере, но потом все же вынуждены были отпустить, напоследок строго-настрого запретив впредь приближаться к салону и Рикке. – Вы допрашивали его по поводу нападения на побережье? – Насколько я помню, нет. – И он разнылся исключительно из-за того, что Рикке Барбара Видт коротко остриглась? – Да, и, надо сказать, у нее действительно были красивые волосы, но ему-то какое дело, решила она подстричься или нет?! – А у тебя тогда не сложилось впечатление, что она не случайно остригла волосы? Ханс Свенсен наморщил лоб и с добродушным видом покачал головой. – Что за вопрос? Люди, как правило, всегда стригутся отнюдь не случайно. – Разумеется, но я имел в виду нечто другое. Может, существовала какая-то связь между нападением на нее и тем, что она решила коротко подстричься? – Если таковая и была, то мне, по крайней мере, об этом ничего не известно. Однако ты сам сможешь ее об этом спросить. – Непременно, так и сделаю. А что же было потом – после того, как вы его отпустили? – Странно, но он в тот же день выписался из гостиницы и отправился домой, точнее, уехал из Хундестеда, а куда именно – я понятия не имею. – То есть, как только девица остригла волосы, он потерял к ней всякий интерес? – Похоже, можно и так сказать. Арне Педерсен начал подводить итоги: – Итак, спустя довольно продолжительное время, а если быть точным, то в 1997 году, Рикке Барбара Видт указала на то, что, по ее мнению, существует сходство между нападением, которому подверглась она сама на побережье близ Кикхавна, и убийством Катерины Томсен в районе Стевнс Клинт? – Правильно, за исключением того, что местечко носит название Кикхавн. Да, об убийстве в районе Стевнс Клинт тогда писали все газеты, прямо как сейчас. И то, что она вычитала там о судьбе Катерины Томсен, заставило ее вспомнить об ужасе, через который прошла она сама. Я связался тогда с Планком, однако через пару дней отец Катерины был арестован и против него выдвинули обвинение, и никакого ответа я так и не получил. Кто-то, по-видимому, все же зафиксировал то мое сообщение, ибо в противном случае вы бы едва ли сегодня обратились ко мне. Арне Педерсен удивился. – Я, признаться, думал, что именно ты связался с Симоном. – Нет, следы моего послания обнаружил один из ваших студентов – я даже и не подозревал, что у вас есть такие сотрудники. Слушай, а что вы там у себя в Копенгагене совсем не разговариваете друг с другом? Может, в столице это вышло из моды? «На этом у него, по-видимому, пунктик», – сообразил Арне Педерсен. – Нет, как правило, говорим. Но в данном случае все-таки я кое-чего не понимаю. Тебе самому-то не кажется странным, что женщину эту так никто никогда толком и не допрашивал? – Да нет, просто все ведь считали убийцей отца той девушки из Стевнс Клинт. Прежде всего, поскольку на пластиковом мешке были найдены отпечатки его пальцев. Казалось бы, все здесь совершенно ясно. А вы сами как все это объясняете – я имею в виду отпечатки? – Мы думаем, что убийца во время переезда попросил Томсена перенести некую вещь, замотанную в пластиковый мешок. Например, какую-нибудь широкую вазу. Или, может, одну из этих голов на подставке – ну, знаешь, такие сейчас стоят в домах у многих. Однако все это всего лишь предположения. Ты не будешь возражать, если я попрошу тебя взглянуть на несколько фотографий и сказать, не похожи ли изображенные на них девушки на Рикке Барбару Видт, какой она была в 1977 году? – Разумеется, не буду, но, может, у нее сохранились снимки тех лет, так что ты сам сможешь сравнить. Это было бы разумней, ведь с тех пор уже столько воды утекло. – Мне бы хотелось прежде всего узнать твое мнение, если, конечно… Его прервал глухой воющий звук, дважды прокатившийся над гаванью. Все разом оторвались от своих занятий и сосредоточили свое внимание на акватории порта, где идущий из Рёрвига паром едва не протаранил какую-то любительскую яхту. Ханс Свенсен от волнения даже привстал. – Нет, ты видел этих тупиц?! Они что, не соображают, что такой паром не в состоянии развернуться на пятачке? Эй, приятель, а ну-ка, давай, проваливай! Уф, похоже, ему это все-таки удалось… Ведь бывают же на свете такие олухи! А ведь у него, кроме всего прочего, на борту дети. Он снова опустился на свое место. – Ладно, давай посмотрим эти твои фотографии. Арне Педерсен выложил на стол перед ним снимки. Мариан Нюгор, Катерина Томсен и Анни Линдберг Ханссон – три красивые улыбающиеся женщины, внешнее сходство которых сразу же бросалось в глаза. Лишь мельком взглянув на них, Ханс Свенсен сказал: – Все верно, они выглядят так же, как Рикке в те годы. – Да ты ведь едва взглянул. – У Рикке есть внучка. Девчонка, правда, сейчас немного моложе, чем эти девушки, однако все равно как две капли воды похожа на них. Или как там еще говорят, когда капель этих – аж четыре штуки? – А на свою бабушку внучка похожа? – Говорят, что очень, да мне и самому, насколько я помню, так кажется. Она вообще-то большая умница, хорошая девушка, они с Рикке часто гуляют вместе, так что, по-видимому, у тебя чуть позже еще будет возможность увидеть ее. Пользуясь выдавшимся случаем, Арне Педерсен продемонстрировал собеседнику заодно и снимок Андреаса Фалькенборга, ничего, однако, при этом не сказав. Ханс Свенсен и на этот раз не колебался, хотя ответ его прозвучал после секундного раздумья: – Да, это он, собственной персоной. Даже после стольких лет у меня нет ни малейших сомнений, что именно его я забирал тогда из салона парикмахера. Так он что же, охотится за ними? Я имею в виду – за красивыми молодыми женщинами с черными вьющимися волосами? – Мы так предполагаем. Однако он, если можно так выразиться, весьма избирателен. По-видимому, все они должны выглядеть в точности так. Вдобавок есть нечто, что позволяет нам утверждать, что он за ними не охотится, как ты только что выразился. Он вовсе не пытается их где-то там отыскать, обнаружить. Они сами выходят на него, и вот тогда-то он и наносит удар. В настоящий момент нам представляется, что дело обстоит именно так, однако все еще существует множество неясных моментов. Ханс Свенсен с серьезным видом кивнул: – Склонен полагать, что вы вышли именно на того, кто вам нужен. – Мы тоже так думаем. Теперь главная наша задача – доказать это. А теперь скажи мне откровенно, что именно из того, о чем мы сейчас с тобой говорили, ты успел пересказать Конраду Симонсену по телефону? Для того чтобы вложить в свои слова еще больше обличительного пафоса, Арне Педерсен даже всплеснул руками. – Я прекрасно понимаю, что должен был бы знать все это заранее, однако, как видишь, не знаю. – Да ладно тебе, успокойся! Я же прекрасно понимаю, что у всех у вас сейчас уйма дел. Кроме того, если уж на то пошло, то я почти ничего ему не рассказал. Мы и говорили-то с ним всего минуту – по-моему, он решил, что мы вполне сможем все сами с тобой обсудить. – Думаю, он даже не представляет себе, насколько большое значение может иметь беседа с Рикке Барбарой Видт. Я намерен сейчас же позвонить ему и вызвать сюда, чтобы он также смог присутствовать во время нее. Вряд ли у него сейчас может найтись какое-то дело, которое было бы важнее этого. К удивлению Арне Педерсена, Ханс Свенсен, очевидно, был вовсе не в восторге от этой мысли. Почесав бороду, он сказал: – Честно говоря, не уверен, разумно ли это будет. – А что такое? – Двое незнакомых людей – по-моему, это уже перебор. Дело в том, что Рикке – весьма эмоциональное создание, если не сказать неврастеничное; одним словом, нервы у нее расшатаны. Приблизительно два года назад она попала в катастрофу: дочь ее при этом погибла, а сама она ослепла. В витрину книжного магазина как раз в тот момент, когда они с дочерью меняли там экспозицию к ежегодной осенней распродаже, въехал автомобиль. Водитель был настолько пьян, что даже не успел затормозить, и машина со всего маха врезалась прямо в них. Сам водитель также погиб. С тех самых пор с ней стало чрезвычайно тяжко общаться даже знакомым ей людям. Так что я решительно не знаю, как она отреагирует, если вы оба заявитесь к ней. Вполне возможно, она не сумеет даже толком поговорить с вами. – Понимаю. – Может, мне стоит попытаться для начала связаться с ее внучкой? Она, по крайней мере, сможет сказать, в каком Рикке состоянии – ты ведь понимаешь, что день на день не приходится.